Имперская графиня Гизела - Марлитт Евгения
— Тише, тише! — прервал его князь, замахав руками; лицо его приняло холодное и жесткое выражение. — Мы живем не на востоке и не в то сказочное время, когда великие визири прохаживались по улицам, чтобы услышать приговор народа своему правлению… В наше время так много появилось стремлений, фантазий и всяких бредней, что, право, человеку здравомыслящему трудно становится среди этого хаоса… Мне известны ваши убеждения — заведение ваше служит вывеской им; я не сержусь на вас за это, но моими убеждениями они никогда не могут быть… Вы ненавидите дворянство — я же буду поддерживать его и охранять до конца моей жизни… Да, я не задумавшись принес бы исповедываемому мной принципу самые тяжелые жертвы… Я не сомневаюсь, что сегодняшние события, если они станут известны, должны принести много дурных последствий, и потому они вдвойне неприятны для меня… Того несчастного, само собой разумеется, я должен удалить… Но если удаление его станут объяснять другими мотивами, одним словом, если бы дело это в самом худшем его свете можно было замять теперь же, я готов с полной охотой смотреть на все случившееся — разумеется, за исключением личности барона Флери, — так, будто ничего не случилось… Я оставляю в ваше полное распоряжение, милая графиня, имущество, о котором идет речь…
— Ваша светлость! — вскричала молодая девушка, как бы не веря своим ушам. — О, — прибавила она с горестью, — это слишком недостойное наказание для меня!.. Я навсегда отказываюсь от него! — запротестовала она торжественно.
— Но, милое дитя, не принимайте дело это так трагически! — успокаивал ее князь. — Никто никогда не думал о нем так строго… Но пора вам отправляться. В скором времени я побываю в Грейнсфельде и буду говорить с вами — в скором времени вы будете жить при моем дворе под покровительством княгини.
Ни лице Гизелы отразился испуг, и в то же время оно покрылось румянцем.
— Ваша светлость осыпает меня милостями, — проговорила она, с твердостью глядя в глаза князя. — Я вдвойне благодарна за это отличие, так как фамилия Фельдерн, по справедливости, не заслуживает его… Но тем не менее я должна отказаться от чести жить при дворе в А., ибо мой жизненный путь с недавних пор совершенно ясно и определенно начертан предо мной.
Князь отступил от изумления.
— Можно узнать, в чем дело? — спросил он. Молодая девушка, вспыхнув, отрицательно покачала головой; затем она невольно сделала быстрое движение к двери, как бы желая удалиться. Его светлость молча протянул ей на прощанье руку.
— Все же я не буду терять вас из виду, графиня Штурм, — сказал он после небольшой паузы. — И если у вас будет когда-нибудь желание, которое я смогу исполнить, то вы доверите его мне, не правда ли?
Гизела сделала глубокий реверанс и переступила порог комнаты. Дверь затворилась.
Прежняя маленькая хозяйка этих роскошных покоев проходила по ним последний раз.
Быстро, точно кто ее преследовал, она миновала коридор. Внизу лестницы стояла госпожа фон Гербек.
— Ради бога, милая графиня, куда вы девались? — вскричала она с досадой. — Не совсем любезно с ваше стороны оставлять меня одну на такое долгое время!
— Я была у его светлости, — отрывисто возразила Гизела, быстро проходя мимо гувернантки в уединенную залу, в которой она сначала дожидалась князя.
— Прошу вас распорядиться экипажем и уехать в Грейнсфельд, — сказала молодая девушка повелительным тоном, войдя в комнату.
— А вы? — спросила гувернантка, ничего не подозревая о случившемся.
— Я с вами не поеду.
— Как, вы остаетесь в Белом замке? Без меня? — вскричала она, оскорбляясь и постепенно возвышая голос.
— Я не остаюсь в Аренсберге… В эти немногие часы отношения мои к этому дому изменились так, что присутствие мое здесь невозможно, — Боже милосердный, что же случилось? — вскричала озадаченная толстуха.
— Здесь я не могу распространяться с вами об этом предмете, госпожа фон Гербек… Уезжайте как можно скорее в Грейнсфельд… Объяснения, которые еще между нами необходимы, я буду иметь с вами письменно.
