По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев
А потом произошли в доме события, которые не могли не взволновать всех его обитателей.
Однажды к дому подкатили черные машины, остановились, из них выскочили фашистские жандармы. Они заполонили весь двор. У ворот встал солдат с автоматом. Жандармы же пошли по квартирам с обыском.
Начали с Анны Петровой. Перевернули у нее все вверх дном. Затем вломились к ее соседям. Не обыскивали только Воронцову. Она стояла на дворе, маленькая, в грязном цветастом халате, с голыми коленками, выставив вперед огромный живот. На лице ее отражалось удовлетворение. Она явно гордилась своим превосходством перед остальными. Вот вам — «предательница», вот вам — «гестаповка», вот вам — «пузатая». Гитлеровцы подходили к ней, о чем-то спрашивали. Верка отвечала, показывая пальцем на окна. Голубые глаза ее светились преданностью.
Анне Петровой, когда она вышла после обыска во двор, Верка сказала:
— Вы бы пошли оделись потеплее, мадам. Вас заберут…
Так и произошло, как она говорила. Арестовали не только Анну Петрову, но и Емельяна Якименко. Посадили их в одну из черных машин, захлопнули дверцу. Машина, взревев мотором, сразу же, с места, взяла большую скорость. Увезли!
После того как гитлеровцы уехали, к живущим в доме Яцукам пришла молоденькая девушка, полячка по имени Вероника. Она дружила с дочерью Яцуков — Антониной. Увидела, что в квартире все перевернуто, всплеснула тонкими руками, воскликнула:
— Матка бозка! Что тут такое?
Ей объяснили, что был обыск, что гитлеровцы искали какие-то вещи, которые у них якобы пропадают со склада. И что, судя по всему, привела жандармов Воронцова.
Вероника была горячая, быстрая в действиях. Увидев Воронцову, которая проходила в этот момент по двору, несла на помойку мусор, она высунулась из окна и стала ее ругать.
— Ты зачем предаешь своих? — кричала она по-русски, с заметным польским акцентом. — Как не стыдно тебе? Совести у тебя нет!
Верка поставила на землю помойное ведро, кинула злобный взгляд на Веронику, на стоявшую рядом с ней Анну Яцук, мать Антонины, и, запахнув свой короткий цветастый халат, с решительным видом направилась к воротам.
Анна отпрянула от окна.
— Ой, доченька, — сказала она Веронике, — что ты наделала? Теперь эта гадина снова жандармов приведет. Тикай!
Вероника — скорее за ворота. А Яцук неторопливо вышла на крыльцо, где на ступеньках, взволнованно обсуждая происшедшее в доме, сидели две женщины, сказала: «Подвиньтесь, пожалуйста» и села между ними.
В воротах появился гитлеровец. Это был высокий офицер с худым, угрюмым лицом. За его спиной блудливо прошмыгнула к себе Воронцова.
Офицер четким, как на параде, шагом прошел к крыльцу.
— Кто здесь Яцук? — громко спросил он, глядя на сидевших женщин.
Женщины молчали. Молчала и Анна.
— Я спрашивал, кто есть Яцук? — повторил офицер.
— Я буду Яцук, — ответила наконец Анна.
— Подойди сюда! — поманил он ее длинным пальцем.
Но так как Анна продолжала сидеть, офицер сам подошел к ней и, побагровев, сказал:
— Ты тоже есть партизан! Ты знаешь, что бывает за это?
И, размахнувшись, с силой ударил Анну по лицу. Яцук упала со ступенек. Из разбитого носа у нее густо хлынула кровь, заливая подбородок, платье.
— Я буду расстреливать всех, кто станет обижать Воронцову! — пригрозил гитлеровец, повернулся и тем же чеканным шагом ушел со двора.
…А вещи у гитлеровцев со склада действительно пропадали.
Склад находился на улице Страшуна, как раз напротив дома, где жили Петрова, Якименко, Яцуки, Воронцова.
Улица была тихая, безлюдная. Редко-редко появлялись здесь прохожие. А уж машины и вовсе не проезжали.
Поэтому никто не мог видеть, как однорукий инвалид по имени Гришка, устроившийся на склад кладовщиком, выбрасывает из окон мешки с вещами, а Емельян Якименко их подбирает. Затем вещи — шинели, гимнастерки, сапоги — прятались, а позже переправлялись партизанам. Никакой охраны у склада не было.
Якименко привлек к себе в помощь сына Анны Петровой — пятнадцатилетнего Славку Мартынова. Тот с разрешения Емельяна завербовал еще одного помощника — Леонида Лагеню.
Славка и Леонид были знакомы еще по Витебску, откуда их вместе с другими жителями оккупанты пригнали в Вильнюс. Из Витебска же попал сюда и Емельян Якименко. Ребята звали его запросто Амелей.
Техника похищения обмундирования со склада была проста. Гришка, как мы уже сказали, выбрасывал из окон туго набитые мешки, а Амеля со своими помощниками подбирал их и уносил к себе в дом, где прятал либо в подвале, либо на чердаке. Затем похищенное отвозилось на станцию Дукштас и передавалось сапожнику дяде Васе. А уж дядя Вася переправлял вещи непосредственно в лес, к партизанам. Иногда в этой операции участвовала и жена Якименко — Нина.
Дядя Вася погиб в день освобождения Вильнюса от оккупантов. Увидев, что к его дому подбегают два гитлеровца с автоматами, он схватил имевшийся у него карабин и выскочил на крыльцо. Гитлеровцы повернули и кинулись бежать через огород. Дядя Вася — за ними. Тогда один из фашистов обернулся и выстрелил. Дядя Вася упал замертво. Старуха мать, с которой он жил бобылем, похоронила его на том самом месте, где он был убит.
…В один из майских дней 1944 года Гришка, как всегда, выкинул из окна несколько мешков. На этот раз в них были белые маскировочные халаты. Но случилось так, что один из мешков развязался. Когда Славка стал его поднимать, все содержимое из мешка вывалилось. Вдруг откуда ни возьмись появились ребятишки. Человек двадцать отчаянных, горластых сорванцов. Облепили Славку, как мухи.
— Ага! Мешки со склада? С бельем? (Маскхалаты они приняли за белье.) Воруешь? Делись!
— Делиться не буду. А вы лучше помалкивайте, ребята!
— Тогда давай деньги!
Чтобы избавиться от назойливых ребят, Славка раздал им все деньги, которые у него имелись. Что-то около ста марок. Ребятишки зажали деньги в грязные кулаки и, довольные, умчались. А Славка поднял мешки и понес в дом. Там его ждал Лагеня, в обязанность которого входило наблюдение из окон третьего этажа за улицей. Вдвоем они спрятали маскхалаты в одной из пустых квартир. Затем Славка рассказал Лагене о случившемся, о том, что налетели ребятишки, увидели мешки и, чтобы они помалкивали, не выдали, пришлось их задобрить деньгами.
— Может быть, Амеле об этом рассказать? — спросил Лагеня.
— Зачем? Ведь все обошлось.
Но не прошло и часа, как с улицы послышался крик:
