Ник Кайм - Вулкан жив
Его голос звучал бестелесно, но возник он явно откуда-то из сердце лабиринта.
Разумеется, там был Неметор. Иначе и быть не могло. Он был последним сыном, которого я видел. Керз знал, что это станет для меня источником особой боли. Второй заставил меня горевать по иной причине, ибо он был частью братства, которое я всегда считал своим советом.
— Скатар'вар, — прошептал я его имя, поднимая руку, чтобы дотронуться до иссохшего тела, но остановил себя.
Отведя взгляд от мертвых сыновей, я сдержал желание немедленно снять их с цепей, на которых они висели, как куски мяса, и сосредоточил внимание на Несущем рассвет.
Молот был точно таким, каким я его помнил. Покоясь на железном постаменте, он выглядел достаточно безобидно, но без ложной скромности должен заметить, что молот был лучшим моим творением. Он наполнял сиянием это место, в сравнении казавшееся тусклым и уродливым.
Сердце Железного лабиринта являлось восьмиугольной комнатой, поддерживаемой восемью толстыми колоннами. Темный металл словно поглощал свет, впитывал в свои грани, как обсидиан. Но он был всего лишь железом — на стенах, на потолке, на полу. Тяжелое, плотное, лишенное каких-либо украшений… Точнее, я так сначала решил.
Задержав на металле взгляд, я начал различать отчеканенные в нем линии — лица, кричащие, навеки застывшие в чистейшей агонии. Под арками, которые образовывали колонны, висели гротескные, уродливые статуи. Они были монстрами, вырванными из горячечных кошмаров безумца и воплощенными в железе. Одинаковых среди них не было. Одни имели рога, другие — крылья или копыта, перья, когти, загнутые клювы, раздутые пасти. Они вызывали омерзение и ужас, и я не мог даже представить, что побудило моего брата создать их.
Если это место было сердцем, то сердце это представляло собой почерневший от рака орган, чье медленное биение было подобно похоронному звону.
Не видя других вариантов, я подошел к постаменту и протянул руку к молоту. Меня остановил энергощит, вспыхнувший актиническим светом в ответ на мое прикосновение и заставивший меня отпрянуть.
— Ты ведь не думал, что я позволю тебе просто так подойти и взять его? — прозвенел голос Керза из ниоткуда и отовсюду одновременно, как и раньше.
Я отошел от постамента, настороженно вглядываясь в тени. Врата, через которые я вошел, между тем начали закрываться. Но я не собирался ими пользоваться. Выхода за ними не будет. Конец моим мучением можно будет положить лишь здесь, с братом.
Когда двери захлопнулись, воцарилась полная темнота. Здесь не было ни люминосфер, ни факелов, ни ламп. Я опять дотронулся до энергощита, вызвав всполох, кратко осветивший молот, но тут же угасший, как пламя задутой свечи. Всполох не дал мне толком осмотреться, но я все же повернулся, уверенный, что одна из статуй шевельнулась.
— Подобные тактики запугивания могут работать на смертных, но я примарх, Конрад, — заметил я, благодарный отцу за то, что в эти последние минуты он дал мне ясность сознания. Она понадобится мне для схватки с братом. — Достойный своего титула.
— То есть меня ты считаешь недостойным, Вулкан?
Голос раздался из-за спины, но я знал, что это обман, и устоял перед желанием обернуться.
— Неважно, что я думаю, Конрад. Или что думают остальные. Твое отражение перед тобой, брат. Разве ты сам этого не видишь?
— Не надейся спровоцировать меня, Вулкан. Мы для этого слишком далеко зашли.
— Думаешь, в темноте не будет зеркал, не будет ничего, что отразит твою ничтожность? Поэтому ты прячешься, Конрад?
Я начал поворачиваться, почувствовав, что брат близко, хотя и не зная, где именно он находится. Он был одарен, что бы я ни утверждал, пытаясь задеть его, и немало похож на Корвуса, хотя методы его значительно отличались от тех, что использовал Повелитель Воронов.
— Ищешь меня, Вулкан? Хочешь попробовать снова, как тогда, на Хараатане?
— Зачем мне этого хотеть? Ты ниже меня, Конрад. Во всем. И всегда был. У Владыки страха нет земель и подданных — лишь трупы, что он оставляет после себя. Твоя власть — ничто, ты — ничто.
— Я Ночной Призрак!
И наконец Керз подчинился своей самоуничижительной ненависти, своему патологическому нигилизму, и предстал передо мной.
В сердце лабиринта Керз наконец выходит на бой с Вулканом
Одна из статуй, свисающих с арки, — рукокрылое создание, которое я сначала принял за каменную гаргулью, — медленно расправила крылья и спрыгнула на пол. Это был он, и в руках он держал длинный зазубренный меч.
