Генри Филдинг - Амелия
Несчастный горько сожалел о своем вчерашнем поведении и, признав, что не иначе как сам дьявол в него тогда вселился, в заключение воскликнул: «Любимая моя, я, видно, рожден для того, чтобы вас мучить».
Видя, как страдает ее муж, Амелия ни словом больше не обмолвилась о том, что могло бы лишь усугубить его отчаяние; напротив, она по мере сил старалась утешить его.
– Дорогой мой, – сказала она, – если вы позволите мне дать вам совет, то мне кажется, все еще можно уладить. Вы, я думаю, слишком хорошо меня знаете и не заподозрите, будто мое предложение вызвано жаждой развлечений; так вот, уповая на ваше благоразумие, я прошу вас позволить мне принять предложение милорда и поехать с миссис Эллисон в маскарад. Какая разница, сколько я там пробуду: если хотите, я разлучусь с вами не более, чем на час. Ведь я могу придумать сотню предлогов, чтобы возвратиться домой, или сказать просто правду – сослаться, например, на усталость. Стоит мне только там появиться – и все уладится.
Не успела Амелия договорить, как Бут тотчас одобрил ее совет и с готовностью согласился на это предложение, однако, не удержавшись, прибавил:
– Чем меньше времени вы там проведете, тем мне будет приятней; ведь вы знаете, моя дорогая, что по своей воле я бы ни на минуту с вами не расставался.
Днем Амелия послала служанку пригласить миссис Эллисон на чашку чая, а Бут обещал жене, что постарается обратить все происшедшее накануне в шутку: веселый нрав хозяйки позволял ему питать немалые надежды на успех своей попытки.
Случилось так, что как раз в это время к ним пришла с визитом миссис Беннет и до появления миссис Эллисон провела с Бутом и Амелией почти целый час.
Бут до сих пор не питал особого расположения к этой молодой женщине и удивлялся, когда Амелия уверяла его, что общество их новой знакомой доставляет ей удовольствие. Однако в этот день он переменил свое мнение и почувствовал к ней едва ли не такую же симпатию, как и его жена. Правда, их гостья была на этот раз оживленной обычного и на щеках у нее проступил румянец, подчеркнувший красоту ее черт и скрывший обычную мертвенную бледность лица.
Но если Буту общество миссис Беннет было на сей раз приятно, то Амелии с ней было приятней, чем когда бы то ни было. Когда среди прочего речь зашла о любви, Амелия обнаружила, что суждение ее приятельницы по этому поводу полностью совпадают с ее собственными. Бут намекнул миссис Беннет, что желает ей хорошего мужа, и тут обе дамы с одинаковым пылом возражали против второго брака.
Благодаря этому разговору Бут и его жена открыли у своей гостьи достоинство, о котором прежде и не подозревали, – оно привело их обоих в восхищение. Миссис Беннет оказалась весьма образованной и в этом отношении, несомненно, превосходила бедняжку Амелию, чтение которой ограничивалось лишь английскими пьесами и стихами, помимо которых ей, я думаю, были знакомы только богословские труды великого и ученнейшего доктора Барроу[188] и исторические сочинения высокочтимого епископа Барнета.[189]
Свое мнение относительно второго замужества Амелия высказала с немалым красноречием и изрядной долей здравого смысла, но когда наступил черед миссис Беннет, она начала так:
– Я не стану входить в обсуждение вопроса относительно законности двубрачия. Наши законы безусловно допускают его, и точно такого же мнения, я думаю, придерживается наша религия. Мы говорим сейчас лишь о том, насколько это пристойно, и тут, признаюсь, я такая же горячая противница второго брака, какой была бы любая римская матрона во времена республики, когда это считалось позорным.[190] Моя собственная точка зрения, возможно, покажется довольно странной, но я, тем не менее, решительно настаиваю на том, что не вижу особой разницы между тем, имеет женщина двух мужей одновременно или в разное время; во всяком случае я твердо убеждена: сила любви к первому мужу, которая удерживала ее от измены, не позволит ей еще раз выйти замуж. У меня есть еще один довод, но мне трудно высказать его при вас, сударь; впрочем… Если у женщины не было детей в первом браке, то с ее стороны, по-моему, непростительно обрекать на бесплодие и свою вторую семью. И наоборот, если у нее есть дети от первого мужа, то давать им нового отца еще более непростительно.
– А предположим, сударыня, – прервал ее Бут с улыбкой, у нее были дети от первого брака, но она их потеряла?
