Андрей Дай - Поводырь - 4
Могут эти два события быть связанными? Да, могут. Если принять допущение, что Сколков - простой ревизор, отправленный, чтоб проверить "поступающие сведения" до того, как в столице решаться-таки провести в Сибири административные реформы. Сюда же хорошо укладывается информация, так настораживающая казаков - генерала Хрущева назначают командующим военным округом, но лишают гражданской власти в регионе. Значит, берегут местечко для кого-то более... важного.
Кого? И, едрешкин корень, как это может быть связано с моей деятельностью? Ведь есть же связь, спинным мозгом чую. Иначе, зачем управу из Омска в Томск переводили бы? Ну нужно кому-то из весьма приближенных особ запись в личном деле о службе в агрессивно развивающемся, моими, кстати, стараниями, крае. Зачем несколько сотен людей с места на место-то дергать? Дюгамель вон, Александр Осипович, и в Омске сидючи, вполне успешно рапортовал...
Мелькнула, и тут же была отвергнута, как совсем уж невероятная, мысль, что на место нового наместника Западной Сибири, готовят кого-то из членов Семьи. Это, в принципе, единственное объяснение путешествию царского друга. Допустим даже, пусть и несколько эгоистично, что столицу региона решили двинуть ко мне поближе, чтоб этот, безымянный пока Великий князь, мог, если что, воспользоваться уже достигнутыми успехами. Но к чему тогда эта отставка с поста губернатора? А требование немедленно все бросить и бежать в Санкт-Петербург и вовсе ни в какие ворота...
Это, конечно же, все не более чем теории. Что-то не припоминается мне, чтоб кто-то из царской семьи, кроме возвращающегося из кругосветного путешествия через Владивосток, будущего Николашки Кровавого, вообще в Томске бывал. Таблички на Губернаторском Доме, в мое время Дом Ученых - помню. Их там две в моем мире было. Справа: "В этом здании 5-6 июля 1891 года во время кругосветного путешествия останавливался цесаревич Николай Александрович, ставший последним императором России". А метров пять-шесть левее: "В этом здании в 1917 году находились Томский Совет рабочих и солдатских депутатов и редакция большевистской газеты "Знамя революции", а в декабре 1919 года - Военно-революционный комитет".
Это так, к слову. И дом на этом месте теперь другой, и история, надеюсь, другим путем пойдет. Но, что в том, что в этом мире, что-то толпы царских родственников, желающих непременно побывать в Сибири, я не наблюдал. Цесаревич тогда, и то только на одну ночь в Томске и задержался. И выходит, что все мои рассуждения о целях порученца Сколкова - чушь и похмельный бред.
А вот с абстинентным синдромом нужно было что-то делать. Так-то оно конечно. Мороз за окнами - далеко за сорок. И вряд ли кто-то решится из Томска отправиться ловить беглого экс-губернатора. Тем более что нужно этому кому-то еще как-то отгадать - в какую именно сторону, я уехал. Выбор, правда, не велик - юг или восток, и при большом желании можно послать отряды в обе стороны. Но не в это время и не в этих краях. Сейчас все делают размеренно, спокойно. Отпишут все нужные бумаги, посоветуются с покровителями. Потом - проверят мой терем и усадьбы друзей. Цыбульский вон у Гинтара в доме чуть не месяц проживал, и ничего! Так что серьезные поиски начнутся не раньше чем дня через три-четыре. И усердствовать, скакать по зиме, нахлестывая лошадей - тоже не станут. Сибирь. Здесь каждый знает - на востоке мне делать нечего. Я там никого не знаю. На юге - АГО и его начальник Фрезе. Тот и без ордера на арест готов меня придушить в темном переулке. Остается запад. Колывань, там Кирюха Кривцов - мой, можно сказать - компаньон, или Каинск. В окружном Сибирском Иерусалиме выбор укрытий для беглого Лерхе больше. Ерофеевы или Купештох меня с радостью спрячут.
Вот вызнает это все майор Катанский, тогда телеграмму Каинским и Колыванским полицейским и отобьет. Дескать, найти и задержать. Кстати, Гера ты опять-таки прав. Даже причину моего ареста указать не посмеет. Если уж начать разбираться, так я и вовсе от жандармов не сбегал. Откуда мне вообще знать, что какой-то чин из Омского представительства Третьего отделения страстно желает мо мной пообщаться? Да - собрался, да уехал. Так я перед жандармами отчитываться не обязан. Не ссыльный и не поднадзорный. Обычный имперский дворянин немецкого происхождения. Имею право путешествовать, едрешкин корень, по просторам Отечества.
- Счи вам, Герман Густавович, треба похлебать, - с грохотом полковых барабанов поставив простую глиняную тарелку на стол, строго заявил Апанас. - С капусткой. Кисленьких. После уже - хлебной глоток...
Как там того древнего врача звали? Ну чьим именем доктора клятву дают... Один, блин, Пифагор в голове... В общем, мой слуга тому греку сто очков форы может дать. Заговоры знает, что ли? Эти щи - суп повышенной кислотности - в обычном состоянии я бы точно есть не стал. Не люблю. А тут такими вкусными показались. И ведь, прямо чудно - с каждой ложкой чувствовал, как по венам кровь быстрее бежит, и похмелье с потом через кожу выходит. Как ложка о дно биться стала - я мокрый как корабельная крыса был, но чувствовал себя практически здоровым.
