Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 2

О г а р е в.  Давно хотел тебя спросить, да все повода не было. Как ты без женщины обходишься, Герцен?

Г е р ц е н.  Было несколько встреч, и довольно. Сорок пять лет, старик почти.

О г а р е в.  Завидую. Мне всего на год меньше, а кровь все бурлит.

Г е р ц е н.  Воспоминания лучше новых интриг. Зачем мне новые страсти, когда прошлые в памяти так живо сидят. Безумства юности, падения в зрелости, любовь к Наташе. Все до последней ниточки в бусах, улыбки, губы, слезы, стук каблучков, – все перед глазами.

Пауза.

О г а р е в.  Не много ли ты берешь на себя, Герцен?

Г е р ц е н.  Дай мне твою руку, а главное – веру. Нет в мире силы, которая бы отторгла тебя от меня. Что Натали любит меня, так оно так и должно быть. Характер этой любви неприятен мне. Но устранить его можно лишь с чрезвычайным терпением.

Входит Н а т а л и.

Н а т а л и.  Господа! Оторвитесь на минуту! Мы построили лодку и отправляемся в плавание по Волге. Нам не хватает гребцов.

Пауза. Н а т а л и  видит, что здесь произошло объяснение. Она вызывающе смотрит на Огарева и уходит. За сценой, наперебой, голоса Таты и Оли: «Папа! Дядя Ага! Мы ждем!».

  Г е р ц е н.  Уважим патриотическое упражнение. (Уходит.) О г а р е в  выходит из-за стола, останавливается. Слышны звуки фортепиано.

  Н а т а л и  (за сценой, поет). «Вниз по матушке по Волге. По широкому раздолью, по широкому раздолью поднималась непогода. Погодушка немалая. Немалая, волновая. Немалая, волновая. Ничего в волнах не видно. Ничего в волнах не видно. Одна лодочка чернеет...».  О г а р е в   вынимает из буфета бутылку вина, наливает бокал, разом выпивает и уходит.

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Гостиная. Н а т а л и  сидит за обеденным столом, обхватив голову руками. Входит О г а р е в .

Н а т а л и  (поднимает голову). Я пропала, Ага. Герцен меня полюбил.

О г а р е в.  Ты все выдумала!

Пауза.

Н а т а л и  (грустно). Между нами все было. (Плачет.) Я хочу иметь детей! Своих детей!.. Зачем я была лишена улыбки счастья, что приносит такую радость в каждую семью? Вот где мое наказание! Вот где я чувствую тяжелую руку, как Дон Жуан – руку командора!

О г а р е в.  Я тебя предупредил еще в самом начале, когда приехал к вам в ваше имение в Яхонтово.

Н а т а л и  (зло). Ты тогда был женат! И всех другое волновало: как я с женатым человеком жить буду. Я помню, как испугался отец при одном только помышлении. А я безумно втайне желала узнать, выстрадать материнское чувство. Я готова была пережить порицание посторонних и упреки близких. Но ты всех «утешил»: не бойтесь, детей не будет. Ты, не ведая, нанес мне страшный удар. А я согласилась. Я любила тебя. Я сделала вид, что это не важно. Глупая гордость заставила меня молчать или говорить противное: «Ах, мне хорошо! Я счастлива!». (Вскрикивает.) Боже, я сделала что-то ужасное! Я плохая, порочная женщина. Я знаю, как ты страдаешь! Помоги мне, Ага! Дай мне руку!

О г а р е в.  Я не хочу никаких жертв, Натали. А со своими чувствами позволь мне самому справиться.

Н а т а л и  (успокаивается). Наверное, я схожу с ума! Я люблю его. И тебя люблю. Вчера во сне увидела, как Герцен положил голову на колени одной англичанке. И вдруг он стал говорить ей «ты». Как же так? Он ей никогда не говорил «ты». Мне стало смертельно больно. А потом я тебя во сне увидела. Как ты в дверях столкнулся с горничной и стал с ней шутить. А она стала наклонять и поднимать поднос с тарелками. И вдруг ты схватил ее и два раза поцеловал. Все в голове смешалось. Давай уедем отсюда! Уедем в Америку!

О г а р е в.  Мы в чужой стране. Денег нет. Одна опора – Герцен.

Входит Г е р ц е н.  Молча оглядывает обоих и понимает, что объяснение уже состоялось.

Н а т а л и  (Г е р ц е н у). Я все сказала. Так принять, как Ага принял, так бесконечно благородно и широко понять – ни один человек во всем мире...

О г а р е в.  Замолчи!

Пауза.

Г е р ц е н  (О г а р е в у). Мы преступники, ты судья. Как ты решишь, так и будет.

О г а р е в.  Не спешите. Проверьте свои чувства. Подождите год.

Н а т а л и.  Это выше моих сил!

Пауза.

О г а р е в.  Натали вольна в своем выборе. И я последний буду, кто унизит ее ограничением.

Н а т а л и  подходит к  Г е р ц е н у  и берет его под руку.

