Андрей Гребенщиков - Сумрак в конце туннеля (сборник)
Чуть сгибаясь под своей ношей, Степан уходил, сопровождаемый нечеловеческим смехом. Головы детей покоились на плече мужчины, и впервые за много лет он чувствовал себя легко, хотя опасности и нежданные встречи, которые могли обернуться смертью, все еще подстерегали на длинном пути домой.
* * * ;
Чтобы не вступать в непредсказуемо опасные объяснения с патрулями фашистов, Степан решил обогнуть Тверскую по знакомой вентшахте, в конце которой он давно оборудовал надежный схрон, но о том, чтобы проползти несколько сотен метров по узкой трубе, с двумя детьми на руках, не стоило и думать. Позволив себе небольшую передышку, мужчина решал мучительную задачу: кого протащить по опасному маршруту первым? Сердце подсказывало взять девочку, но мечущийся в лихорадке парнишка привлек бы стонами первого же проходящего жителя, не говоря уже о шталкерах Четвертого Рейха. Степан благодарил судьбу за сказочное везение: туннели сегодня как вымерли, и пока никто не попался навстречу, но все время рассчитывать на такую удачу не следовало. Устроив малышку как можно удобнее на своем ватнике, диггер преодолел первые метры, продвигая перед собой безвольное тело мальчика. Он хотел бы молиться, но не умел этого.
Когда через два часа мужчина вернулся, т о похолодел – девочки не было. Это казалось невозможным: ватник лежал почти на том же месте, но чуть поодаль Степану удалось обнаружить несколько капель крови, а потом следы исчезали. В отчаянии ему казалось, что он опоздал всего лишь на несколько минут. И все же, осмотрев все, мужчина вынужден был отказаться от бесполезных поисков, чтобы не потерять и второго ребенка. Проклиная себя за совершенную ошибку и в то же время понимая, что иного выхода не было, с тяжелым сердцем он продолжил путь.
* * *
Добыв у презираемых им сталкеров бинты, антисептическую мазь и антибиотики, Степан крался к своему жилищу, соблюдая все необходимые предосторожности. В сотый раз он пытался понять, что же случилось в вентиляционной шахте, а также – каким образом, будучи бездетным отшельником, он согласился заботиться о ребенке? И должен был честно себе признаться: пустота жизни требовала заполнения, поэтому желание воспитывать сына было слишком острым и скушением, заставляющим пренебрегать опасностями.
Едва Степан переступил порог, как его шею ожгло холодом: длинный клинок, слегка оцарапав кожу, прижал сонную артерию. За воротник потекла горячая струйка крови.
– Попробуй шевельнуться, и сдохнешь! – раздался срывающийся мальчишеский голос, переполненный отчаянием. – Ты кто? Зачем сюда пришел?
– Я живу здесь… – прошептал Степан. – Погоди… Я тебе жизнь спас… Твой отец…
Впервые мужчина так явно почувствовал холод смерти, отлично понимая, что может не успеть помешать юнцу, если тот все же решит перерезать ему горло. Нет, конечно, и раньше он попадал в опасные переплеты, когда приходилось рисковать всем, но тогда он играл жизнью, зная, что получит взамен…
– Где отец? – требовательно спросил мальчик, и лезвие теснее прижалось к коже.
– Думаю, умер.
– Сестра?
– Я смог с пасти только тебя… – проговорил диггер, и едва успел подхватить на руки падающего в беспамятстве парнишку.
Второе звено
– Дядя Степан, что обозначают слова «звездная пыльца»?
– Откуда ты их взял?
– Слышал песню.
Было так странно найти интересного собеседника в тринадцатилетнем мальчишке. Степан испытывал необъяснимое чувство превосходства по отношению к родившимся уже под землей, или к тем, кто попал в Метро настолько маленькими, что не помнили вкуса жизни на поверхности. Это ощущалось как парадокс, ведь именно поколение Степана и отвечало за то, что земля стала безвидна и пуста, и лишь миллиарды убиенных душ носились над нею. Но разве он персонально был в этом виновен? Нет. И теперь ему казалось, что не видевшие настоящего заката… ущербные, что ли? Пусть не по своему выбору, не по своей воле…
Они утратили дар понимания красоты. Да и откуда мо гло возникнуть это понимание, если человек никогда не видел цветущей яблони… прекрасного в своем покое, замшелого пня… незавершенной прелести ручейка талой воды… непостоянства облаков…
В душах людей теперь была пустота, сродни мертвой пустыне там, наверху. Что будет, когда умрет последний, видевший радугу? На какое дно упадет тогда человечество? Ведь даже само понятие «стремиться ввысь» потеряло первоначальное содержание. Это раньше дух поднимался в величавые небеса. Сейчас ничьи помыслы наверх не тянулись. Там были лишь ужас, да грозящие смертью, выжженные пустоши, а люди ползали по туннелям или закапывались глубже в землю. Необходимость найти себе еду, одежду и безопасное место для сна не оставляла сил на что-то иное.
