Елена Толстая - Большая нефть
Им выпал редкий случай, ни о чем не беспокоясь, подурачиться, словно они были мальчишками…
Елисеев находился в палате один. На тумбочке возле его кровати лежало несколько книг — детектив «По остывшему следу» и еще что-то… Елисеев читал газету и отчаянно зевал.
При виде посетителей он бросил ее на пол и улыбнулся.
— Ну что, больной, — бодро заговорил Буров, подходя к кровати, — как мы сегодня себя чувствуем?
За его спиной Векавищев и Авдеев давились от смеха. Буров положил на одеяло апельсины.
— Витамины, — провозгласил он. — Витамины — путь к выздоровлению. Читал в одной брошюре, пока сидел в приемной родильного дома.
— Григорий Александрович! — взмолился Елисеев. — Заберите меня отсюда. Меня скоро залечат до смерти. Эта молодая докторша, она же на мне эксперименты ставит.
Авдеев засмеялся громче.
Буров вздохнул с мечтательным видом:
— Эх, мне бы вот так на недельку в больницу… Райское житье, Георгий! Лежишь себе, газетки почитываешь, а красивые девушки в белых халатах приносят тебе прямо в постель завтрак, обед и ужин!..
— Ага, и ставят уколы, — жалобно прибавил Елисеев. — И еще кровь берут на анализ.
— А ты что же, боишься анализов крови? — изобразил удивление Авдеев.
— Не боюсь, а терпеть не могу, — ответил Елисеев.
— Саныч, тут койка свободная, — сказал Авдеев. — Можно, я тоже полежу полечусь?
— Дурдом, — сказал Векавищев. — Один на работу рвется, а его лежать заставляют. Другой в больницу просится, а ты его на работу гонишь. Кто ты после этого, Гриша? Тиран и деспот.
— Надо будет сходить к главврачу и попросить для Георгия усиленного питания, — сказал Буров, сам не зная, что задел больное место. — А то они и вправду нашего больного здесь окончательно уморят. Посмотрите только, товарищи, какой он худой.
При словах «усиленное питание» лицо Елисеева изобразило страдание.
— Я же говорил, надо было сало брать, а вы: «Апельсины, витамины!» — вставил Авдеев.
— Как на буровой? — спросил Елисеев.
— Работает. Тебя ждут. Приветы передают, — ответил Векавищев.
— Болото справляется?
— Вполне.
— Все, не могу больше лежать! — Елисеев забился на кровати, как рыба, выброшенная на берег.
Привлеченная звуком голосов, в палату зашла врач — Марина Вдовина. Та самая, молодой специалист. Буров сразу же отметил некое внутреннее сходство между нею и Елисеевым: оба фанатично были преданы своему делу, оба верили в науку и новейшие методы и технологии. И еще оба они были молоды и красивы. Впрочем, сейчас привлекательное лицо докторши портила сердитая вертикальная морщинка между бровей.
— Что здесь происходит? — вопросила она, гневно взирая на нарушителей больничного распорядка. — А ну, марш из палаты!
Авдеев широко, развязно улыбнулся:
— Такая красавица — и ругается. Нельзя, милая. Замуж не выйдете.
— Плохое настроение — путь к раннему старению, — подхватил Буров.
— Товарищи, выйдите, пожалуйста, и подождите меня в коридоре, — с нажимом повторила Вдовина.
На сей раз они подчинились. Посмеиваясь, но подчинились. Все-таки она была здесь начальством. И, кажется, умело держала в руках подвластное ей царство.
Прежде чем дверь в палату закрылась, до гостей донесся возмущенный голос врача:
— Больной, как это понимать?
И тихий ответ Елисеева, слов они уже не разобрали…
— Кто же это такая? — восхищался Авдеев.
— Впервые ее вижу, — ответил Буров. — Недавно приехала небось. Но как уже гайки-то позакручивала!.. Да, эта будет лечить больных до победного конца.
Дверь в конце коридора хлопнула, и та, о ком они говорили, предстала перед ними.
Теперь она знала, с кем разговаривает. Ей Елисеев объяснил. Но начальство там был Григорий Александрович или не начальство — на территории больницы он обязан подчиняться врачу. Этого правила никто не отменял.
— Григорий Александрович, — напустилась на Бурова Марина, — я очень рада, что нам удалось наконец встретиться лицом к лицу. Я даже собиралась ехать в управление. У меня к вам серьезный разговор.
— Прошу, — улыбнулся Буров.
Как он ни старался, но в рассерженной докторше видел только привлекательную молодую женщину.
Марина полностью игнорировала это обстоятельство. Она знала, какое впечатление производит на людей. Большинство считает, что красивая юная особа женского пола по определению должна быть пустоголовой. И даже если у нее есть диплом о высшем медицинском образовании и самые блестящие отзывы о ее медицинской практике во время ординатуры — все равно мужчины будут посмеиваться и разговаривать с ней как с дурочкой. Что ж, тем горше будет их разочарование.