— Мы с тобой — грозные орудия, Вулкан, — сказал он мне. — Позволь тебе продемонстрировать.
Керз со смехом метнулся ко мне.
— Мне это никогда не надоедает, — сказал он, в очередной раз оставляя в моем теле глубокую рану.
Я вскрикнул, но сохранил достаточно контроля над собой, чтобы ударить его в шею. Даже доспехи не могли защитить его моих кулаков кузнеца. Мне доводилось гнуть металл и держать в руках горящие угли. Я был крепок, как оникс, которому была подобна моя кожа, и теперь всю эту силу мой брат чувствовал на себе.
Он покачнулся, не глядя взмахнул мечом и ранил меня прямо над левым глазом. Продолжая наступать, я направил кулак в открытое горло, но промахнулся и вместо этого раздробил ему правую скулу. Он в ответ проколол мою левую ногу и выдернул меч с кусками плоти прежде, чем я успел ухватиться за него. Настала моя очередь шататься, и от моего неуклюжего хука справа Керз ускользнул, чтобы нацелить меч к ключице. Я успел выставить перед собой руку и ощутил зубья оружия на кости предплечья. Затем я ударил его плечом, пытаясь не обращать внимания на боль, текущую вниз по руке. Он охнул, когда врезался в него, ударив в торс.
Керз попытался засмеяться, но разбитая скула доставляла слишком большую боль, к тому же я только что выбил весь воздух из его легких.
На периферии зрения стоял, наблюдая за нашей неравной дуэлью, Феррус. Он больше не был сгнившим трупом, каким стал в моем сознании. Горгон выглядел таким, каким был прежде, каким я хотел его помнить. Он не обвинял меня; вместо злости в нем чувствовалось желание увидеть меня победителем.
— Позволь открыть тебе одну тайну, брат, — проговорил я, тяжело дыша.
Мы стояли в нескольких пядях друг от друга, побитые, но уже готовящиеся к новому раунду. Развеселенный Керз велел мне продолжать.
— Отец сделал меня самым сильным из нас. В физическом плане мне нет равных среди братьев. Я никогда не сражался в дуэльных клетках в полную силу… особенно против тебя, Конрад.
Все веселье пропало с его и без того мертвенного лица.
— Я Ночной Призрак, — прошипел он.
— Каков был твой дар, Конрад? — спросил я, отступая, когда он двинулся вперед с опущенным мечом.
— Я смерть, что обитает во тьме, — сказал он и повернул меч, намереваясь вспороть мне живот и выпустить внутренности.
— Ты всегда был самым слабым, Конрад. Признаю, я боялся. Боялся сломать тебя. Но теперь мне больше не надо сдерживаться, — сказал я, улыбаясь в ответ на полыхающую ненависть брата. — Теперь я могу показать тебе, насколько я лучше тебя.
Охваченный внезапным приступом ярости, Керз отшвырнул меч и бросился на меня с голыми руками. Я ожидал подобного и заранее немного поменял стойку, чтобы быть готовым к атаке. Я позволил ему нанести первый удар. Тот был полон злобы и вырвал кусок плоти из моей щеки. Керз потянулся к моему горлу, выставив когти, чтобы раскромсать его, оскалив зубы и рыча, как зверь… и тут я схватил его за предплечье, опрокинулся назад и, используя инерцию его движения, потянул его вверх, через себя.
Главное в кузне — это взмах молота. Искусство кузнеца заключается в придании металлу нужной формы, подчинении его своей волне. Однако металл по природе своей неподатлив. Он ломает камень, режет плоть. Одной силы недостаточно. Нужно мастерство и умение выбрать правильный момент. Я знал, когда молот достигает высшей точки, когда удар оптимален. Эти знания вложил в меня мой ноктюрнский отец, Н'бел.
Используя его уроки, я поднял брата, как чеканщик поднимает подбойку, и опустил его на железный постамент — свою наковальню. Громкий треск и вспышка света, окрасившего зал в синий, возвестили о разрушении энергощита. Керз сломал его своей спиной, своим телом. Он рухнул на пол, пронизываемый энергией, от которой вспыхивали нервные окончания и сгорали волосы, и по все той же инерции еще прокатился несколько раз. Между пластин его брони тек дым.
Я наклонился и подобрал упавший молот. Приятно было вновь ощутить Несущий рассвет в руке, и я провел пальцем по кнопке, которую сам когда-то установил в рукояти.
— Не следовало тебе приводить меня сюда, Конрад, — сказал я. Мой брат до сих пор лежал, скрученный и дрожавший после удара щитовой энергией. Сначала мне показалось, что он всхлипывает, под гнетом стыда и ненависти к себе снова впав в меланхолию, но я ошибался.
