Гоголь Н.В. / Авакян Ю.А. - Мертвые души, том 2
Одним словом, Павел Иванович пришёлся тут ко двору, он почувствовал это и по обращённым на него взглядам, и по тому, как Александра Ивановна, поманив его своею покрытой старческими веснушками рукою, усадила подле себя и, пока гости ожидали ужина, стала выспрашивать у него, кто он таков и откуда. На что наш герой отвечал уже так хорошо знакомой нам присказкою, помянув и барку, мечущуюся по воле волн, и врагов, покушавшихся на самое жизнь его, не забыв помянуть и о том, что был недругами своими доведён до столь плачевного состояния, что, можно сказать, одною ногою стоял уже в могиле и ежели бы не отворили ему вовремя вену, то не пришлось бы ему нынче беседовать с любезною хозяйкою.
Известие об отворённой вене очень заинтересовало Александру Ивановну; услышавши это, она даже встрепенулась, так что дрогнули кружева на чепце, и стала выспрашивать Чичикова о подробностях кровопускания: что да как делается докторами, больно али нет. И Чичиков подчёркнуто деловым тоном, но не сменяя любезности в лице, давал обстоятельные ответы.
— И мне, батюшка, неплохо бы вену отворить, — сказала она, выслушав Чичикова, — а то кровь в ногах совсем застоялась. Вот они и не ходят. И в ушах поутру всё шум, пока кофию не выкушаю.
На что Чичиков отвечал, что знает якобы одну бабу, которая заговорами очень хорошо помогает от зубной боли и от шума в голове, и если Александра Ивановна решится, то он с охотою готов эту бабу сюда привесть.
— Приведи, батюшка, приведи, а то измучилась я совсем: всё шумит да шумит, пока кофию не выкушаю.
— Ну, коли вы дозволяете, то стало быть, завтра я её к вам и приведу. Вы, Александра Ивановна, скажите только, когда вам удобно, — ответил Чичиков, а сам подумал: нужно будет с какой—нибудь бабою завтра сторговаться, чтобы исполнила бы комедию. "Ну, да за целковый, думаю, желающие найдутся".
— А прямо с утра и приводи, — сказала Ханасарова, — с утра—то ведь шумит, вот ты её с утра и приводи.
Тут старый лакей объявил, что кушать подано, и хозяйка пригласила всех в столовую.
— Вы позволите, матушка Александра Ивановна, проводить вас к столу! — спросил Чичиков, отстраняя стоящего за креслом лакея и берясь за особую рукоять, торчащую из спинки кресла.
— Да уж сделай милость, любезный, — отвечала Ханасарова, с улыбкою глянув на Павла Ивановича. — Кстати, можешь сесть от меня по левую руку, — добавила она, — по правую сядет Фёдор Фёдорович, а ты уж по левую; ну давай вези, — добавила она, и Чичиков, толкая впереди себя поскрипывающее колёсами кресло, покатил его в ярко освещённую столовую.
Утром Павел Иванович проснулся рано. Накануне вечером, уже после ужина у Ханасаровой, где сумел он произвести на всех прекрасное впечатление, Павел Иванович был приглашён губернаторскою четою провесть ночь у них, потому как путь до имения генерала Бетрищева — обиталища нашего героя, был неблизкий, а поутру он обещал, и это было уговорено с Александрой Ивановной, явиться к ней с якобы имеющейся у него знахаркою, той, что зашёптываниями лечила от всяческих хворей, в том числе и от шума в голове.
Поэтому, проснувшись ни свет ни заря, Павел Иванович велел кликнуть своего кучера Селифана. Об чём—то перетолковав с ним за закрытыми дверьми, он приказал заложить ему лошадей и, не позавтракавши, выехал из губернаторского дому, даже не повидав хозяев, а только передав через лакея, что воротится пополудни.
Солнце ещё не вставало, а лишь посылало первые несмелые свои лучи из—за горизонта, и те, нашаривая редкие мелкие облачка на небосводе, красили их в розовые цвета зари. Въехав в небольшую слободку, коляска Павла Ивановича подкатила к неказистому, потемневшему от времени деревянному дому, и Селифан, спрыгнувши с козел, прошёл в ворота, встреченный, точно старый знакомый, большим рыжим псом, что, увидевши Селифана, завилял хвостом и дружески толкнулся ему мордою в бок. Через минуту—другую Селифан воротился в сопровождении худой, небольшого росту бабы, кутающейся в платок и зыркающей на Чичикова быстрыми, хотя ещё и немного заспанными глазами.
— Она и есть, Павел Иванович, — сказал Селифан, кивая на бабу.
— Вот и хорошо, — отозвался Павел Иванович, — одевайся, милая, поедешь с нами; в дороге и поговорим. — А сам подумал: "Надо же, какую образину себе нашёл, ну да и сам хорош — рожа", — имея в виду, конечно же, Селифана.
