Замок Пастыря - Demonheart
– И все же я чувствую, что вы рассказали мне далеко не все. Ваш график обрывался на семнадцатом году. Что же вы утаили?
- Великое знание порождает великую скорбь, - Георгий только усмехнулся. – Меня с детства удивляло, как все кругом хотят знать будущее, но начинают злиться, когда оно оказывается не таким, какое хотелось. И пока не забыл… это нормально, что у вас один из арендаторов занимается изучением Пастырей?
– Вы про Липницкого? Он просто безобидный теоретик, вдобавок всего лишь третье поколение. Свою тисофию(1) он недавно передал наследнице, так что пусть балуется.
– Трактат «О пастырях» вы тоже считаете баловством?
– Я склоняюсь к мнению, что знание само по себе не несет ни опасности, ни соблазнов. Оно есть сила, но бесцветная и бесцельная. Окраску и направленность знанию придает только тот, к кому оно попало.
– Есть вещи, которые развращают даже самого честного и благоразумного человека. И творение МакФарлейна из таких. Его труд потрясает, я не спорю, он сам по себе очаровывает без капли магии. Но он указывает дорогу к Пастырям, и туда, откуда эти… сущности явились. Нас там не ждут, поверьте. А если и ждут, то отнюдь не с распростертыми объятиями.
– Возможно. Но разве это не его дело? Магу, как гласит Третий обет, всегда должно помнить о смерти за плечом.
– Что же, тогда прошу меня извинить, – Георгий, раздавил окурок в пепельнице, встал и направился к дверям. – Я совсем засиделся в провинциальной глуши, забыл о правилах поведения в приличном обществе. Прощайте.
И так, дело сделано. Князь, при всех своих манерах важного чиновника, не дурак, отмахиваться от предсказания не станет. Конечно же, он оповестит тех, кто имеет среди Посвященных уважение и авторитет. И конечно же, как и любой человек, руководствующийся предсказанием, он своими действиями приведет к тому, чтобы оно сбылось. Желание князя сохранить статус-кво и удержать магов от активного участия в жизни России приведет лишь к эскалации. Эскалация создаст неопределенность, а неопределенность сделает самые явные и самые худшие пути будущего туманными и зыбками.
Дальнейшие действия Герогий еще не продумывал, как и не погружался в «будущее-которого-нет» достаточно глубоко, чтобы наметить четкий путь. Но этим предстоит заняться дома, сейчас все это не важно. Важно было то, что сейчас скисшего от скуки камердинера придется отправить за билетами до Москвы, а самому идти в гостиницу и хоть немного поработать перед отъездом. Сейчас у нас половина третьего пополудни, то есть…
Именно в этот миг Георгий допустил непростительную для практикующего предсказателя ошибку. Магам вроде него прощали периодические ошибки и нигилистическое отношение ко всем вокруг. Но никогда, ни один предсказатель не позволил бы себе сослепу налететь на другого человека, неожиданно вышедшего из-за угла. Что Летичев и сделал, засмотревшись на часы.
– Черт побери!
Пытаясь удержать равновесие, Георгий чертыхнулся и резко отпрянул назад. О своей оплошности он догадался, однако сделать ничего не успел. Ощущение надвигающейся смерти обдало его со спины как чан ледяной воды. Ощущение было мощным и ярким, косым разрезом пересекающим его от правого плеча до левого бока. На войне маг привык реагировать моментально, и так же поступил сейчас, опережая даже собственную мысль. В следующий миг он уже выронил саквояж, отскочил на сажень в сторону и стиснул рукоять сабли, готовый мгновенно вырвать ее из ножен. Глазами он еще ничего перед собой не видел, но внутренним зрением, чувствами мага, ощущал нечто чудовищное и чуждое.
Прошла изнурительно долгая доля секунды, за которую предсказатель пытался выхватить из укрывающей будущее дымки тропу, ведущую к его гибели, и сойти с нее. Вражеского удара не следовало, и спустя эту долю секунды Георгий, наконец, увидел глазами, кто перед ним стоит. То был огромного роста верзила, смуглолицый, черноглазый, с короткими седеющими волосами – то ли араб, то ли турок. В глаза бросались непропорционально длинные руки, а еще практически неподвижное, будто мертвое, высушенное лицо. На верзилу был натянут офицерский мундир с погонами штабс-капитана – такой же, как у самого Георгия, но без орденов. Именно что натянут, потому что сидела форма на нем как на обезьяне, она явно не была повседневной одеждой. Рука верзилы лежала на рукояти тяжелой сабли и, без сомнения, он бы выхватил ее в мгновение ока, но по-настоящему пугало не это. Верзила не был человеком. Он мог быть кем угодно, чем угодно, но человеческого в нем не ощущалось ни на грамм. Кто это? Кукла? Гомункул? Нет, он появился у Георгия за спиной неслышимым и невидимым. Маг? Точно нет. Призрак? Нет, он материален. Апостол? Ложа слишком хорошо защищена от этих существ, его бы сожгло еще на входе…
– Вы совсем по сторонам не смотрите?! – раздался рядом гневный возглас.
Боковым зрением предсказатель заметил того, с кем, собственно, столкнулся. Это был тощий и длинный человек, чем-то похожий на богомола. Его седые волосы беспорядочно торчали в разные стороны, а половину лица скрывали массивные черные очки. Одет он был в простой серый костюм–тройку, а затянутыми в черные перчатки руками цеплялся за тросточку, с помощью которой удерживал равновесие после столкновения.
– Ну! – «богомол» сорвал с себя очки и вперил свирепый взгляд в предсказателя. Чертыхаться он уже прекратил, и теперь говорил угрожающе, но спокойно. – Я жду ваших искренних извинений!
– Сначала прикажите вашему цепному псу спрятать зубы, – тихо ответил Георгий, не сводя глаз с верзилы. – Или дело может плохо кончиться.
– То есть ВЫ смеете МНЕ указывать? – маг надвинулся на него, и было заметно, что его щека дергается от гнева. – Вы вообще в курсе, кто я такой? Очевидно, что нет, если позволяете себе подобное.
– Я в курсе кто вы, барон Бладберг. Отзовите телохранителя, – Георгий уже приготовился к боли от горящей на костях тисофии. – Мне бы не хотелось раздувать ссору из-за ерунды.
Барон Серафим Карлович Бладберг, собственной персоной. В миру – известный фабрикант, имеющий отношение к металлургической промышленности и оружейному производству. В тени – чародей–кукольник, представитель сравнительно нового и перспективного направления в магической науке, ставящего во главу угла механику. В обеих ипостасях – поклонник бренди и кокаина, делавших его вспыльчивый характер совсем уж несносным. Неприятная личность и еще более неприятный оппонент.
