Спираль бабочки - Анатолий Жариков
И деревья, скрученный ветром,
вспомнят сумасшедшего Винсента.
*
Пропал Винсент
на все четыре стороны.
Пшеницу поклевали вороны.
И связи дня и ночи порваны.
И солнца нет.
Клюющие пшеницу вороны,
бесчисленные М от mori.
*
Если сойду с ума,
то кто расскажет
о нормальных?
*
Невысокий кувшин
с выжженными глазами
подсолнухов Ван Гога.
*
Грудь растрощила пуля револьвера.
И нет художника, искусства Робеспьера.
*
Тишина.
Сырой холодок в углах
с пустыми креслами комнаты.
*
Ван Гог не удивился.
Он сошёл с ума,
узнав, что его «Ирисы»
были проданы
на аукционе в 1987 году в Нью-Йорке
за сумму в 53 миллиона долларов.
Леонардо да Винчи
*
Тайного лица узором
смотрит к нам издалека
свет великого художника,
сын крестьянки и сеньора.
Уход великого Леонарда
На тайной вечере водою стала соль.
Открылись хляби пасмурного свода.
Слезоточила грустная Джоконда.
И как дитя, расплакался король.
*
Что вечность есть? И что – одно мгновенье? –
у Леонарда спрашивали тени.
***
У Басё строфа – в три дня пути.
У смычка и скрипки – открытый интим.
У да Винчи мадонна – рыжая.
***
Просыпайся, человек,
иди делать то,
что должен делать.
***
Ну что Джоконда?
Таинственно и гордо
сама природа
с нами говорит.
***
Где взяла, Мария, силы?
Непорочно зачала.
Непорочно поносила.
Непорочно родила.
***
Вот Пригов, Вера Павлова. Причины
известности их больше, чем реальны:
их строчки непорочно инфернальны.
Все прочие суть матерщинны.
***
Ураган накаляет
свечи в печи
ненецкой юрты.
***
По размытому снегу,
домой,
к жёлтым окнам.
***
Развернул карту мира.
Наконец-то понял,
где живу.
***
После взрыва земли
взрываются
взрывы взрывов?
***
Я тебе не знаком, ты – мне.
Ночь. Метро. Транспарант над фасадом.
Я твою припечатал к стене
тень своим проникающим взглядом.
Мне её не снять никогда
со стены, не содрать, так бывает.
И гудят под землёй поезда,
на искусственный свет завывая.
***
Шедевров мало в году:
август, сентябрь, виноградный сок
да пра стихотворений.
Прохладная тень охладит висок,
как Аврору – Зимний,
как студента запах Рижской сирени.
Шедевров мало на свете:
Микеланджело, Бах, Босх,
все они выше, чем жизнь и смерть.
Кучевым облаком просыпается Бог,
и на плавучую дылду с дулом
приходят смотреть
глубокие старики и послушные дети.
***
Солнце в палате.
У каждой роженицы –
Иисус.
***
Ёсибэй якко –
японская причёска, похожая
на русский матюг.
Ван Моцзе. Осень
Послеобеденный каменный гонг
выбрасывает из гнёзд ворон.
В пустом лесу
запах умерших листьев.
Рюноске Акутагава
Ночь
Тихий цокот сверчков
рассказывает о тишине
долгой осенней ночи.
День
Будда бродит
в одиночестве
по берегу пруда.
Зачем?
Но если счастье – голый зад,
а поиск истины – утрата,
то на хрена нам этот сад,
ребята.
Конец
Дальше – безумно жить.
Скучно – сначала.
…Есть чем запить
лишний кружок веронала?
*
Немного сумасшедший,
заканчиваю читать
новеллы Акутагавы.
*
А утром показал
опухшее лицо зеркалу.
Зеркало, конечно, тоже улыбалось.
*
Акутагава молчал,
грея уставшие руки
над хибати.
А.Р. Последний сон
Неужели никто не придёт
и не задушит мои мысли,
пока я сплю?
***
На опушке
сутулится под ветром
старая сосна.
***
На земле оставь земное,
только имя не забудь.
Вправо, влево – всё сквозное,
разберёшься как-нибудь.
Там с архангелом ли, с богом
к облаку привалишь боком
и три капли от дождя
загрызёшь кусочком льда.
Там и знатный, и убогий,
и вознёсшийся едва
дружно помогают богу
в небо звёзды забивать.
Там, в глубокой синей выси,
важно не разъединить
нить. Не просто с богом выпить –
помолчать, поговорить.
***
На мусорной свалке –
ёлки-палки,
старые вешалки.
***
И губку с уксусом, и смех,
и гвозди, и венок терновый,
как он, с улыбкой тихой – всех,
простишь ли нам, Мадонна в чёрном?
С японского
Плотно задвинув сёдзи,
на которой рядом с кото,
косодэ и каригиму
висела какэмоно,
я снял дзори и мукабаки,
оставшись в фундоси и таби,
и запивая сакэ суси,
задумал написать танку,
или хайку, или имаё.
Ё-моё!
Я сидел у камина
с долькой лимона,
типа апельсина,
пил индийский чай
и языком, словно угли в печке,
помешивал в японском словаре
японские словечки.
***
Благоухает
хуаюань –
сад цветов.
***
Если бы ноги держали,
я не задирал бы их
на стол.
И ещё одна
***
Ноябрь, зевая, лист срывает.
свет слизывает с волны.
Бери шинель, иди до мая
проигранной тобой войны.
Навстречу поздняя дорога,
щадя твои больные ноги, –
сама в себе и широка,
как современная строка.
Как старый бог под белым флагом
сердец и слабых душ ловца,
иду. Исходит тень с лица.
И спирт кончается во фляге.
Поздняя осень
Воет псина, и кошка рожает котят,
из миски которые есть не хотят.
День холодный без чувств и сознанья. Хотя
снова небо и дикие гуси летят.
***
Чёрный ворон в чужом гнезде
и листы на чёрной воде,
побелевшие от отчаянья.
В роще снег валит паче чаянья.
Осень. Пушкин за чаем с няней,
молодой, холостой, не у дел.
«Годунов», сукин сын! – не предел.
И метель – будто юбка Натальина!
***
Сказала: «В эти дни нельзя…»
И в те, и в эти ночи тоже.
Я жажду. Ты же: «Милый, позже…»
Так появляются друзья.
***
В Минске первые сделали к миру шаги,
порешили под Ёлку
смертельным огнём не плеваться.
Слышу: в левых окопах
поют под горилку гимн.
В правых пьяны – раз-два-три –
Новогодним вальсом.
***