- Вина хлебного! - напомнил белорус, забирая пустую тарелку. - Вот и сальцо солененькое...
Запотевший граненый стаканчик грамм на пятьдесят. Пупырчатые огурчики - корнишоны в блюдце. Розоватые, с прожилками, пластики соленого сала. А жизнь-то - налаживается!
- Прими Господи за лекарство! - опрокидываю ледяной огонь в себя. Безсонов смотрит во все глаза и улыбается. Ему самому похмелье не грозит - здоров, как бык - но болеющих, видно, насмотрелся.
- Вот и, слава Богу, - бубнит себе под нос Апанас. - Вот и славно.
Велел принести бумагу с перьями и чернилами. Давно было пора браться за послания в столицу, а тут как раз лучше не придумаешь - и чувствую себя практически нормально, и со станции носа не высунешь.
Тексты давно сложились в голове. Включая некоторые, как я считал, изысканные обороты речи на разных европейских языках. Ирония современной России - писать представителям высшего света на русском было плохим тоном. Не комильфо. Царю, или цесаревичу - можно. А вот Великим князьям или княгиням - уже нет. Французский, немецкий. В крайнем случае - несколько фраз на латинском или греческом. Только не русский.
Наденьке Якобсон, в расчете на то, что письмо, вполне возможно, попадет в руки Дагмар, все-таки по-русски. Тончайший, достойный опытного царедворца, нюанс. Косвенный намек на то, что датскую принцессу даже в Сибири воспринимают уже за свою.
Отдельно - цесаревичу. Почти год прошел с того, изрядно меня удивившего, первого письма от него. Это после не слишком ласкового-то ко мне отношения в Санкт-Петербурге, получить вполне благожелательное сообщение от Наследника! Я даже конверт вскрыть не успел, а весь губернский Томск уже шептался по углам: "начальник-то наш, с самим цесаревичем в сношении! Большим человеком, видно стал!"
Как-то сам собой сложился и стиль переписки. Сухие, без лишних реверансов, строки. Чистая информация. Иногда он задавал вопросы, или просил поинтересоваться тем-то и тем-то. Однажды спросил моего мнения по какому-то вопросу. Если правильно помню - что-то о тарифной политике Империи.
Всегда старался отвечать максимально быстро. Объяснял причины своих решений, или суждений о чем-либо. Понимал, конечно, что хорошо друг к другу относящиеся люди так не делают. Что наша переписка больше напоминает сообщение начальника и подчиненного. Но ведь, едрешкин корень, так оно и было! Мне отчаянно нужно было его, цесаревичево, покровительство, и смею надеяться - мои известия были ему полезны.
Впервые я просил его о помощи. Нет, не умолял его избавить меня от жандармского преследования! Это было бы откровенным признанием собственного бессилия. Да и глупо, в моем-то положении. Я пошел другим путем. Вывалил на бумагу все известные на сей момент сведения, добавил слухи о том, что меня с ближайшими соратниками, ярыми помощниками в тяжком труде по преобразованию Сибири, якобы намерены подвергнуть аресту и препроводить в Омск. И попросил совета. Что мне теперь делать? Отступиться? Сдаться? Оставить край в его вековой дремучести на радость ретроградам? Или продолжать, пусть теперь и как частное лицо, барахтаться, сбивая молоко под собой в драгоценный экспортный товар?
Примерно тоже самое отписал и Великому князю Константину Николаевичу. А младшему брату цесаревича, Великому князю Владимиру - уже нечто другое. Он, хоть и молод еще - 22 апреля 1847 года родился - восемнадцать лет, а придворные интриги обожает. Во всех этих кулуарных хитросплетениях - как рыба в воде. И ум у него острый и прихотливый. Добавить сюда еще склонность к по-настоящему византийскому коварству, и абсолютную безжалостность к врагам, и получаем идеального союзника или чудовищного врага.
Благо ко мне молодой человек относился можно сказать отлично. Мне кажется, само мое существование, сами мои реформы - наперекор и вопреки - его немало забавляли. Я был ему интересен, и тогда, составляя текст, именно на это старался упирать. Как и другим князьям, описал имеющиеся факты, высказал мнение, что каким-то образом мне удалось обзавестись могущественными врагами, и привел несколько имен господ, по тем или иным причинам имеющих на меня зуб. Слухи о будто бы отданном приказе о моем аресте подал в саркастическом ключе. При нынешнем расцвете бюрократии, при невероятно сложной системе взаимодействия министерств и ведомств, распоряжение главноуправляющего Вторым отделением собственной ЕИВ Канцелярии, выглядит, по меньшей мере, странно. Но ведь, я ничуть в этом не сомневался, омские жандармы тут же кинуться его, этот чудной приказ, исполнять. И не значит ли это, что графу Панину, стареющему льву и беззубому лидеру русских консерваторов, как-то удалось договориться с господином Мезенцевым?
