Пендрагон - Стивен Рэй Лоухед
Накинув плащ, я в последний раз оглянулся через плечо. Одинокий дуб превратился в темную рощу, и я понял, что мне надо войти туда. Да, обратный путь вел теперь только через рощу, и все же я не решался…
— Великий Свет, — взмолился я наконец, — не покидай меня в этом темном месте. Будь моим Спасителем и проводником во всем, что бы ни случилось со мной. И если Тебе угодно, Господи, пошли мне благополучное возвращение. Отдаю себя под защиту Твоей Быстрой Верной Руки и умоляю ангелов небесных хранить меня. Я войду туда, но позволь найти Тебя и там. Даже если мне суждено подняться к луне и звездам, пусть и там я найду Тебя. Куда бы я не шел, да не оставит меня вера в то, что где бы я ни был, там будешь и Ты; я в Тебе, а Ты во мне. В жизни, в смерти, в жизни загробной, Свет Великий, поддержи меня. Предаю себя в руки Твои! — С этими словами я вошел в рощу.
Тропа передо мной лежала безмолвная, воздух был тяжелым и пах свежей землей. Ни единый луч не озарял мой путь. Я словно блуждал в царстве теней, живой, но покинувший мир живых. Огромные корявые стволы деревьев, почерневшие от старости и покрытые шрамами от грызущего их времени, казались столбами, держащими кровлю из листьев, такую плотную и зеленую, что меня окутывала сплошная мгла. Я шел размеренно, никто не следил за мной, ни один звук не рождали мои шаги.
Я вошел в подлинный неметон[12]. Шагая среди деревьев, я вдруг узнал это место — Брин Челли Дду, священная роща на Святом острове. Хафган, благословенный Хафган рассказал мне об этой роще, когда я был мальчишкой.
Здесь все еще витали мысли и чувства друидов, творивших тайные обряды. Эти деревья были старыми еще тогда, когда Рим представлял собой грязный загон для скота. Они были свидетелями восхождения и упадка королей и империй; неспешного течения лет, они видели, как неторопливо и непрерывно вращается Колесо Фортуны. Они хранили Остров Могущественных с первых дней, когда роса Творения была еще свежа на земле. Брут, Александр, Клеопатра и великий Констанций приходили и уходили под их пристальным взглядом. Ученые-друиды вели высокомудрые беседы под их корявыми ветвями, они впитали сны многих, спавших на земле возле их корней.
Хафган рассказывал мне о том ужасном дне, когда римские легионы вошли в рощу на Святом острове. Барды Британии падали под ударами римских мечей, и не было у них ни доспехов, ни оружия для защиты. Но при всей гениальности римский военный ум так и не понял, что вовсе не Ученое братство, а сама Роща была их истинным врагом. Если бы они сожгли или выкорчевали деревья, они бы уничтожили Братство Бардов и победили навсегда.
Неисправимые реалисты, люди с практичными навыками и холодной логикой, римляне и помыслить не могли, им следует сражаться с деревьями, главным символом друидов. А мудрые друиды знали, что плоть слаба, она живет свой короткий век и уходит. Они приносили тленное в жертву нетленному, хороня своих мертвых в корнях. Умершие служили вечноживущим, и тем самым обретали жизнь почти вечную. Римские полководцы, холодно наблюдавшие за избиением, так и не догадались, что видят собственное крушение. Ибо каждая капля крови друида обеспечивала будущую победу, а каждая смерть друида — триумф.
Римлян уже нет, а Ученое Братство живет. Многие, очень многие в конце своих поисков Истины пришли к осознанию Иисусова Креста. Самые мудрые стали Братством Христа. Сила святой рощи — источник, из которого черпает Святая Церковь. Великий Свет вольно дышит, где хочет. Да будет так!
Тропа привела меня к холму посреди рощи. Я знал, что он будет там: каменное возвышение, покрытое землей и дерном. Вход едва угадывался во мраке. Это была гробница — и реальная, и символическая, ибо, как всем известно, истинные символы сильнее реальности. Там, внутри действительно покоились мертвые. Мудрые знали, что Искатель мог лечь среди костей прославленных умерших былых дней, чтобы его живые кости впитали знания останков его отцов.
Пришла и моя очередь. Теперь Искателем был я.
Подойдя к входу в курган, я поднял лицо к небу, но сквозь густую крону переплетенных ветвей увидел лишь тусклое золотое свечение. Стволы могучих тисов казались чёрными как железо даже на фоне жуткого сумрака. Здесь царило безвременье. Подняв руки по обе стороны от головы, я воскликнул:
В каждом мысе, ручье, и болоте;
Пересекая долины, идя сквозь леса,
Господин мой, Иисус, поддержи меня,
Христос торжествующий, будь мне щитом!
Великий Милосердный, стань моим миром:
На каждом перевале, на каждом холме,
В каждом мысе, ручье и болоте;
Каждый ложится, каждый встает,
То ли в этом мире, то ли в ином.
Я наклонил голову и шагнул в проем холма. Внутри оказалось совсем не тесно, я мог стоять во весь рост. Я направился вглубь холма, минуя каменные ниши с обеих сторон. Переступил порог и пошел дальше через усыпальницы, в некоторых до сих пор хранились кости древних мертвецов. Я дошел до третьего порога и переступил его, войдя в очередной зал — круглый, как чрево, и почти такой же темный. У меня за спиной возник странный мерцающий свет, моя тень заплясала по стенам вокруг.
Стены зала покрывала белая известь и голубые узоры: спирали и солнечные диски, изображения рогатого Цернунноса[13]. Белая краска отслоилась, а синева осталась пятнами на камне. Возле одной из стен были аккуратно сложены кости: круглые, побелевшие от времени черепа, тонкие изогнутые ребра, бедренные кости.
Я думал о том, как призрачна плоть, думал о вечности. Я размышлял об Орле Времени, который точит свой клюв о гранитную гору этого царства миров: когда каменная гора сотрется в песок, орел улетит в гнездо, откуда прилетел.
Я протянул руку к тонкой берцовой кости. Вдруг земля под ногами просела. Пол зала со временем ослаб и провалился под моим весом. Я рухнул в черноту Аннума; подземное царство поглотило меня.
Черная смертная тьма вокруг. Мир света и жизни остался где-то далеко вверху, потух, как просверк молнии в бурю. Надежды покинули меня,
