Симранский Цикл Лина Картера - Лин Картер
Быть может, Конари укрепил его руку; возможно, в его крови пробудились герои древности; или, может, призраки сломанного шлема, разбитого щита, разломанного лука, расколотого копья придавали ему какую-то силу, скудную древнюю силу дуба и ясеня, стали и бронзы. Никто не скажет этого: но беззащитный мальчик продолжал сражаться.
Вскоре шум, завывания и крики погибающих — как и старая знакомая песня звенящей в бою стали — пробудил спящих горожан и они выбежали из домов, с безумными взорами, раздетые и босоногие, чтобы посмотреть, какая приключилась беда. И когда они увидели лишь одного мальчика, удерживающего узкую трещину от воющей орды и когда заметили багряно вспыхивающий Зингазар, в то время, как он метался вверх и вниз, разбрызгивая в воздухе алые капли, то схватились за булыжники и инструменты, а некоторые вбежали в дома и сняли со стен древнее, покрытое пылью оружие своих предков, и встали на стены, распахнули врата, и с криками ринулись в темноту, избивая, рубя и прогоняя орды Атрибов за стены, и всю ночь напролёт они рубили, поражали и истребляли грязных дикарей, пока, наконец, заря не окрасила вершины башен Бабдалорны, исполнив древнее пророчество, которое шептали друг другу лесные дикари в сумраке лесной кромки и вершины башен не стали такими же красными, как улицы Бабдалорны, обагрённые кровью от края до края.
Под конец они подошли к мальчику, находящемуся на своём месте у трещины и он был так измучен, что больше не мог стоять, но привалился к краю трещины, пока размахивал могучим мечом, и он всё ещё размахивал этим мечом, и горожане унесли его прочь и вытащили капающий красным меч из его окостенелых пальцев, и возглашали всем на улицах: — Узрите, дивитесь и поражайтесь, ибо это мальчик Амар спас нас! — Но Амар, бледный, как смерть и покрытый большими каплями пота, выступившими на побелевшем лице, покачал головой и прошептал: — Это Зингазар, Зингазар, Зингазар, только он совершил это. — И так это произошло. И так в этот день была одержана победа.
Долго длились пир и празднество, и на улицах вывесили фонари, и люди пили вино и вновь пели старинные песни, песни Войны, воспевающие их былую славу, и весь город звенел победой и торжеством, так что даже старый сонный Бог этого города ворча пробудился в своём пыльном сумраке и дремотно решил более не засыпать. И заботливые руки смыли с Зингазара запёкшуюся кровь, и благороднейшие и величайшие кузнецы Бабдалорны осторожно заровняли новые выбоины, зарубки и рубцы на древней истёртой стали, и когда всё заблестело вновь, они поместили Зингазар в новом почётном месте, о да, как и всё изломанное оружие, погибшее в огромном каменном чертоге и впоследствии множество горожан приходило туда на каждый праздник и священный день, чтобы почтить славу и бдительность Зингазара Ужасного.
И после этого Бабдалорна навек прославилась по всей Симране, как Город, Который Нельзя Покорить Скрытно.
Что до Атрибов — они, рыдая, завывая и спотыкаясь, сбежали назад, в самую чащобу леса, те из них, что не погибли у стен или на улицах Бабдалорны; и в священном месте, где у них давно имелся обычай поклоняться тёмному духу леса, они порубили своих идолов, разломали алтари, растерзали жрецов и сожгли даже могучий царский дуб, и поклялись больше не воевать с Бабдалорной, ибо вот! дни её величия ещё не прошли и Зингазар всё ещё сверкал ярко и ужасно, как встарь.
Когда все торжества завершились, город затих, опустилась ночь и наступило безмолвие и сумрак в огромном каменном чертоге, где хранилась добыча древних героев, Зингазар бодрствовал. Он вспоминал дикое пьянящее блаженство битвы и больше не жаждал горячей солёной крови, ибо был сильно опьянён, о да, сильнее, чем когда-либо прежде и был доволен своими новыми великолепными воспоминаниями. Но он пел и неспокойные маленькие вспышки проносились по его мерцающему клинку и зелёное око в рукояти сверкало огнями радости.
— А, братья, — сонно пропел довольный меч, — это была славная битва, последняя битва. Хотел бы я, чтобы и вы там были. Прощайте, братья. Это была славная битва. — И древний меч заснул.
Или же так рассказывают в Симране.
Как Саргот осаждал Заремм
Так рассказывают в Симране: когда Саргот правил в Тоуле, никогда не бывало ещё такого могучего воителя.
Он взял Ярц, с его копейщиками и Дарбул, с его лучниками и Нарабу, который он усмирил одним лишь ярким блеском своего меча.
Что до Аджа, этого высокобашенного града, он пал, устрашась одного его ужасного имени, которое однажды прошептали перед городскими вратами.
О, никогда ещё не было подобного воителя!
Полный торжества, победив Ярц и Дарбул, а также Нарабу вместе с Аджем Многобашенным, некоторое время Саргот отдыхал.
Утро он проводил, развалившись в своём шатре из захваченных на войне гобеленов; днём он восседал на ужасном троне, собранном из черепов всех воинов и витязей, которых он одолел и убил; вечером он валялся на множестве толстых подушек, набитых бородами покорённых королей, слушая арфистов, воспевающих его доблесть.
Он выпивал очень много вина из серебряных и золотых чаш, из ониксовых и нефритовых кубков, из халцедоновых кувшинов.
Ежечасно, при смене караула, вся его рать ударяла мечами в щиты, словно в колокола и в один голос выкликала: — Слава Сарготу, могучему воителю, ибо нет равных ему!
Однажды вечером, когда взошла луна, бледный опаловый шар, светлеющий на лиловых небесах, Саргот задремал на множестве подушек и, возможно, ненадолго заснул, и арфисты прекратили свои песни и тихо беседовали друг с другом.
И промолвил один арфист: — Могучий воитель наш Владыка; нет более великого.
О да, да, закивали арфисты и другой прибавил: — Он воистину велик, ибо взял Ярц; а также захватил Дарзул с его лучниками; и Нарабу и даже многобашенный Адж.
Но ещё один сказал: — Он не брал Заремм. Заремм стоит непобеждённым. Ни один человек никогда не захватывал Заремм.
И арфисты покачали головами и тихо поскорбели меж собой, — О нет, наш Владыка могуч на войне; но даже он не сможет взять Заремм.
На заре Саргот поднялся и облачился в доспех из сверкающего золота, огромный плащ цвета человеческой крови и его пернатый шлем, который Гномы изготовили схожим с ликом Смерти.
Пока пленённые принцы стояли на коленях в пыли, застёгивая на нём поножи, он небрежно обратился к своим капитанам: — Здесь поблизости