– Как уменьшился наш мир. Многие слова попросту лишились смысла, потому что не осталось больше предметов и явлений, которые они обозначали. Вселенная стала крохотной… – говорил Степан мальчику и думал: «Но хотя мир обеднел, лю ди обрели цельность. Слабые погибли в первые месяцы после Катаклизма, ушла универсальность, каждый с ожесточением играет свою роль, внося посильную лепту в дело выживания. А что делаю тут я? Да и как долго еще будет продолжаться всеобщее угасание…»
Наверное, так устроен человек, что жаждет иметь какой-то исток, тянется к чему-то изначальному; людям необходима преемственность, мостик, перекинутый из сегодня в завтра, чтобы к старости увидеть бесконечность…
* * *
Как только раны ребенка зажили, и он смог ходить, Степан поторопился перебраться на Смоленскую, где базировались боевики Полиса. На этой станции поддерживался строгий порядок, но диггер решил, что будет безопасней переодеть Августа девочкой и никому не показывать, говоря, что «дочка больна».
Они поселились в маленькой подсобке под платформой, дверь в которую Степан позаботился укрепить металлическими полосами, мощной задвижкой и новым замком. Теперь, в случае чего, она выдержала бы очередь из АКМ в упор. Комнатка, как и палатки на станции, была тесной, темной и к тому же плохо проветривалась, но не пропускала звуков, и ее обитатели могли говорить, не опасаясь чужих ушей. На первых порах они часто ссорились, потому что Август не признавал необходимости ждать и горел желанием немедленно отправиться на Красную Пресню, мстить. Однако постепенно Степан смог доказать, что для успеха надо, чтобы о существовании детей Васильева как минимум забыли и сняли объявления о награде за любую информацию о них.
– Если вдруг спросят, говори, что тебе уже шестнадцать лет, ищут-то маленьких. Но самое главное, никогда не появляйся на людях с непокрытой головой, – в который раз повторял Степан, гладя темные волнистые волосы мальчика с посеребренными седино й висками. – Это ведь примета необычная, наверное, ты единственный на все Метро такой… Нельзя привлекать внимания!
– Ладно, ладно, помню… Сижу, не высовываюсь… Я девчонка, твоя дочка и зовут меня Люба, – ворчал Август, убирая голову из-под руки наставника. – Лучше расскажи мне еще про этого Октавиана… Сколько, говоришь, ему было лет, когда он стал принимать участие в политике?..
– Двенадцать. В этом возрасте он произнес первую речь перед гражданами Рима. На похоронах знаменитой Юлии, сестры Цезаря.
– Значит, я уже опоздал на год… – в голосе мальчика слышалось неподдельное страдание.
– Ерунда, еще наверстаешь.
– А речь я обязательно произнесу. На похоронах Дружинина.
Веришь?
– Почему же нет. Вот окрепнешь, научишься как следует стрелять, драться, – и вперед.
– Ты же сам говорил, что драться должны уметь простые со лдаты, выигрывать сражения – стратеги, а планировать операции – политики. Сколько боев выиграл лично Октавиан?
– Ни одного, ты прав. Но у него был друг, превосходный, талантливый полководец Агриппа…
– Ну, так назначаю тебя своим Агриппой! Справишься?
– Попробую, моя генерала! – Степан шутливо отдал честь. – Но где же мы возьмем оружие? И солдат? Им ведь надо платить.
– Когда придет время, все будет.
На этом, как бывало уже не раз, мальчик надолго замолк, уйдя в себя, словно блуждая по переходам Метро и отмечая только ему ведомые знаки.
– Понимаешь, Август, ты не боишься ходить по туннелям, нет у тебя этого страха. Поэтому я хочу, чтобы ты стал диггером и медвежатником, как я. Очень удобно совмещать обе эти профессии. Могу тебе точно сказать, что с ними ты всегда будешь уважаемым человеком, к мнению которого прислушиваются, и не придется считать последн ие патроны, что тоже в нашем мире немаловажно!
