Полёт Ночных Ястребов - Раймонд Е. Фейст
Накор сделал паузу, затем встал и начал расхаживать, словно пытаясь сформировать свои мысли.
— Бек такой, каким его создали боги. — Он посмотрел на Пага, тот кивнул. — Так он сказал мне, и он прав. И он знает, что он не такой, каким боги сделали других людей. Но он ещё не понимает, что это значит.
Накор обвёл взглядом присутствующих и продолжил:
— Никто в этой комнате не был создан так, как созданы другие люди. Каждый из нас в той или иной мере был затронут, и из-за этого мы обречены вести жизнь, которая одновременно и прекрасна, и ужасна, — он усмехнулся. — Иногда и то, и другое одновременно.
Его лицо вновь приобрело задумчивое выражение.
— Во время нашей борьбы с агентами зла мы много раз задумывались о том, какой цели служит это зло, и лучшим ответом, к которому мы пришли, была абстрактная гипотеза: без зла не может быть добра, и наша конечная цель, ради всеобщего блага, заключается в достижении баланса, когда зло компенсируется добром, оставляя вселенную в гармонии. Но что, если гармония, к которой мы стремимся, — это иллюзия? Что если естественное состояние на самом деле представляет собой поток, постоянную борьбу? Иногда преобладает зло, а иногда — добро. А мы — в бесконечном приливе и отливе, омывающем наш мир?
— Ты рисуешь ещё более мрачную картину, чем обычно, Накор, — перебил Паг.
— Твой муравьиный замок звучит более многообещающе, чем быть унесённым бесконечными приливами, — согласился Магнус.
Накор покачал головой:
— Нет, разве вы не видите? Это показывает, что иногда равновесие нарушается! Иногда прилив сметает всё на своём пути, — он указал на Бека. — Его коснулось нечто, чего он не понимает, но его понимание не обязательно для того, чтобы это нечто воздействовало на него! Дасати злы не потому, что захотели стать такими. В прошлые века, я бы сказал, они были совсем не похожи на нас. Да, их мир чужой, и они живут в такой плоскости бытия, которую нам не вынести, но когда-то матери дасати любили своих детей, а мужья — своих жён, и дружба и верность процветали много веков назад. То, что мы называем Безымянным, — лишь проявление чего-то гораздо большего, не ограниченного ни этим миром, ни этой вселенной, ни даже этой реальностью. Оно охватывает… — он терялся в догадках. — Зло повсюду, Паг. Но это значит, что и добро тоже.
Накор ударил правым кулаком по левой ладони:
— Мы обманываем себя, будто понимаем масштабы наших решений, но когда мы говорим о веках, мы их не понимаем. То, с чем мы боремся, готовилось к этому конфликту с тех пор, как люди были не более чем зверями, и оно побеждает. Дасати стали теми, кто они есть, потому что зло победило в их мире, Паг. В той вселенной то, что мы называем Безымянным, нарушило равновесие и победило. Они — это то, чем мы станем, если потерпим неудачу.
Паг откинулся на спинку кресла, его лицо осунулось и побледнело.
— Ты рисуешь мрачную картину, друг мой.
Накор покачал головой:
— Нет, разве ты не видишь? Если зло может победить там… — он посмотрел на Пага, потом на Магнуса, и его ухмылка вернулась, — то добро может победить здесь!
* * *
Позже Паг и Накор гуляли по берегу моря, наслаждаясь тёплым бризом и солёными брызгами.
— Ты помнишь Фантуса? — спросил Паг.
— Это домашний питомец Кулгана, который время от времени околачивался на кухне?
— Я скучаю по нему, — сказал Паг. — Прошло пять лет с тех пор, как я видел его в последний раз, и он был очень стар, кажется, умирал. Он был не совсем домашним животным, скорее гостем в доме, — Паг посмотрел на бесконечно бушующий прибой, волны росли и накатывали, разбиваясь о берег. — Он был с Кулганом в ту ночь, когда я впервые пришёл в его хижину в лесу у замка Крайди. Тогда он всегда был рядом. Когда я привёз своего сына Уильяма из Келевана, они с Фантусом сцепились. Когда Уильям умер, Фантус навещал нас всё реже и реже.
— Дрейки считаются очень умными, может, он горевал?
— Несомненно, — сказал Паг.
— Почему ты думаешь о нём сейчас? — спросил Накор.
Паг остановился и сел на большой камень, вдававшийся в скалу в том месте, где пляж изгибался, превращаясь в отвесную скалу. Чтобы продолжить путь, им пришлось бы пробираться по мелководью вокруг мыса.
— Не знаю. Он был очарователен, в некотором роде плутоват. Он напомнил мне о более простых временах.
Накор рассмеялся:
— За годы нашей дружбы, Паг, я не раз слышал, как ты говорил о более простых временах, но вряд ли я могу считать Войну Врат, твоё заточение на Келеване, становление первым варварским Всемогущим, а затем окончание войны, — он рассмеялся, — и Великое восстание, и всё остальное, чего добились ты, Томас и Макрос, чем-то близким к простоте!
— Может быть, я был просто более простым человеком, — сказал Паг, в его голосе слышалась усталость.
— Вряд ли, но я допускаю, что много лет назад у вас было более простое понимание вещей. Мы все так делали в юности.
— У Фантуса была капризная натура, он мог быть непредсказуемым, как кошка, или непоколебимым, как собака. Но я думаю, что сегодня я думаю о нём потому, что они с Уильямом были неразлучны.
— И ты думаешь об Уильяме?
— Часто. И о моей приёмной дочери Гамине.
— К чему эти размышления, Паг? — спросил Накор.
— Потому что мои дети снова в опасности.
Накор рассмеялся:
— Я знаю, что они твои сыновья, Паг, но к Магнусу и Калебу уже вряд ли применимо понятие «дети». Они не просто мужчины, но мужчины с решительным и сильным характером — мужчины, которыми гордился бы любой отец.
— Я знаю, и я горжусь ими, — сказал Паг. — Но мне суждено увидеть, как все, кого я люблю, умрут раньше меня.
— Откуда ты это знаешь, Паг?
— Когда я сражался с демоном Джаканом, когда его флот входил в Горькое море, я попытался уничтожить его армаду в одиночку — один из самых самонадеянных моментов. В
