Повести и рассказы. - Джек Кетчам
В ее глазах было что-то веселое и хищное, что-то совершенно несочетаемое, когда я смотрел на нее, что заставило меня задуматься, какие карты у нее на руках. Она накрыла тело белой хлопчатобумажной простыней. Под ней она была обнажена. Я предположил, что это была одна карта. Кокаин был другой. Что еще? Я сразу перешел к делу.
— Я не хочу, чтобы ты была здесь, — сказал я. — Больше нет, не после сегодняшнего вечера. Я не люблю, когда мне угрожают.
— В твоем положении я могу это понять.
— Ну вот, опять.
— Прости. Просто ты всегда кажешься таким уязвимым.
— Уязвимым? О чем ты говоришь?
— Помнишь ту первую ночь на пляже, когда ты думал, что я тебя бросила?
— Да.
— Я не бросала тебя. Я была прямо там, в нескольких футах от тебя. Слышала, как ты меня звал.
— Это невозможно.
— Ты так думаешь? — oна рассмеялась. — А теперь посмотри на себя, ты держишь кокаин в чужой стране и это уже не секрет. Ты ведь можешь попасть в тюрьму.
— А еще я могу свернуть тебе шею.
— Нет, не можешь. Смотри.
Не успел я опомниться, как она уже встала со стула и стояла перед окном в соседнюю комнату. Внутри было темно. Там жили несколько итальянцев. Она распахнула хлопчатобумажную простыню, и если итальянцы не спали, они увидели ее, стоящую обнаженной в лунном свете. Она начала ухать, как сова.
Было четыре утра.
— Ух-ух-ух, — сказала она. — Вытаскивайте свои задницы, чтобы поиграть с нами, дорогие! Ну же!
Она взмахнула простыней перед собой, как матадор, и подошла к следующему окну. Отшвырнула стул со своего пути. Он рухнул на перила. Там находилась американская пара. Не молодая и очень обычная. Прежде чем она смогла повторить свой совиный номер, я вскочил со стула, отвесил ей сильную пощечину, завернул в простыню и потащил в нашу комнату. Я мельком увидел изумленный взгляд Майка. Внутри она заплакала.
— Ты — конченая скотина, — сказала она. — Ты — проклятый блядский выродок!
— Заткнись, — сказал я. — Еще один звук, и я тебя убью.
Это было именно то, что она хотела услышать.
— Ты не посмеешь, — сказала она.
Она уронила простыню на пол.
— Посмею.
— Ну же. Убей меня, ублюдок. Попробуй убить меня.
— Попробуй, вякни еще что-нибудь.
Она открыла рот, чтобы закричать. Я зажал его рукой и потянул Мэри к кровати, крепко прижимая ее к себе. Она укусила меня за пальцы и начала вырываться. Мне нужны были обе руки, чтобы держать ее, поэтому я отдернул руку. Что-то подсказывало мне, что она не закричит. Внезапно до меня дошло. Она хотела причинить мне боль чистокровными ирландскими мускулами. Она хотела сделать мне больно и заставить меня сделать ей больно одновременно. Ей нужен был хороший жесткий трах, а все это было какой-то безумной прелюдией.
Я сжал ее руки над головой одной рукой, а другой дал еще одну пощечину. В ее глазах мелькнуло удовольствие. Я шлепнул ее еще раз. Она улыбнулась. Это будет очень приятная ночь. Я провел свободной рукой по обеим ее грудям и сильно потянул за соски. Она стонала, извивалась и пыталась сбросить меня. Я держался. Я надавил коленом ей на живот и согнул ее пополам. Я решил, что она продержится в такой позе некоторое время.
Я отступил назад, стянул штаны и сел на нее верхом. Она кончила почти сразу, как только я вошел внутрь, скользкая от боли и похоти. Но сегодня она планировала довести себя до исступления, и я едва успел кончить. Даже когда она содрогалась от одного оргазма, я видел, как она готовится к другому. Ее руки легли на груди, и она долго и сильно их сжимала. Когда она отняла руки, ее груди воспалились, а костяшки пальцев были мертвенно белыми. Я почувствовал, как ее ногти впиваются в мою задницу и царапают спину и плечи. Я снова взял ее за руки и широко раскинул их на кровати.
— Укуси меня, — сказала она. — Укуси меня сильно! Пролей мою кровь, ублюдок!
Я подчинился.
Я глубоко вгрызся в мягкую плоть ее бледного предплечья, глубже в место соединения руки и груди, еще глубже в длинную влажную красивую шею, каждый раз впиваясь в нее своим членом, прижатым к ней. Я отстранился, широко открыл рот и увидел, как она задохнулась, когда я опустился на ее грудь, наполнил ею свои челюсти, а затем медленно двинулся назад и в сторону, крепко сомкнув зубы на ее груди, кусая и сдирая с нее кожу в медленном движении, пока между моими зубами не остался только кончик ее соска, напряженный и соленый на вкус, и я понял, что наконец-то пустил ей кровь. Ее оргазм был похож на медленное умирание. Ее тело выгнулось дугой и упало, выгнулось и упало, снова выгнулось и упало, а потом я тоже кончил в нее, и мы рухнули в нечестивую кучу вони и пота.
Вскоре она заснула. Я долго сидел без сна, наблюдая за ней. Вспоминая, что она сказала мне за ужином. Сегодня тебе следует быть очень осторожным, ложась спать.
К черту все это, — подумал я. — К черту ее.
Потом я тоже заснул.
На следующее утро я от нее избавился. Посадил ее на автобус до Херкалиона и смотрел, как она улыбается мне в окно. Как будто мы всегда были хорошими друзьями. До самого конца она была недоступна моему пониманию.
Я пробыл в Матале еще два дня, а потом тоже уехал. Пора было ехать в Афины и доставить посылку. В Ираклионе я сел на корабль, отплывающий на материк. У меня был билет второго класса, и купе было заполнено греками и студентами, которые в сентябре возвращались на занятия. Я сел рядом с симпатичной блондинкой, которая читала книгу, которую я только что прочел, "Зеленые холмы Африки". Это был хороший способ, как и любой другой, начать разговор. Я отметил это совпадение и достал свой экземпляр из дорожной сумки, чтобы показать ей. Она только что приехала из Ханьи, что на
