Александр Янов - Россия и Европа. 1462—1921- том 1 -Европейское столетие России. 1480-1560

Вместо этого берется он за Павлову-Сильванскую. В особеннос­ти раздражает его, что она тоже основывается на «ценных указаниях классиков», например на указании Ленина об «азиатской девствен­ности русского деспотизма».36 В отчаянной попытке загнать обратно этого джинна, по возмутительной небрежности редакции выпущен­ного из бутылки, Троицкий решается на нечто экстраординарное: он переворачивает концепцию Авреха с ног на голову.

Согласно предложенной им новой периодизации русской по­литической истории, с XV до середины XVII века длилась в ней эпо­ха сословно-представительных учреждений, с середины XVII до конца XVIII царствовал абсолютизм, а в XIX и XX (разумеется, до 1917 года) — что бы вы думали? Деспотия. «Усиление черт деспо­тизма, „азиатчины" во внутренней и внешней политике российско­го абсолютизма происходило с конца XVIII — начала XIX века, когда в результате победы буржуазных революций в значительной части государств Западной Европы утвердились капитализм, парламент­ский строй, буржуазные свободы. В России же в первой половине XIX века сохранялся крепостной строй, усиливалась реакция во внутренней политике, царизм явился главной силой Священного союза и душителем свободы. Именно с этого времени, по нашему мнению, и можно говорить о нарастании черт „деспотизма" и „ази­атчины" в политике российского абсолютизма. В.И. Ленин в 1905-м писал о „русском самодержавии, отставшем от истории на целое столетие"».37

В.И. Ленин. Цит. соч., с. 381.

С.М. Троицкий. Цит. соч., с. 148.

Значит, как раз в то время, когда отменена была предварительная цензура, освобождено от крепостного рабства крестьянство, введено городское самоуправление, началась стремительная экономическая модернизация страны и даже легализована политическая оппозиция, когда впервые после самодержавной революции Ивана Грозного от­четливо проступили контуры реальных, как сказал бы А.Л. Шапиро, ог­раничений власти — как раз тогда и воцарилась в России деспотия? То есть не абсолютизм вырос из деспотии, как думал Аврех, а совсем даже наоборот — деспотия из абсолютизма? Вот ведь какой вздор пришлось печатать редакции, потратившей четыре года на серьезную дискуссию!

Аврех, как мы помним, начал ее с атаки, пусть почтительной, на «высказывание» Энгельса о равновесии и на ленинское «высказы­вание», стиравшее разницу между абсолютизмом, самодержавием и деспотией. Карательная экспедиция, попросту умолчав об Энгельсе, восстановила «высказывание» Ленина во всей его торжествующей не­лепости. Выходит, что в конце дискуссии вернулись мы к ее началу — с пустыми руками.

Глава пятая Крепостная историография

аккорд

Можно бы по этому поводу вспомнить библейское «...И возвращаются ветры на круги своя». Имея в виду нашу тему, од­нако, уместнее, наверное, припомнить тут набросанную в предыду­щих главах историю досамодержавного столетия России — с его не­опытными реформаторами, пытавшимися пусть наощупь и спотыка­ясь, но вывести страну на магистральный путь политической модернизации. И с карательной экспедицией Грозного, не только уничтожившей в свирепой контратаке все результаты их работы, но и провозгласившей, что станет отныне ее судьбою тупиковое са­модержавие. Пусть приблизительно, пусть в микромасштабе, но та­кую вот печальную картину продемонстрировала нам на исходе 1960-х дискуссия об абсолютизме в журнале «История СССР».

Заключительный

Худшее, однако, было еще впереди, когда на сцене появился в роли мини-Грозного главный охотник Андрей Н. Сахаров — двой­ной тезка знаменитого диссидента и потому, наверное, особенно свирепый в доказательствах своей лояльности. Прежде всего он проставил, так сказать, отметки — и мятежникам, и карателям. Чита­тель может, впрочем, заранее представить себе, что двойку схлопо­чет Павлова-Сильванская — за то, что зловредно «вслед за Аврехом, обнаруживает плодородную почву, на которой выросла типичная вос­точная деспотия, зародившаяся где-то в период образования русского централизованного государства». А Шапиро так и вовсе два с минусом (минус за то, что слишком уж много внимания уделил крепостничест­ву, сочтя его «главным и определяющим для оценки русского абсолю­тизма».38 Аврех отделается двойкой с плюсом (плюс за то, что при всей своей крамольной дерзости заметил-таки «соотношение феодального и буржуазного в природе и политике абсолютизма»39

Совсем другое дело Троицкий. Он удостаивается пятерки ибо, «в отличие от названных авторов, основную социально-экономичес­кую тенденцию, которая привела Россию к абсолютизму, видит в за­рождении буржуазных отношений в феодальном базисе». А уж Дави­дович и Покровский, подчеркнувшие «значительное влияние ... классовой борьбы трудящихся масс на всю политику феодального государства» заслужили и вовсе пятерку с плюсом.40

Но лидер, как положено, идет дальше их всех. Он не станет стыд­ливо умалчивать о терроре Ивана Грозного «в эпоху сословно-пред- ставительной монархии», как делает Троицкий. И тем более не будет, подобно Шагтиро, отвлекать внимание публики такими мелочами в русском политическом процессе, как истребление представитель­ных учреждений или тотальное воцарение крепостничества. И вооб­ще намерен А.Н. Сахаров не защищаться, а нападать — на восточный деспотизм... Западной Европы.

