Леди любят артефакты (СИ) - Яра Горина
Последнюю руну, привязывающую артефакт к замку, под моим строгим контролем нанесла Бетти. Думаю, ее мама одобрила бы такое решение.
Уже на следующий день Пайпер вела себя так, будто я — величайший из магистров бытовой магии. Артефакт не просто «зажил своей жизнью», но и органично заработал вместе с другим, предназначенным для глажки белья. Теперь он не просто стирал, но и подсушивал содержимое бака, после чего лихо выплевал ароматные простыни и пододеяльники прямо на доску под шипящий паровой утюжок.
Как-то раз, разбираясь в почеркушках леди Блэквуд, я внезапно поняла, что читаю ее личные записи, имеющие мало общего с техническим описанием того или иного артефакта. Первым порывом было тут же захлопнуть дневник, но любопытство одержало верх. Тем более, фраза, за которую успел зацепиться взгляд, не содержала ничего интимного или постыдного. Скорее напоминала начало эссе о природе стихий. Я позволила себе прочесть несколько абзацев. Речь в них шла о магических способностях и направлениях, в которых хозяйка дневника собиралась продолжить исследования.
С одной стороны, я корила себя за то, что не могу противостоять соблазну и сую нос в чужие дела. С другой, понимала, что не могу упускать шанс понять, о чем думала такая невероятная женщина, как леди Блэквуд. Через маленькие записи я будто бы знакомилась с ней ближе, и в какой-то момент поймала себя на мысли, что сложись обстоятельства иначе, мы могли бы стать добрыми подругами.
Временами меня охватывал гнев: такие талантливые люди не должны умирать в забвении! Более того, если бы в академию принимали женщин, то страшно представить, какие вершины покорила бы леди Блэквуд, отточившая свои способности. Не сомневаюсь, на ее счету появилось бы множество удивительных открытий. А еще она вполне могла бы преподавать, вдохновляя и выпуская из академии отличных молодых артефакторов. Я с удовольствием бы стала ее ученицей, как и сотни-тысячи других одаренных девушек со всей страны. Ее разработки были бы в каждом доме, стали бы жемчужиной не только столичных, но и мировых выставок магических новинок, а мысли и идеи печатались бы на страницах крупнейших научных журналов. Будь все чуточку иначе, ее дневники не валялись бы забытыми в сваленной куче ненужных вещей в закрытом крыле или замковых подземельях. Увы, реальность не отличалась справедливостью.
Частенько, когда я погружалась в записи прежней хозяйки, мне начинало казаться, что это мои собственные мысли, только выраженные более точно и стройно.
«Порой я пеняю на судьбу за то, кем родилась. Вернее, за план, который у нее есть на меня. И в этот раз после очередного приема в Холмах, я опять вспоминаю строки старой графини Уинчилси: «блюсти порядок в доме рабском — вершина мастерства в искусстве дамском»*.
Не хочу! Не могу согласиться с тем, что быть женой и матерью — мое единственное предназначение. Просто точно знаю, что способна на большее. Но горькая правда состоит в том, что дотянись я хоть до луны, общество не захочет признать успех женщины-чародейки. Оно никогда не хотело.
Листала на днях переиздание истории первой войны Орденов и заметила любопытную вещь: есть только герои, но нет героинь. Хотя мы знаем, что в те годы женщины часто сражались бок о бок с мужчинами. Изменится ли это когда-нибудь? Нет, плохой вопрос! Что я могу сделать для того, чтобы это изменилось? Вот правильная формулировка».
Каждое слово отзывалось в моем сердце чувством несправедливости.
«До чего же обидно, — писала леди Блэквуд, — что молодые и образованные женщины с легкостью забывают о своих амбициях и мечтах, как только на горизонте появляется мужчина. И какими безжалостными они могут быть, конкурируя с друг другом.
В борьбе за внимание жениха забываются и сестринские, и дружеские чувства. Иные готовы бросить вызов самой природе, жертвуя здоровьем ради мнимой красоты.
Как бы я хотела, чтобы с таким же энтузиазмом эти женщины отстаивали свое право на образование и творчество! Но нет.
И как бы я ни злилась, винить их тоже не могу. Каждая из нас с детства прошла эту школу: быть красивой, чтобы понравиться мужчине, быть покорной, чтобы он захотел жениться, и быть смиренной, чтобы не сойти с ума от такой жизни.
Но хватит ли мудрости мне самой, воспитанной в подобных традициях, не сломить бунтарский дух моей Трикси?».
Читая эти строки, я улыбалась: Трикси, значит. Вот как называла малышку-Беатрис ее мать! Что ж, она могла бы гордиться своей дочерью и ее неукротимым характером: ни лорду Блэквуду, ни гувернанткам, ни леди Ричардс так и не удалось превратить Бетти в послушную и удобную домашнюю девочку.
И в этом вопросе я была готова с радостью признать свое поражение: мне хотелось бы видеть воспитанницу счастливой и веселой, но отнюдь не покладистой. Хотя это и не повод прекращать попытки научить ее вежливо и дружелюбно общаться с другими людьми.
Частенько я обдумывала выводы леди Блэквуд, дополняла их и приходила к собственным, а в какой-то момент поняла, что нужно обязательно поделиться всем этим с Бетти. Так, вскоре я стала читать дневник с блокнотом, чтобы время от времени переписывать туда отдельные цитаты.
Конечно, пока девочка еще юна, их стоит немного переделать. К примеру, высказывания о свободе женщин можно было бы подавать как общечеловеческие. Это помогло бы избавить нас в будущем от множества неловких моментов. Например, если Беатрис вдруг заявит что-то такое прилюдно, ее слова не сочтут излишне прогрессивными для маленькой леди.
«И уж точно не погонят взашей негодную гувернантку-бунтарку, посмевшую внушить такие идеи» — успокаивала себя я.
Лорд Блэквуд, конечно, отличается свободомыслием, но,