Гувернантка охватила обеими руками укутанную кружевами голову.
— Создатель мой, или я с ума сошла, или я ослышалась? — вскричала она вне себя.
— Вы слышите совершенно верно — мы должны расстаться.
— Как, вы хотите мне отказать? Вы?.. О, там же найдутся другие люди, которые решат это дело, люди, которые по достоинству оценят мои поступки… Благодарю Бога, я не игрушка в ваших руках и не завишу от ваших капризов — вам еще долго, долго ждать того времени, чтобы самой распоряжаться таким образом… Достоинство мое не позволяет мне разговаривать с вами более об этом предмете… Я немедля отправляюсь к его превосходительству и у него буду просить удовлетворения за ваш неприличный поступок!
— Барон Флери не имеет уже никакой власти надо мной. Я свободна идти, куда мне угодно, — сказала Гизела с твердостью. — И вы хорошо сделаете, госпожа фон Гербек, если оставите в покое его превосходительство… Я не буду обращаться к вашей совести, почему вы навязывали мне так упорно болезнь, от которой я уже давно освободилась, и не буду спрашивать вас, почему вы употребляли все, что было в вашей власти, чтобы удалить меня от прочего мира, — вы были интимным другом бессовестного врача и вместе с ним были покорным орудием моего отчима!
Гувернантка в изнеможении опустилась на кресло.
— Все это я прощаю вам! — продолжала Гизела. — Но вот чему я никогда не могу найти прощения — тому, что вы всячески старались сделать из меня бесчувственную машину!.. В мои юные годы вы внушали мне ложные понятия о добрых делах и о возвышенных радостях жизни, заковывая сердце мое в панцирь приличия и дворянского высокомерия!.. Как осмеливались вы поступать таким образом, непрестанно разглагольствуя о религии и ее тенденциях и в то же время уничтожая все честные стремления вверенного вам существа?
Она отвернулась к двери.
— Графиня, — вскричала госпожа фон Гербек, — куда идете вы?
Молодая девушка жестом приказала ей замолчать, а сама отправилась далее к выходу.
Глава 31
Прихожая была пуста. Прислуга занята была в танцевальном зале, где в это время гремела бальная музыка. Гизела, не замеченная никем, вышла из двери. Усыпанная песком площадка подъезда освещена была светом, падавшим из окон.
Быстро миновала Гизела светлое место и вошла в ближайшую аллею. Но тут она вдруг остановилась и вскрикнула — из-за дерева показалась чья-то фигура и остановилась перед нею.
— Это я, графиня, — сказал португалец взволнованным голосом.
Испуганная Гизела, отступившая было на несколько шагов назад к площадке, остановилась, между тем португалец вышел из тени аллеи и приблизился к ней.
Полоса света падала на его непокрытую голову и освещала каждую черту его прекрасного лица; глаза его горели радостным изумлением и страстью, которую он, видимо, и не желал скрывать.
— Я ждал вас здесь, чтобы увидеть, как вы сядете в экипаж, — проговорил он голосом, сдавленным от сильного волнения, — Пасторский дом недалеко, и туда можно дойти пешком, тем более просительнице, какой я иду туда, — сказала девушка мягко. — Я разорвала всякую связь со сферой, в которой я родилась и воспитывалась, и там я оставлю все, — она указала на замок, — что несколько дней еще тому назад однозначно было связано с именем графини Штурм: украденное наследство, высокомерие и все те так называемые преимущества, захваченные себе эгоистической кастой… Я до сей поры ребячески убеждена была, что исключительное положение ее относительно другого человечества именно обусловливалось тем, что отделяло чистое от нечестного, добродетель от преступления, а теперь вижу, что преступлению нет нигде столько простора, как в изолированной сфере. Несколько минут тому назад я поняла, что это так называемое благородное сословие вдвойне достойно наказанья за то, что, называясь благородным, поступает неблагородно, прибегает к обману, чтобы скрыть пятно бесчестья от глаз света… Я бегу к людям, которые действительно люди. Я буду просить гостеприимства в пасторском доме.
