Отдельный 31-й пехотный - Виталий Абанов

—… вот даже как. Что же, я постараюсь не подрывать основ государства. Но что тогда вы имели в виду, когда сказали что интересы Мещерской…

— Орден Святой Елены Равноапостольной. Там творится что-то неладное и довольно давно. У вашей жены есть мотивация… а значит она есть и у вас. У нас же есть подозрения и определённые факты. Мы можем помочь друг другу — ваша жена разузнает обо всем, что там происходит, вернее — вы вместе с ней. А мы — дадим этому официальный статус, легальность вашим действиям. Поможем людьми и средствами. Что скажете? — он с интересом смотрит на меня, наклонив голову набок.

Журнальный столик одной лисицы

«Сборникъ занимательныхъ исторій отъ Асторіи Новослободской въ мягкомъ переплетѣ и съ картинками».

… выхода не было! Парусный бригъ наполнился звономъ мечей и грохотомъ выстрѣловъ, страшно кричали умирающіе люди, весь ужасъ абордажной атаки обрушился на Антуанетту. Она заперлась въ каютѣ, полная рѣшимости скорѣе умереть, чёмъ дать этимъ варварамъ обезчестить тѣло христіанской дѣвицы, давшей обѣтъ безбрачія.

— О Святая Богородица! — возопила она, воздѣвъ очи горе: — спаси и сохрани меня отъ надруганія! Ибо непереносима сама мысль о томъ, что эти губы, молитву произносящіе — будутъ осквернены губами или иными частями тѣла морскихъ разбойниковъ!

Въ этотъ моментъ раздался ужасающій стукъ въ дверь! Пираты ломились въ каюту. Недрогнувшей рукой Антуанетта взвела курокъ пистолета и поднесла къ своей милой головкѣ, увѣнчанной кудрями. Но дверь рухнула подъ напоромъ и въ каюту ворвался голый по поясъ пиратъ. Его мускулистые руки увѣрено схватили Антуанетту и привлекли къ себѣ.

— Вотъ ты гдѣ! — закричалъ этотъ морской разбойникъ: — клянусь Посейдономъ я тутъ же надругаюсь надъ тобой!

— Не смѣйте, сударь! — крикнула въ отвѣтъ она, приставъ пистолетъ къ его головѣ: — иначе я выстрѣлю!

— Стрѣляй! Ибо ты покорила мое сердце съ того самого мгновенія, какъ я высадилъ эту дверь! Стрѣляй! Ибо мнѣ не мила жизнь безъ тебя, потому что ты — звѣзда моего сердца! — и его сильные, мускулистые руки обняли гибкій станъ православной дѣвицы и привлекли къ себѣ. Антуанетта задохнулась, но собрала всё свои силы и оттолкнула его. Въ каюту темъ временемъ ворвались еще пятеро мускулистыхъ пиратовъ, всё голые по поясъ, кромѣ одного.

— Ахъ такъ! — прокричалъ ихъ предводитель и вырвалъ пистолетъ изъ её руки: — тогда я застрѣлюсь самъ, или застрѣлю всю свою команду, ибо если я тебѣ не милъ, то зачѣмъ мнѣ жить на этомъ свѣтѣ!

Антуанетта, будучи добродѣтельной дѣвицей не могла допустить чтобы на нея глазахъ творилось смертоубійство. Какъ душа, ищущая Христа въ этой жизни можетъ отвернуться отъ страждущаго?

— Вы утверждаете, сударь, что вы застрѣлитесь, ежели я къ вамъ благосклонна не буду? — уточнила она, развязывая завязки на лифѣ.

— Точно такъ, сударыня! Застрѣлюсь!

— И мы! Мы тоже застрѣлимся! — нестройнымъ хоромъ прокричали пираты. Одинъ изъ нихъ — тотъ что былъ въ рубахѣ — промолчалъ, и Антуанетта сразу примѣтила что это — переодѣтая дѣвица. Боже мой, подумала она, сегодня ночью я спасу жизни шестерыхъ человѣкъ! А души ихъ пусть спасетъ Богъ!

Глава 30

Глава 30

Интерлюдия 1

— Тут за телом из морга приехали. Могут забрать? — просовывается в дверь кабинета узкое лицо секретаря и Никанор Петрович — кивает. В дверь заходят несколько мужчин, поверх одежды на них наброшены белые накидки, они споро кладут тело на носилки и удаляются, оставив в углу брезент. На брезенте — остаются следы крови.

— Придется оттирать. Это из дворницкой брезент, как Захар придет — велю ему оттереть, — говорит секретарь, глядя на брезент: — эка его… а ведь с виду приличный человек был.

