Семь Нагибов на версту часть 4 - Тимур Машуков
…Мне пять лет, я сижу на жесткой скамье, а человек с закрытым лицом рассказывает мне все это, повторяя много раз одно и то же, попутно рассказывая, кто же я такой. Психика и память ребенка пластична, и вот спустя время я и сам начинаю верить, что я Махмуд, и что злые северные варвары выкрали меня и хотели забрать в рабство. Но мудрый наставник со своими богатурами спас меня. Разве ты, Махмуд, не хочешь отомстить тем, кто убил твою семью? Разве это не достойная цель жизни каждого мужчины? И я соглашался, потому, что все это было правдой. Мои детские ручки в гневе крепко сжимали рукоять острого кинжала, с которым я не расставался…
А потом меня отвезли высоко в горы. Суровые мужчины, встретившись с моим спасителем, коротко поговорили, а после дали знак следовать за ними. Потом был допрос — меня чем-то поили, отчего мое сознание плыло, и спрашивали. О чем, я не помню, как и своих ответов.
А после начались тренировки, которые должны были занять семь тысяч семьсот семьдесят семь дней, и не днем больше. Нас было на потоке семьдесят семь человек, в конце должно было остаться лишь семеро. После выпуска мы должны были выполнить семь заданий, после чего получали титул Старшего из семи и уже сами руководили семерками бойцов или преподавали в школе.
Заметили, да? Везде была сакральная цифра семь — именно она считалась самой завершенной среди прочих. Семь Небес, семь слоёв Земли, семь поколений отцов и дедов, семь дней недели, семь групп людей, заслуживающих Защиту Единственного Владыки, против которых никогда не обнажится меч.
Но было еще одно сакральное число — девятнадцать. Именно столько молитв на все случаи жизни знал каждый из нас. Именно столько масок мы изучали и на каждую были слова, что переключали нас из простого послушника в раба на галере, императора, грузчика в порту, отравителя, богатого купца или ремесленника. Я даже раз был вождем племени каннибалов и с удовольствием ел людей. Правда, после этого испытания меня рвало три дня и еще столько же я не мог смотреть на пищу. Не знаю, почему, но для меня оно оказалось самым мерзким.
Нас окуривали специальными благовониями, и опытные колдуны погружали наш разум в мир грез, который ими полностью контролировался. Если мы умирали в нем, не выполнив задание, то в реальности нас ждал разбор и суровое наказание.
Спустя год начались первые смерти — кто-то по неосторожности умирал, кто-то сходил с ума от бесчисленных видений, в которые нас погружали каждый день. У кого-то слабым оказывалось тело, у кого-то дух. Нас учили всему — истории, географии, мы разбирались в политике, религии, денежных единицах любой страны. Могли замаскироваться под камень, лежащий у дороги, а могли под странствующего монаха, да так, что даже настоящий монах бы не отличил нас от оригинала.
Иногда мы выбирались в большой мир, чтобы посмотреть на работу старших. А после нам дали почувствовать первую смерть на своих руках. Нас ломали — есть приказ, и ты должен выполнить. Иначе будешь умолять о смерти. Не важно, кто был жертвой — безобидный щенок, ребенок, старик или девушка.
Способов отправить любого на встречу с богами было великое множество, и мы изучали их все. Наука боя, наука отравления, наука преображения. Стань сломанной веткой, и когда враг наступит на тебя, считая мусором под ногами — убей. Стань вековым дубом — и когда враг ляжет отдохнуть в твой тени — убей. Стань скалой, и пусть враги разбиваются о тебя, как волны бушующего моря. И бесятся, не в силах с тобой что-то сделать. Убей, убей, убей — все было завязано на отнимании человеческой жизни. При этом наша жизнь так же ничего не стоила — мы были оружием в руках старца, что видел всех и повелевал всем. А разве у оружия спрашивают о его желаниях?
Спустя долгие двадцать лет и один год, я и еще шестеро тех, кто прошли испытания, стояли на возвышении. Школа приветствовала своих выпускников. За долгие годы мы научились всему, имели богатый опыт и готовились отправиться в большой мир. У каждого из нас было свое основное задание и шесть второстепенных, только выполнив которые нам дозволялось вернуться. Срок значения не имел — были случаи, когда на это уходила жизнь, а иногда и один день. Имен друг друга мы не знали и никогда не видели лиц друг друга. Впрочем, лиц других обитателей школы мы не видели тоже.
Мог ли я считаться лучшим или худшим учеником — я не знал. Тут было всего две оценки — выполнил задание или нет. Мне, чтобы выполнить свои, понадобилось три года. Все это время я жил жизнью этого парня, оставаясь сторонним наблюдателем. Но — я развивался, как и он. Я учился, как и он. Я получал свою порцию боли на заданиях и блаженства в раю. Я умел все, что умел он. Единственное, что мне не было доступно — это вмешательство. Все, что он делал, это делал он сам.
Мы повзрослели вместе и вместе поняли одну истину: юность — это ложь. Сплошное зло. Те из вас, кто радуется юности, лишь обманывают себя и всех вокруг. Вы смотрите на всё сквозь розовые очки. И даже совершая смертельную ошибку, вы считаете её лишь доказательством того, что молоды.
Приведу пример. Вляпавшись в преступление вроде воровства из магазина или общественные беспорядки, такие люди именуют это «юношеская неосторожность». Провалившись на экзамене, заявляют, что школа — это не просто место для учёбы. Прикрываясь «юностью», они плюют на мораль и нормы поведения.
Неосмотрительность, проступки, тайны, враньё и даже собственные провалы для