– Это такой случай, – ответила та со вздохом, – который бы мне не хотелось рассматривать, хотя должна признаться, что при подобном обстоятельстве вступление во второй брак заслуживает наиболее снисходительного отношения. Однако Священное Писание, как заметил Петрарка,[191] скорее допускает второй брак, нежели одобряет его, а святой Иероним[192] говорит о нем с крайней горечью.
– Мне вспоминается, – воскликнул Бут (то ли из желания блеснуть собственной ученостью, то ли чтобы предоставить такую возможность своей собеседнице) очень мудрый закон Каронды,[193] прославленного правителя Фурий, согласно которому мужчину, женившегося вторично, смещали с любых общественных должностей: ведь едва ли разумно было предполагать, что тот, кто оказался таким глупцом в делах семейных, проявит мудрость на поприще общественном. И хотя у римлян вступать в брак вторично не возбранялось, однако в то же время и не поощрялось, и овдовевшие римлянки, отвечавшие претендентам на их руку отказом, снискивали себе тем большое уважение: их удостаивали за это, как пишет Валерий Максим,[194] Corona Pudicitae.[195] А в знатной семье Камиллов[196] за много веков не было ни одного случая подобного, как называет это Марциал,[197] прелюбодеяния:
Que toties nubit, non nubit; adultéra lege est…[198]
– Вы правы, сударь, – отозвалась миссис Беннет, – да и Вергилий тоже называет это осквернением целомудрия и заставляет Дидону[199] говорить об этом с крайним отвращением:
Sed mihi vel Tellus optem prius ima dehiscatVel Pater omnipotens adigat me fulmine ad umbrasPallentes umbras Erebi, noctemque profundam,Ante, pudor, quam te violo, aut tua jura resolvo.Ille meos, primum qui me sibi junxit, amores,Hie habeat semper secum, servetque Sepulchro.[200]
Она произнесла эти строки наизусть с таким страстным напряжением, что не на шутку переполошила Амелию, а Бута, который и сам довольно неплохо знал древних авторов, повергла в немалое изумление. Он не преминул выразить гостье свое восхищение ее образованностью, на что та ответила, что в этом, собственно, и заключалось все приданое, полученное ею от отца, и все вдовье наследство, оставленное ей мужем.
– И все-таки, – добавила она, – я склонна подчас думать, что получаю от этого больше радости, нежели если бы они одарили меня всем тем, что свет почитает обычно куда более ценным.
Воспользовавшись тем, как изумлен был Бут непринужденностью, с которой она процитировала наизусть латинские стихи, миссис Беннет затем весьма нелестно отозвалась о величайшей нелепости (это было ее слово) лишать женщин доступа к образованию; ведь одарены они ничуть не менее мужчин и многие из них достигли выдающихся успехов, в доказательство чего она привела мадам Дасье[201] и многих других.
И Бут, и Амелия с виду весьма сочувственно выслушали все ее рассуждения, однако позволительно все же усомниться, было ли их согласие продиктовано действительным сходством во мнениях, а не привычной деликатностью.
Глава 8, повествующая о необъяснимом поведении миссис Эллисон
Миссис Эллисон появилась под конец приведенного выше разговора. Поначалу она держалась необычайно чопорно, но как только Амелия сказала ей, что готова принять полученное ею любезное приглашение, строгая мина на ее лице стала постепенно смягчаться и вскоре она настроилась на тот же насмешливый лад, который избрал на сей раз и Бут, желая сгладить свою вчерашнюю выходку.
Беседа оживилась, и Бут сообщил миссис Эллисон о состоявшемся до ее прихода обмене мнениями, причем с чрезвычайной похвалой отозвался о взглядах миссис Беннет на брак. В ответ миссии Эллисон, оказавшаяся рьяной сторонницей противоположной точки зрения, усердно принялась потешаться над бедняжкой, объявив, что ее слова вернее всего свидетельствуют о намерении в самое ближайшее время вновь выйти замуж.
– Что касается женщин замужних, – воскликнула она, – то они, я полагаю, бывают иногда искренни в подобных заверениях, хотя чаще желают только польстить своим мужьям, но уж когда против вторых браков громко вопиют вдовы, то я готова побиться об заклад: если день свадьбы еще и не назначен, то уж будущий муж наверняка выбран.
На эти насмешки миссис Беннет почти никак не отозвалась. И то сказать, с момента появления в комнате миссис Эллисон она едва ли проронила несколько слов, и при упоминании о маскараде лицо ее помрачнело. Амелия приписывала это тому, что миссис Беннет не была приглашена вместе с нею (подобные удары нередко бывают чувствительны для человеческого самолюбия), и шепотом спросила миссис Эллисон, нельзя ли достать третий билет, но натолкнулась на решительный отказ.