Усадивши наскоро одевшуюся бабу в коляску и наглухо застегнувши полог, дабы уберечься от любопытных взглядов, Чичиков велел Селифану ехать до доктора, а сам принялся втолковывать бабе, к слову сказать, оказавшейся довольно смышлёной, то, что предстояло ей сегодня изображать.
— Сделаешь, как надо, — получишь рубль, — сказал Чичиков, показав ей для верности серебряную кругляшку.
— Сделаю, барин, как не сделать, — отвечала баба, зыркнув глазами на рубль и, видимо, уже соображая то, как будет разыгрывать перед старухою Ханасаровой комедь.
— Ну, вот и ладно, а там посмотрим — может, не раз и не два ты мне понадобишься, — сказал Чичиков, — платить буду хорошо...
Он не успел договорить, потому что коляска остановилась у докторского дому и Селифан, поворотившись на козлах, объявил:
— Приехали, Павел Иванович!
Оставивши свою попутчицу, уже ставшую его сообщницею, он заспешил к доктору. Поднявшись на второй этаж большого каменного дома, Чичиков стал трезвонить в висящий над дверью колокольчик и трезвонил до тех нор, пока сам доктор, встрёпанный после сна и в косо застёгнутой рубахе, не отворил ему дверей квартиры. Не дав ему опомниться, Чичиков, постанывая и морщась, точно от испытываемой им боли, ввалился в переднюю и, обмякнувши в кресле, повесив плетьми руки, стал умолять доктора дать ему поскорее порошков от нестерпимого шума и боли в голове.
— Раньше хотя бы кофий помогал, — стеная и страдальчески поднимая на доктора глаза, говорил Павел Иванович, — а нынче такой шум, такой шум...
На что доктор понимающе кивнул головой и принялся осматривать нашего героя, изучая пульс, оттягивая ему веко, выслушивая деревянною трубочкою грудь и спину.
— Понятно, понятно, — приговаривал он, заставив Павла Ивановича показать язык и заглянувши ему в глотку. — Но что у вас больше: шумит или болит? — спросил он, заканчивая осмотр.
И Чичиков, подумавши, что не стоит изображать особенно уж сильную боль, а не то получишь ещё не тот порошок, отвечал, что боль уже почти прошла, но шум в голове настолько силён, что даже слова доктора слышны не совсем ясно.
— Ну что ж, милостивый государь, — произнёс доктор, делая умное лицо, — это всё от дурной крови. Её, по всему видать, у вас чересчур много, так что не мешало бы её выпустить.
Услыхавши такое, Чичиков струхнул. Во—первых, больно, во—вторых, не получить столь нужных ему порошков; в—третьих, опоздает к Ханасаровой. Поэтому он стал энергически отказываться, ссылаясь на что, совсем недавно над ним уже проводилась подобная операция, как видно, не давшая нужных результатов.
— Мне бы порошков, — просил он у доктора, — порошков, но так, чтобы наисильнейших. А если не помогут, то тогда уж извольте — отворяйте вену.
— Хорошо, — подумавши, согласился доктор, — есть у меня одно средство, но предупреждаю вас, очень сильное, так что с ним надобно обращаться осторожно, а то можно и навредить.
Встав из—за стола, он отправился в другую комнату и вскоре появился с картонною коробочкою в руках.
— Вот оно, — сказал доктор, — я вам сейчас пропишу, как его принимать, а вы наведайтесь ко мне, милейший, через недельку. Там и решим, что с вами дальше делать.
Написавши записочку, он передал её Чичикову вместе с коробочкою, велев принять один порошок сей же час, чему Чичиков, не посмев возразить, подчинился.
— Два часа ничего не есть, — распорядился доктор, и Павел Иванович послушно кивнул, чувствуя, как голова его делается лёгкою и его начинает клонить ко сну.
— Спасибо, доктор, — сказал он, силясь превозмочь подступающую зевоту, — сколько я должен вам за порошки?
— Пять рублей, — не сморгнувши глазом, сказал доктор, а Чичиков почувствовал, как с него разом слетает подкравшийся было сон, но ничего не сказал на это и, послушно вытащив из бумажника ассигнацию, положил её на сукно докторского стола.
Уже трясясь в коляске по направлению к дому старухи Ханасаровой и поклёвывая носом, он помянул доктора несколько раз подлецом и сквозь наплывающую на него дремоту пробормотал сидящей рядом с ним женщине:
— Не забудь попросить у них там стакан воды. Воду будешь зашёптывать, — и снова заклевал носом.
Но долго продремать ему не пришлось, — в какие—нибудь десять минут коляска пробежала весь требуемый путь, и Чичиков, силясь согнать сонливость, прошёл в дом к Ханасаровой.
Александра Ивановна, как доложили ему, ещё почивала, на это он отвечал, что подождёт в гостиной, и, пройдя в залу, расположился на диване, намереваясь немного подремать, велев проводить привезённую им женщину на кухню, где она должна была дожидаться часу, когда её призовут.
