Тайны Дивнозёрья - Алан Григорьев
Помните — сказки не заканчиваются, а чудеса всегда рядом.
С пожеланиями добра и удачи, Алан Чароит
Птица, которая смеётся - 1
Утром, едва проснувшись, даже не умывшись и не позавтракав, Тайка со всех ног бросилась искать Киру.
Кикимора нашлась в предбаннике. Хмурая и несчастная, она грызла сушку и громко жаловалась на жизнь баннику Серафиму:
— Ох, мои плеченьки, моя спиночка! Ломит-то все как! Цельные сутки дрова волохала, жар раздувала. Теперь рожа вся красная! Увидит кто — испужается. Не бывает краснорожих кикимор! Ведь всем известно, что наилучший цвет лица — зеленый.
— А цветок-то твой шо? Не зачах? — встревоженно прогудел Серафим.
— Цветет, но лепесточки на кончиках скручиваются ужо, — плаксиво ныла Кира. — Коли не вернется волшебство, вся затея коловершам под хвост!
— Так эта… говорят, вернулося. Я от Никифора слыхал, шо ночью ышшо.
— Как так?! — Кикимора всплеснула тощими лапками. — Неужто ведьма наша про меня забыла?
— Помню я, помню, — Тайка скрипнула дверью, заходя внутрь. — Как раз тебя и искала.
— Ха! — Банник покатился со смеху. — Ведьма, до чего ж ты лохмуша! Тебе не говорили, что с утра причесываться надоть? Еще и чумазая.
— И так сойдет, — отмахнулась Тайка. — И вовсе я не чумазая.
— А я говорю, чумазая! Не спорь со старшими. — Банник щелкнул пальцами, и кикимора захихикала:
— Ой, умора! Ну ты отчудил, Серафимушка! Она ж теперь как медведица смешная китайская… как ее? Во, панда!
— А пущай теперича в баньке попарится, только так энту панду с себя смоет. — Серафим, показав язык, нырнул под лавку, и только его и видели.
Тайка потерла нос — на руке осталось угольное пятно. Ну удружил банник, нечего сказать!
— Пойдем скорее, Кира. Пора семена собирать да Алконоста приманивать. А умоюсь потом — ничего страшного. Подумаешь, панда! Они очень даже симпатичные.
***
Из собранных семян они приготовили чудное варево на меду и молоке: кикимора со знанием дела поведала, что Алконост — птица гордая и просто так семечки — даже с самого Жар-цвета — жрать не будет. А вот сладкую кашку — запросто! Поэтому до самого обеда Тайка кашеварила — причем сразу в ведре. Сперва она, конечно, взяла кастрюлю, но Кира замахала руками:
— Маловато будет, ведьма. Ты не жадничай. И помешивай там хорошенько, чтобы не пригорело.
На закате они отправились к излучине Жуть-реки.
Снег почти растаял, превратившись в жидкую осеннюю грязь, и Тайка пожалела, что не догадалась надеть резиновые сапоги. В кроссовках уже вовсю хлюпало.
Она тащила в руках ведро с алконостьей кашей, уже в который раз жалея, что не попросила Яромира или Лиса помочь. А все из-за Киры — та наотрез отказалась посвящать в дело остальных. Мол, спугнут нам птичку, ироды.
Сама кикимора нашла где-то в сарае старое корыто и теперь семенила под ним, словно черепашка, периодически выглядывая из-под своего деревянного панциря.
Возле кустов боярышника она остановилась и вытерла пот со лба.
— Так, ведьма. Туточки мы и останемся. Теперь вываливай кашу в корыто — да смотри, чтобы ни капли на землю не пролилось.
Тайка послушно выполнила просьбу. Она надеялась, что Кира знает, что делает. По крайней мере, выглядела кикимора очень уверенно.
— Так, а метлу ты взяла?
— Взяла. А зачем она?
— Как остальные птицы поналетят — будем гонять их, чтобы не слопали нашу кашу-малашу. А как увидишь Алконоста — сразу кричи!
— Что кричать? — не поняла Тайка.
— Ну хоть что-нибудь, — Кира дернула острым плечом.
— Ладно. А ты сама-то что будешь делать?
Кикимора потерла кулачками круглые глаза и зевнула:
— А-а-ыя спать буду. Умаялась чет, — легла прямо под кустом, завернулась в листья и захрапела.
Тайка подумала: «Лентяйка», — но сказать вслух ничего не успела, потому что со всех сторон вдруг налетели серые вороны и подняли такой грай, что уши заложило. Вскоре появились и голуби, и синицы с воробьями, и галки, и даже несколько оранжевых клестов. Но ворон все равно было больше. М-да, одной метлой тут не обойдешься: пока от одной нахалки отбиваешься, другая уже лапами в корыто лезет.
— А ну, кыш! — в отчаянии закричала Тайка, но ее вопль потонул в оглушающем птичьем гвалте.
В сердцах она отбросила метлу в сторону. Самое время было вспомнить о своем ведьминском призвании и хорошенько поколдовать.
Она взяла в руку горсточку крутого варева, еще не успевшего остыть, и скатала из него крепкий шарик:
«Пусть подведут глаза, обманут чувства — покажется желанное невкусным. Летите прочь — и хоронитесь в гнездах, чтоб не попасться в когти Алконосту».
Размахнувшись, Тайка бросила липкий комок прямо в середину птичьей стаи. «Фр-р-р!» — пернатые нахлебники разлетелись в разные стороны. Посреди корыта остался сидеть только один… она не поверила своим глазам:
— Пушок?! Ты-то здесь откуда взялся?
— Тая, я прилип. — Коловерша дернулся, едва не перевернув корыто.
— Погоди, сейчас помогу. У тебя хвост в трещину попал, ты не прилип, а застрял. — Она помогла Пушку освободиться, но несколькими рыжими перьями пришлось пожертвовать.
— Мне стра-а-ашно, — коловерша вцепился в нее когтями. — Спрячь меня, Тая! Ужасный Алконост, кем бы он ни был, меня ище-е-ет…
Тайка достала из рюкзака спальный мешок и кивнула Пушку:
— Полезай туда. Там тебя не найдут.
Тот не заставил себя долго упрашивать: уркнул, юркнул в теплую темноту и затих. Надо сказать, очень вовремя — Тайка подняла взгляд и ойкнула от неожиданности, встретившись лицом к лицу с огромной грозной птицей, которая появилась совершенно бесшумно.
Птица, которая смеётся - 2
Прежде она думала, что Алконост вырастает размером с тетерева, но этот — вернее будет сказать, эта — птица была раза в два больше самой Тайки.
Эх, красивая! Перышки белые, пятнышки черные, косы девичьи толстые, блестящие, как вороново крыло. Глаза золотые, теплые, в обрамлении густых пушистых ресниц, носик пуговкой, губы алые, как рябиновые ягоды.
— Здрасьте! — в восхищении выдохнула Тайка, и из ее рта вырвалось облачко пара: к ночи стало холодать.
— Угощаешь али что? — Птица усмехнулась.
— Вроде того. Говорят, вы жар-кашу любите…
Красивое девичье лицо Алконоста сморщилось, и птица заливисто-озорно рассмеялась. От ее громкого хохота аж уши заложило. Что делать дальше, Тайка, признаться, не знала,