Ясно, что для такой операции священные «высказывания» были бы лишь обузой. Достаточно напомнить читателю хоть некоторые из

А.Н. Сахаров. Исторические факторы образования русского абсолютизма, История СССР, 1971, № 1, с. т.

Там же, с. 112. 1амже.

них. «Даже освободившись [от ига], Московия продолжала испол­нять свою традиционную роль раба как рабовладельца». Разве это не коварный удар в спину патриотическому постулату? И не от како­го-нибудь Шапиро, которого легко поставить на место, но от самого классика № i41 А кто сказал, что «Русское самодержавие... поддер­живается средствами азиатского деспотизма и произвольного прав­ления, которых мы на Западе даже представить себе не можем»? Павлова-Сильванская? Увы, сам классик № 2 42 А кто называл само­державие «азиатски диким»,43 «азиатски девственным»44 «насыщен­ным азиатским варварством»?45 Мы уже знаем кто. Ну, словно изде­вались классики над «истинной наукой».

Нет уж, для обвинения Европы в азиатском варварстве требова­лась совсем другая традиция. Впрочем, и она была под рукой. Я го­ворю о той традиции, что до виртуозности развита была поколения­ми домохозяек в борьбе за место на коммунальных кухнях: «От дуры слышу!» Право же, я не преувеличиваю. Судите сами.

«Между „восточной деспотией" Ивана IV и столь же „восточной деспотией" Елизаветы Английской разница не так уже велика... Централизация государства во Франции, особенно при Людовике XI, тоже отмечена всеми чертами „восточного деспотизма"... Елизаве­та I и Иван IV решали в интересах феодального класса примерно од­ни и те же исторические задачи, и методы решения этих задач были примерно одинаковыми. Западноевропейские феодальные монар­хии XV-XVI веков недалеко продвинулись по части демократии по сравнению с опричниной Ивана Грозного... Абсолютистские монар­хии Европы, опередившие по времени становления русский абсо­лютизм, преподали самодержавию впечатляющие уроки, как надо бороться с собственным народом. В этих уроках было все — и поли­цейщина, и варварские методы выжимания народных средств,

KarlMarx. Secret Diplomatic History of the XVIII Century, London, 1969, p. 121.

Карл Маркс Избранные произведения, М., 1933, т. 2, с. 537-

В.И. Ленин. Цит. соч., т. 12, с. ю.

Там же, т. 9, с. 381,

Там же, т. 20, с. 387.

Часть вторая

ОТСТУПЛЕНИЕ В ТЕОРИЮ

и жестокость, и средневековые репрессии, словом, вся та „азиатчи­на", которую почему-то упорно привязывают лишь к русскому абсолю­тизму... [Если мы попытаемся сравнить абсолютистские режимы в Рос­сии XVIII-XIX вв. и, скажем, Англии и Франции XVI-XVII вв., то окажет­ся, что] и там и тут „дитя предбуржуазного периода" не отличалось особым гуманизмом... и камеры Бастилии и Тауэра не уступали по сво­ей крепости казематам Шлиссельбурга и Алексеевского равелина».46

Заметим, что массовое насилие в Европе, выходившей из Сред­невековья, приравнивается здесь к политическому террору в совре­менной России (которая и четыре столетия спустя все еще была, как мы знаем, «дитя предбуржуазного периода»). Но даже независимо от этой подтасовки, нет ли у читателя впечатления, что, по слову Шек­спира, «эта леди протестует слишком много»? Конечно же, если все зло, принесенное человечеству авторитарными режимами, поста­вить в счет именно европейскому абсолютизму, то в этой непрогляд­ной тьме все кошки будут серы. Но даже в ней, впрочем, сера была Россия по особому.

Не знали, например, страны европейского абсолютизма ни кре­постного рабства, ни обязательной службы, ни блокирования сред­него класса, о которых так тщательно умалчивал тогда Сахаров, опи­сывая ужасы азиатского деспотизма в Европе. Не знали и повторяв­шихся вплоть до самого XX века реставраций террора — порою тотального. И направленного, главное, вовсе не против врагов коро­ля или каких-йибудь гугенотов, но против каждого Ивана Денисови­ча, которому судила судьба родиться в это время на этой земле.