— Как получается, товарищ Буров, что ваши сотрудники попадают в больницу с переутомлением? — осведомилась Марина. — Это прямое нарушение КЗОТа. Я буду вынуждена настаивать на инспектировании буровых. И если обнаружится, что этот случай не единичный, то обращусь с жалобой к руководству.
Векавищев подтолкнул Бурова в плечо и прошептал:
— Видал, на какую нарвались? Эта спуску не даст!
Авдеев опять захихикал.
Марина и бровью не повела.
— Я жду от вас серьезного отношения к здоровью сотрудников, товарищ Буров, — повторила она. — Партийное руководство в лице товарища Дорошина уже оповещено мною.
— Ой, она и до Дорошина добралась!.. — прошептал Авдеев.
Марина пронзила его яростным взглядом:
— Не надо так улыбаться, товарищ. Вам никто не говорил, что подобные улыбки не делают мужчинам чести?
— Чести… — выдохнул Векавищев. — Берегись, Ильич, сейчас тебя разделают…
Марина пожала плечами:
— Впрочем, если вам нравится выставлять себя дурачками — ради бога. У меня, может быть, и будут проблемы с замужеством, — хотя меня, честно говоря, это не волнует, — но вот у вас точно будут проблемы с уважением окружающих. Не знаю, волнует вас это или нет.
— Молчу, молчу, — сказал Илья Ильич.
— В общем, так, — подытожила Марина. — Елисеев будет находиться в больнице до полного выздоровления. Я думаю, он загнал себя на этой вашей буровой. Загнал добровольно и с полным осознанием того, что делает. Для вас будет лучше уже сейчас назвать мне имена других таких же… ударников соцтруда.
— Других таких нет, товарищ доктор, — серьезно ответил Буров. — Можете мне поверить. Елисеев такой единственный.
* * *После отбытия Бурова с товарищами Елисеев постучал в кабинет главврача.
— Марина Геннадьевна, позвольте с вами поговорить.
Марина подняла голову от бумаг.
— Слушаю вас, больной. Сядьте. Немедленно сядьте. Теперь говорите.
— Марина Геннадьевна, я готов к выписке.
— Не может быть и речи, — отрезала она. — В прошлый раз у вас, по крайней мере, хватило сил спуститься на землю. В следующий раз вы можете рухнуть с высоты. Желаете непременно переломать себе кости? Отличная будет помощь народному хозяйству. Сядете на шею государству, инвалид, не способный ни ходить, ни… ничего! Вы этого добиваетесь? Может быть, участь парализованного кажется вам заманчивой?
Однако Елисеева сбить с пути оказалось практически невозможно.
— Меня ждут на работе. Обещаю не перерабатывать, ложиться спать вовремя и есть витамины каждый раз, как предоставится такая возможность. Могу даже заготовить на зиму морошку и предъявить вам в банке.
— На выписку не рассчитывайте, — повторила Вдовина.
— Еще раз говорю вам, меня ждут… Кроме того, есть еще одна причина. Вы мне нравитесь.
— Ну нет, — протянула Марина. — Этот номер не пройдет. И думать забудьте. Я на подобные глупости не поддаюсь.
— Вы меня неправильно поняли, — серьезно сказал Георгий. — Вы мне действительно нравитесь — как женщина. Я вот книжку читаю, а думаю про вас. Пробовал чертеж один сделать, не смог.
— Простите, что все это значит? — нахмурилась Марина.
Она ожидала какого угодно ответа, только не того, что дал ей Елисеев:
— Мне нужны сутки, чтобы сказать вам все определенно.
* * *Илья Ильич Авдеев нечасто разлучался со своей семьей, но тут, конечно, случай был исключительный: подвернулась хорошая путевка в Сочи. У маленького Витьки развивался рахит, нужно было срочно везти его на море, которое считалось панацеей от всех детских хворей и болезней. Марта уезжала неохотно — скорее из чувства долга, чем предвкушая отдых.
— Ну какой тут отдых с тремя сорванцами! — говорила она в сердцах. — И каждый норовит утопиться в море или потеряться на пляже.
— Ты, главное, с наперсточниками не играй, — посмеивался Илья Ильич. Он уже все решил и никаких возражений слушать не желал. Марта, хорошо зная мужа, даже и не пыталась что-то говорить против.
И вот они уехали, все четверо, и в квартире воцарилась тишина. Илья Ильич приходил в пустой дом, от скуки читал и рано ложился спать. Играл сам с собой в шахматы без особого успеха. Поглядывал на календарь — когда еще вернутся дорогие домашние… Но календарь утешал его мало. Время как будто остановилось.
