Александр Дюма - Сальватор. Том 2
– Тубо, мальчик, тубо, как сказал господин Корнель. Вот дьявол! Похоже, тебе привиделся кошмар, признавайся!
– Ах, крестный! – вскричал Петрус. – Как я рад, что вы меня разбудили!
– Правда?
– Да, вы правы, мне снился страшный сон, настоящий кошмар!
– Что же ты видел во сне, мой мальчик?
– Да так, всякую чушь!
– Могу поспорить, тебе привиделось, что я снова уехал из Парижа.
– Нет, если бы так, я был бы, напротив, только доволен.
– Что?! Доволен? Не очень-то ты любезен.
– Если бы вы только знали, что я видел во сне! – продолжал Петрус, вытирая со лба пот.
– Рассказывай, пока будешь одеваться, это меня позабавит, – предложил капитан с напускным добродушием.
– Нет, нет, все это слишком невероятно!
– Уж не думаешь ли ты, мальчик мой, что мы, старые морские волки, неспособны понимать некоторые вещи?
– Аи! – едва слышно обронил Петрус, поморщившись. – Опять этот «морской волк»!
Вслух он прибавил:
– Вы непременно этого хотите?
– Конечно, хочу, раз прошу тебя об этом.
– Ну, как угодно, хотя я бы предпочел никому об этом не рассказывать.
– Я уверен, тебе приснилось, что я питаюсь человечиной, – рассмеялся моряк.
– Лучше бы уж так…
– Скажешь тоже! – вскричал капитан. – И того было бы довольно!
– Что вы, крестный, все гораздо хуже!
– Врешь!
– Когда вы меня разбудили…
– Когда я тебя разбудил?..
– …мне снилось, что вы меня убиваете.
– Я – тебя?
– Вот именно.
– Слово чести?
– Клянусь!
– Считай, что тебе крупно повезло, парень.
– Почему?
– Как говорят индусы, «покойник – к деньгам», а они-то разбираются и в смерти, и в золоте. Везет тебе, Петрус.
– Правда?
– Мне тоже приснился однажды такой сон, а на следующий день знаешь что случилось?
– Нет.
– Мне приснилось, что меня убивает твой отец, а на следующий день мы захватили в плен «Святой Себастьян», португальское судно, которое шло из Суматры, набитое рупиями.
Твоему отцу досталось тогда шестьсот тысяч ливров, а мне – сто тысяч экю. Вот что бывает в трех случаях из четырех, когда снятся покойники.
V.
Петрус и его гости
Петрус встал и позвонил прежде, чем успел одеться.
Вошел лакей. – Вели запрягать, – приказал Петрус, – я нынче выезжаю до завтрака.
Молодой человек занялся туалетом.
В восемь часов лакей доложил, что коляска готова.
– Будьте как дома, – сказал Петрус капитану, – спальня, мастерская, будуар к вашим услугам.
– Ого! Даже мастерская? – удивился капитан.
– Мастерская – в первую очередь. Полюбуетесь там сундуками, японскими вазами и картинами, которые вы спасли.
– В таком случае прошу твоего разрешения побыть в мастерской до тех пор, пока я не буду тебе в тягость.
– Вы можете оставаться там, пока… ну, вы сами знаете.
– Да, пока к тебе не прибудет модель или у тебя не будет сеанса. Договорились!
– Договорились, спасибо. В воскресенье я приступаю к портрету, это займет около двадцати сеансов.
– Ого! Какой-нибудь крупный сановник?
– Нет, маленькая девочка.
Потом, напустив на себя безразличный вид, прибавил:
– Младшая дочь маршала де Ламот-Гудана.
– О!
– Сестра графини Рапт.
– Не знаю таких. А у тебя здесь есть книги?
– И здесь, и внизу. Вчера вечером я видел у вас в руках томик Лафонтена.
– Верно. Лафонтен и Бернарден де Сен-Пьер – мои любимцы.
– Вы найдете там помимо этих авторов еще современные романы и довольно приличную коллекцию путевых заметок.
– Ты говоришь как раз о тех двух видах литературы, которые я терпеть не могу.
– Почему?
– Что касается путешествий, я поездил по свету и прихожу в бешенство, когда вижу, какие сказки нам рассказывают путешественники. А романы, дорогой друг, я глубоко презираю, как и их сочинителей.
– Почему?
– Я отчасти наблюдатель и заметил, что никогда воображение не заходит так же далеко, как реальная жизнь. Читать выдумки, менее интересные, чем разворачивающиеся на наших глазах события?! Заявляю со всей решительностью, что это занятие не стоит нашего труда и что я не намерен гробить свое время на подобные глупости. Философия, дорогой крестник, – с удовольствием! Платон, Эпиктет, Сократ – из древних; Мальбранш, Монтень, Декарт, Кант, Спиноза – из нынешних. Вот мое любимое чтение.
