По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев
Мать Вали Дмитриевой вспоминает, что однажды дочь принесла домой целую пачку паспортов. Разложила на столе. Мать поинтересовалась: «Что это? Откуда?» «Ах, мама, — вежливо, но твердо сказала Валя, — отойди, пожалуйста. Все равно ты ничего не поймешь». Только позже узнала мать, что паспорта эти предназначались для военнопленных, готовившихся к побегу.
А в другой раз Валя прибежала домой взволнованная, бледная, и, ни с кем не разговаривая, легла в постель. Мать подумала — заболела дочка! А она лежала с открытыми глазами, не спала и молчала. Зная Валин характер, ее скрытность, мать ни о чем не расспрашивала ее, только издали наблюдала за ней. Обе в эту ночь так и не уснули. А на другой день прошел по Гатчине слух, что кто-то накануне взорвал фашистский склад. В списке расстрелянных Валя Дмитриева значилась второй.
…Штурмбанфюрер СС Рудольф Зейдель был человеком энергичным. Он действовал по принципу: быстрота и натиск.
— Нельзя давать противнику опомниться, — рассуждал он. — Надо ошеломлять его внезапным ударом, сеять ужас, панику. И тогда сражение будет выиграно с легкостью.
Перед Зейделем был пример: гитлеровская армия, железный вермахт. Молниеносно действовала она, когда 22 июня 1941 года двинулась на Восток, на Советский Союз. И вот уже русская земля во власти рейха и на ней насаждается «новый порядок».
Так же быстро совершалась и карьера Зейделя. Когда-то он был простым торговцем железом. В дни прихода к власти Гитлера Зейдель забросил торговлю, вступил в партию национал-социалистов, надел коричневую рубашку, стал штурмовиком. Распевая воинственные песни, он ходил громить еврейские магазины и расправляться с коммунистами. Его усердие было отмечено золотым значком гитлеровской молодежи.
В 1939 году торговец железом уже служил в имперском главном управлении безопасности. В списке телефонов управления рядом с номером 13 значилось: «Зейдель Рудольф, гауптштурмфюрер».
Когда началась вторая мировая война, дела его пошли особенно успешно. Он явно обогатился, в доме у него появилась прислуга. Окружающие побаивались бывшего торговца железом.
Когда военные действия перекинулись на восток, Зейдель, уже в звании штурмбанфюрера, оказался во главе тайлькоманды полиции безопасности и СД айнзатцкоманды при 18-й немецкой армии. Главной задачей тайлькоманды была борьба с партизанами. Позже за «успехи» в этом деле Рудольфа Зейделя представили к награждению крестом «За боевые заслуги» 2-го класса с мечами. В характеристике говорилось, что Зейдель «выдающимся образом проявил себя при борьбе и уничтожении вооруженных банд».
Штурмбанфюреру приятно было, когда про него говорили: «О, этот Зейдель, от него ничего не укроется. Как ловко и как быстро он действует!»
Получив от Воронцовой первые сведения, Зейдель отдал распоряжение: действовать, как всегда, молниеносно.
25 июня гестаповцы допрашивали Воронцову, а 26-го уже были арестованы Сергей Степанов, Иван Максимков и Николай Александров. Потом были схвачены Константин Ловинецкий, работавший в столовой, Борис Соколов, столяр, Борис Мавринский, слесарь, Игорь Иванов, Михаил Завалейков, Иван Клочьев и Юрий Черников, 27-го были арестованы девушки, а 30-го июня палачи уже казнили всю группу.
…Арестованных доставляли в гестапо в легковой машине серого цвета. В те дни она совершила немало рейсов по городу. Гестаповцы, производившие аресты, предпочли переодеться в штатское. Лишь один из них был в военной форме.
— Собирайся! Поехали с нами! Живо! — приказывали они арестованным.
Юрия Черникова арестовали возле дома, где жила его знакомая девушка Тоня, с которой он пришел попрощаться перед уходом в лес. Тони дома не оказалось. Дожидаясь ее прихода, Черников сидел у ворот, тихонько перебирая струны гитары.
Когда его арестовали, Юрий зашел вместе с гестаповцами в дом, поставил на место жалобно зазвеневшую струнами гитару, надел пиджак, снял с руки часы, положил на стол:
— Пусть останутся Тоне!
Последней была арестована Надя Федорова.
Когда немецкий унтер-офицер явился, чтобы ее арестовать, Нади дома не было. Тогда гестаповец прошел в квартиру Кирсановой, из окон которой хорошо просматривался двор, и сказал, что будет ждать здесь. Сел к окну, чтобы видеть всех входящих и выходящих, Кирсановой же пригрозил пистолетом:
— Сидеть тут! Руих! Тихо!
Но, видимо, сидеть молча было невмоготу даже гестаповцу. Спустя час он заговорил с Кирсановой на ломаном русском языке. Сказал, что «Надья» Федорова (он так и произнес «Надья») была опасной партизанкой. Кирсанова ответила, что этого не может быть, что Федорова никакая не партизанка. Наоборот, она знакома со многими немцами и даже любезничает с ними. «Это так надо было, — возразил унтер-офицер. — Надья имель такое задание от партизан». И, разоткровенничавшись, рассказал, что Надя ездила с немецкими офицерами в город Пушкин, собирала для партизан разведывательные данные.
Тут он замолчал, потому что во дворе появилась Надя. Гестаповец пошел за ней и минут через пять вывел ее на улицу. Надя шла спокойно, высоко подняв голову, не выказывая никакого страха. Руки, как ей было велено, держала за спиной.
Допросами арестованных в гестапо занимался заместитель Зейделя штурмбанфюрер Мёллер. Он тоже считал, что действовать надо молниеносно. Ради этого можно пожертвовать даже отдыхом.
Арестованных допрашивали днем и ночью.
В сообщении за подписью Зейделя по поводу Степанова, Максимкова и Александрова говорилось, что «три вышеназванных лица были сразу арестованы и подвергнуты обстоятельному допросу».
Что подразумевалось под словом «обстоятельному», посвященным было понятно. Оно означало истязания, пытки. Гестаповцы зверствовали. Валю Дмитриеву избили так, что ее трудно было узнать. Били и тихую, кроткую Дусю — на ней потом лица не было. Но она ни разу не вскрикнула. Только искусала себе все губы. Пытки никого не миновали. Даже сестру предательницы — Галину Воронцову.
Кое-кто из родственников арестованных пытался разузнать что-либо об их судьбе. Сестра Дуси Потаповой Фрося Воронова испекла из клевера с петрушкой лепешки, завязала в узелок и пошла с этим скудным съестным к зданию гестапо. Придя, стала звать:
— Дуся! Дуся!
— Ты чего это, матка, кричишь? — спросили, подойдя, солдаты.
Фрося ответила, что здесь находится ее арестованная сестра и что она хотела бы передать ей еду. Показала узелок.
— Немедленно убирайся, — приказали гитлеровцы, — а то и тебя арестуем!
Фрося заплакала и пошла домой.
Палачи допытывались от каждого арестованного признания. Кое-какие сведения им удалось вырвать. Максимков, например, сказал:
— Да, мы собирались уйти в лес.
На предложение сообщить имена военнопленных, которых они завербовали, Максимков ответил:
— Все равно я получу пулю в лоб. Зачем я должен впутывать еще и других?
Надя Федорова заявила:
— То, что от меня требуют сказать, я не скажу. Если бы меня даже убивали, я все равно продолжала бы отрицать.
Мёллер вынужден был занести эти слова в протокол. Он был педантичным,