О г а р е в.  Ну что ж, не буду мешать. Будьте счастливы. (Хочет уйти.)

Г е р ц е н.  Ник! Подожди! (О г а р е в  останавливается.) Что ты задумал?

О г а р е в.  Мне воздуха надо. И покурить. И чемодан собрать.

Г е р ц е н.  Уехать хочешь?

О г а р е в.  Не просто хочу, мечтаю! Только вот не знаю, куда.

Г е р ц е н.  Я виноват. Прости, меня Ник, если можешь, прости.

На т а л и. Я! Я во всем виновата!

О г а р е в.  Да полно вам. Что толку с извинений ваших?

Пауза.

Г е р ц е н.  Мне одному «Колокол» не поднять. Без тебя никак, Ник. Ты знаешь, это не комплимент.

О г а р е в.  Вспомнил?! (Невесело смеется.) Ты еще о вере нашей скажи! Об идеалах! О святом деле освобождения русского народа! О ссылках, арестах, о клятве нашей на Воробьевых горах!

Г е р ц е н.  Я своих идеалов не предаю, Ник. И не предам. Это святое.

О г а р е в.  Я предаю? Я за наши идеалы восемь месяцев в одиночной камере просидел! Только мне тогда, в каменном мешке, в сто раз легче дышать было!

Н а т а л и.  Убей меня, Ник! Убей! Тебе легче станет!

Г е р ц е н.  Натали, подожди!

Пауза.

Г е р ц е н.  И как дальше быть?

О г а р е в.  Работать.

Г е р ц е н  (с облегчением). Верно! Работать.

О г а р е в.  Только нам с Натали теперь в одной комнате тесно будет. Ты не находишь?

Г е р ц е н.  Разумеется. Тебе отдельная комната нужна. Натали на втором этаже останется. А тебе на третьем выделим. Я сейчас же сделаю распоряжение. Ваше месячное содержание тебе пойдет. О Натали я сам позабочусь.

О г а р е в.  Вот и договорились. А вы, господа, проверяйте свои чувства, не проверяйте, меня это теперь не касается.

Н а т а л и.  Александр! А как же мое официальное положение?

Г е р ц е н.  Потом. Потом обсудим. Кстати, Ник, ты мне статью должен. Поторопись. Завтра выпуск в типографию сдавать, а ты тянешь.

Пауза.

О г а р е в.  Статья готова почти. Через два часа принесу. (Уходит.)

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Гостиная. Входят Г е р ц е н   и   Н а т а л и .

Г е р ц е н.  Я решил взять еще двух слуг.

Н а т а л и.  Мне кажется, одной служанки будет достаточно.

Г е р ц е н.  Здесь это не в нравах. И времени у служанки не хватит.

Н а т а л и.  Я не справляюсь?

Г е р ц е н.  Я этого не сказал.

Н а т а л и  (раздраженно). Мне все равно. Дом твой. Можешь брать хоть трех слуг.

Г е р ц е н.  Зачем же этот тон? Мы говорим, чтоб сделать как всем лучше. А ты все принимаешь в обидную сторону. Что такое: «дом твой»? При нашем союзе нельзя так смотреть на вещи.

Н а т а л и.  Что за рабство? Каждый имеет свое мнение. Я слышала – Саша уезжает в Женеву.

Г е р ц е н.  Ему пора начать работать всерьез. В его годы мы с Огаревым посещали Московский университет. Я написал письмо известному натуралисту Карлу Фохту. Он Сашу ждет.

Н а т а л и.  Саша мог бы прекрасно учиться в Лондоне. Нет, ты отправляешь его в Швейцарию. Боишься, он догадается о наших отношениях?

Г е р ц е н.  Согласись, наш дом не совсем подходящее место для серьезных занятий.

Н а т а л и.  Я виновата! Г е р ц е н.  Натали, пожалуйста, не начинай все сначала. Что Саша видит дома? Вульгарную комедию домашних ссор.

Н а т а л и.  Ты знаешь их причину. (С видимым безразличием.) Кто сообщит Огареву «радостную весть»?

Г е р ц е н.  Лучше тебе.

Н а т а л и.  Боишься?

Г е р ц е н.  Не понимаю, к чему этот сарказм?

Н а т а л и.  Огарев уже третий день после обеда пропадает, а потом приходит домой выпивши. Я боюсь за него. Ты должен с ним поговорить. Я не могу ругать его как прежде. Не имею права.

Г е р ц е н.  Я постараюсь, хотя, сама понимаешь, мне это тоже не очень ловко.

В дом входит О г а р е в.  В руке бутылка.

О г а р е в  (заметно пьян). На Вестминстерском мосту пьяный босяк чуть в Темзу не прыгнул. Полицейский его схватил и держит. А тот брыкается. Народу собралось... целое представление. (Садится.)

Н а т а л и.  Огарев, посмотри в каком ты виде. Так нельзя.

О г а р е в  (с едва скрываемым упреком). Другим можно, а мне нельзя?