— Николай? Так и есть. Он сын моего старого знакомого по службе. — отвечает Никанор Петрович: — избаловал тот его. Да и взрыв в лаборатории его подкосил изрядно. Он невесту свою и друг пригласил на опыт посмотреть, и для пущей наглядности да веселья — увеличил количество ингредиентов и магию свою влил.

— Так этот тот самый Николай? Это тот случай, когда в Академии магическую взрывчатку изобрели?

— Да, тот самый. Завалило их, пока разбирали завалы, пока валькирии подъехали… и так от тел ничего толком не осталось, вот только его удалось поднять. С тех пор он очень изменился, перестал наукой интересоваться, в себе замкнулся. Начал големов поднимать и… придавать им форму неотличимую от человеческой. Матушка к нему во флигель заглянула, а там Николай сидит и его друг и невеста, словно живые. Не хотел он верить, что они умерли, не отпускал. Уж сколько ему говорили, что это неправильно — големов с лицами покойников с собой таскать везде, да разве ж он слушал. Еще и увлекся идеями равенства этого всего, дескать все равно все умрем, в чем разница между королем и нищим. И жил с этими големами, представляешь? Такой ужас…

— Шекспира начитался. — кивает секретарь: — а жаль. Слышал я что он талантливый был юноша.

— Конечно. Поднять голема — уже достижение, а уж форму придать и в плоть обличить… да поддерживать все время — это просто невероятно. Высочайшие ранги такое могут. Только они.

— Жалко… вы еще чаю будете?

— Нет, напился уже. Пожалуй, пора на сегодня работу заканчивать, поздно уже. Скажи в гараже чтобы мне экипаж подготовили, через минут пятнадцать я спущусь.

— Конечно. Надеюсь, этот лейтенант больше сюда ничего не притащит.

— Не уверен. Этот — упорный.

Интерлюдия 2

— Откуда голод? Я тебя, душонка ты заячья спрашиваю, — голод откуда? — она трясет невысокого и толстого человека в порванном сюртуке за шкирку: — говори! У тебя в амбарах зерно пудами гниет! Какой к черту неурожай⁈

— Ваше Высочество! Ваше Высочество! Умоляю! — уездный голова зажмуривается и очень сильно потеет, Ай Гуль отпускает его воротник и брезгливо вытирает пальцы платком.

— Какой к чертовой бабушке голод и неурожай? — спрашивает она у него, немного подостыв: — я только в двух складах побывала, но вам же зерно девать некуда! Четверть сгнила с прошлого года еще!

— Прошу прощения, Ваше Высочество, но это же частное зерно. Купеческой артели «Симонов, Бревицкий и Ко». Я же не могу его раздать. А и раздам — дальше что? На следующий год они снова придут, Мужички ленивые и хозяйствовать не могут, каждый раз до такого вот доводят. Что толку-то?

— Какая сейчас разница? У тебя в уезде голодный бунт! Открыть амбары и раздать зерно — по мешку в руки!

— Царица небесная! — хватается за грудь уездный голова: — то же не мое зерно! Это же куплено все!

— Вы меня сейчас со своими играми доведете! — угрожает Ай Гуль: — думаешь я не знаю, что у вас тут монополия и вы цены на закуп зерна у мелких собственников роняете? За бесценок скупаете, а потом на складах гноите! Открывай амбары! Организуйте выдачу зерна голодающим. Кухню полевую мы развернули на пустыре у церкви, там для тех, кто еле ноги волочит — каша и суп горячие. Хлеба тоже выдадим, оповести всех, чтобы донесли до крестьян и прочих. Деньги… я сама заплачу. Выдачу зерна организуешь не у складов, чтобы беспорядков не было, а на площади, вывозить подводами будешь. Тем, кто будет помогать при выдаче — добавишь зерна полмешка. — она потирает переносицу: — С купцами, если недовольство будет — сама поговорю. Если до конца дня выдачу зерна и очереди за едой не организуешь — я тебя лично в глыбу льда вморожу. Будешь стоять на площади, весной оттаешь. Ясно⁈

— Дык… Царица небесная, купцы же…

— Сказала — сама поговорю! Что? — она поворачивается к одному из своих помощников, и тот шепчет ей на ухо несколько слов.

— Так вот оно что! — тон ее голоса меняется, вокруг начинают кружиться снежинки, воздух заметно холодеет, уездный голова — бледнеет и сглатывает: — так эта купеческая артель твоему куму принадлежит! Ах ты, скотина! Мироед!

— Матушка! Не губите! Не берите грех на душу! Ай! Я все исправлю! Сей момент!

— Ваше Высочество, прошу вас… он же уездный голова, а вы его сосулькой чуть не убили!

— Отпусти, я его сейчас… а ну иди сюда, собачий