– Дорогой крестный! – рассмеялся Петрус. – Признаюсь, я много слышал о ваших любимцах, но сам читал лишь Платона, Сократа и Монтеня. Но у меня есть знакомый книгоиздатель, который покупает пьесы у моего друга Жана Робера, а мне продает «Оды и баллады» Гюго, «Размышления» Ламартина и «Поэмы» Альфреда де Виньи. Я загляну к нему по дороге и передам, чтобы он прислал вам философские труды. Сам я их читать не стану больше, чем сейчас, но закажу для них красивые переплеты, чтобы их имена сияли в библиотеке, словно звезды в тумане.
– Ступай, мальчик мой! Да передай от меня десять ливров посыльному, чтобы он разрезал страницы. У меня нервы не выдерживают, когда приходится этим заниматься.
Петрус в последний раз пожал крестному руку и поспешил из дому.
Крестный Пьер стоял не двигаясь и прислушивался до тех пор, пока до его слуха не донесся стук колес удалявшейся кареты.
Наконец он встал, покачал головой, сунул руки в карманы и перешел, напевая, из спальни в мастерскую.
Там он, как истинный ценитель, долго и тщательно осматривал каждую вещь.
Он отпер все ящики старинного секретера в стиле Людовика XV и проверил, нет ли в них двойного дна.
Комод розового дерева подвергся столь же тщательному осмотру. Похоже, капитан был особенно ловок в такого рода делах. Он надавил на комод или, вернее, потрогал его каким-то особым образом снизу, и вдруг сам собой выдвинулся невидимый ящичек. По всей видимости, ни торговец, продавший комод Петрусу, ни сам молодой человек не подозревали о существовании этого потайного ящичка.
В нем хранились бумаги и письма.
Бумаги представляли собой свернутые в трубку ассигнации.
Всего их оказалось на сумму примерно в полмиллиона франков и тянули на полтора ливра по четыре су.
Письма были политической корреспонденцией и датированы 1793 – 1798 годами.
Вероятно, капитан с презрением относился к бумагам и письмам периода Революции. Убедившись в том, что перед ним именно такие бумаги и письма, он ловко пихнул ногой ящик, и тот захлопнулся, чтобы снова показать свои внутренности не раньше чем лет через тридцать, как и произошло только что.
Но особое внимание капитан уделил сундуку, в котором Петрус держал письма Регины.
Как мы уже сказали, письма эти хранились в небольшом металлическом ларце прекрасной работы времен Людовика XIII.
Ларец был вделан в сундук и не вынимался – хорошая мера предосторожности на тот случай, если бы какого-нибудь любителя соблазнил этот образец слесарного искусства.
Капитан, без сомнения, был ценителем такого рода редких вещиц. Он попытался вынуть ларец – несомненно, чтобы поднести его к свету, – но убедился в том, что тот не вынимается, и осмотрел различные его части, а особенно тщательно – замок.
Сундук занимал его до тех пор, пока он не услышал, что карета Петруса остановилась перед домом.
Капитан поспешно захлопнул сундук, схватил первую попавшуюся книгу и бросился на козетку.
Петрус вошел в прекрасном расположении духа: он только что частично расплатился со своими поставщиками; и каждый из них был тронут тем, что господин виконт Эрбель потрудился лично привезти ему деньги, за которыми кредитор и сам был готов явиться к господину виконту, в слове которого, кстати сказать, никто не сомневался.
Кто-то из них заикнулся о предстоявшей распродаже, но Петрус, слегка покраснев, отвечал, что это ошибка: ему вздумалось было обновить мебель, но при мысли, что для этого придется проститься со старой, он передумал и раскаялся в своем намерении.
Собеседник восхитился добрым сердцем господина виконта и предложил свои услуги на тот случай, если тот все-таки решит обновить свою обстановку.
Петрус привез обратно около трех тысяч франков и получил новый кредит на пять месяцев.
Ну, уж за пять месяцев он заработает сорок тысяч франков!
Восхитительное всемогущество денег!
Благодаря пачке банкнот, которую видели у Петруса в руках, он мог теперь накупить мебели тысяч на сто и получить кредит – хоть на три года! А с пустыми руками он не сумел бы добиться и двухнедельной отсрочки на уплату мебели, которую уже купил.
Молодой человек протянул капитану обе руки; его сердце было переполнено радостью, и последние угрызения совести улеглись.
Капитан, казалось, с трудом оторвался от книги и на восторженные слова крестника только и сказал:
– В котором часу ты завтракаешь?
– Да когда пожелаете, дорогой крестный, – отвечал тот.
– Тогда идем завтракать! – предложил Пьер Берто.
Но прежде Петрус хотел кое-что узнать. На звонок вошел Жан.
