Заблудившийся звездолёт. Семь дней чудес. - Анатолий Иванович Мошковский
Окно её было пусто, и Жора в какой уже раз клял себя, что проспал.
Внезапно он почувствовал страшный приступ голода и поплёлся к дому. И здесь он увидел Толю, который вышел из своего подъезда. Вид его поразил Жору. Жора никогда не мог понять, как можно быть грустным, унылым, когда в мире всё так ясно, приятно, беззаботно и столько солнца, радости, игр; когда на каждом углу города в киосках можно взять великолепное ананасовое или клубничное мороженое, которое так и тает на кончике языка, и когда город завален вкуснейшими бананами — ешь сколько влезет! — и когда магазины полны большими кокосовыми орехами: пробей дырочку и пей; когда можно решительно ничего не делать: не бегать высунув язык, как Алька, в изобразительную студию Дворца юных, чтобы научиться рисовать и писать масляными красками; не спешить в астрономический кружок того же дворца, как Толя, чтобы рассматривать в телескоп далёкие звёзды и планеты — как будто это самое интересное; не мотаться по разным раскопкам, как Андрюшка-археолог; не рваться в ледяную тоскливую Антарктиду, где создано несколько оазисов-городов… Зачем вся эта суета, когда можно жить, как живётся, легко и весело, и взрослые при этом не очень будут тебя ругать.
— Эй, Толька, а моль относится к бабочкам? — крикнул Жора. — Могу принести отцу!.. Поймал вчера и спрятал в коробочку.
— Оставь её себе… Ты Колесникова не видел? Его машины нет в гараже?
И не успел Жора ответить, как в гараже — огромном подземном, с плавным выездом вверх гараже, расположенном в конце двора, взревел двигатель. Не Колесников ли?..
Мимо Толи в красном автолёте проехал Андрей Михайлович, Алькин отец, ученик прославленного подводного живописца Астрова. У него была короткая чёрная бородка и чёрные, умные и зоркие, какие и должны быть у художников, глаза. На заднем сиденье машины лежал плоский металлический этюдник. Каждое утро уезжал художник к морю — за триста километров отсюда, нырял с аквалангом у белого буйка и писал картину…
Толя бывал на выставках художников, прилетевших с Марса, он восторженно разглядывал ярчайшие, ослепительные картины, посвящённые жизни других планет, он видел и подводную живопись. И давно мечтал посмотреть, как такие картины пишутся.
— Возьмите меня! — крикнул Толя, бросившись за красным автолётом. — Я свой акваланг захвачу!
— Не могу! Глубина большая — не выдержишь. — Андрей Михайлович улыбнулся, прибавил газу и умчался со двора.
— Не огорчайся по каждому пустяку, — сказал Жора, — бери пример с меня: ни на кого не обижаюсь, не мечтаю о несбыточном…
— Ну и не мечтай!
— Слушай, — дружелюбно сказал Жора, — завтра утром Алька поедет с отцом — он сам говорил мне, — попросись…
Толя покачал головой.
— Какой же ты всё-таки… — сказал Жора. — Возьми меня — всегда весёлый, радостный, а ты… Ох, как я хочу есть! Ой, Алька!
И правда, во двор вошёл Алька с двумя большими прозрачными сумками на колёсиках, наполненными разными кульками. В носу у Жоры так и защекотало от тонкого аромата земляники, от острых запахов копчёной рыбы и ананасов…
— Дай куснуть чего-нибудь! — попросил Жора. — Со вчерашнего вечера ничего во рту не было!
— Жуй. — Алька достал из сумки самый большой ананас.
Жора тут же разделал его перочинным ножичком, нарезал на равные ломти и стал есть. Ел он всегда необыкновенно: не жадно, не фырчал и не чавкал. Он вонзал в сочные круглые ломти зубы и жмурился — так было вкусно и приятно, и лицо его, толстое и добродушное, прямо-таки преображалось и даже становилось красивым… Вот как он умел есть!
Толя изумлённо смотрел на него. Он тоже любил ананасы, но, кажется, только сейчас, глядя на лицо жующего Жоры, понял, какие они замечательные.
И не один Толя. Алька тоже загляделся на Жору. И улыбался.
— Ещё? — спросил Алька.
Жора кивнул и принялся за второй ананас. Потом он запросто съел килограмм абрикосов, несколько больших гроздьев винограда с крупными, как куриное яйцо, прозрачными ягодами.
Вокруг Жоры собрались ребята. Все ему что-то предлагали, и Жора не отказывался. Во рту его исчезло три пирожных, кусок очищенной репы, два огурца, огромный пунцовый помидор, нежный, влажный — прямо масло капает! — пончик… И все с улыбкой смотрели на Жору, а он весело хвастался:
— Я ещё не то умею! Всё, что ни принесёте, съем! Не верите? Давайте устроим конкурс — кто больше съест… Вот увидите, всех переем и перепью!
— Ну и хвастун! — сказал Алька. — Я тебе сейчас принесу такое, что и за день не съешь! — и помчался к подъезду.
Внезапно Жора насторожился.
И все, окружившие его, насторожились. Послышался дробный стук туфель: во двор вошла Леночка. Она не потряхивала, как обычно, волосами и смотрела под ноги.
Жора уставился на неё, продолжая машинально жевать, и оттого, что он уже не ощущал вкуса пищи, лицо его постепенно утрачивало вдохновенность и красоту.
Увидев ребят, Леночка ускорила шаг и скрылась в своём подъезде.
И не успела за ней прикрыться дверь, как послышался свист двигателей, и во двор, один за другим, въехали два автолёта: синий Колесникова, но из него вылез не он, а работник службы улично-воздушного регулирования, и жёлтый — из него вылезли второй служащий и Колесников, угрюмый, бледный, с опущенными руками.
Первый служащий громко сказал:
— Мы на месяц отнимаем у тебя права водителя высшего класса. Будешь ездить со скоростью не более ста километров в час… Пусть об этом знают все! — Он посмотрел на ребят, потом радировал из своей машины на ракетно-ремонтный завод, где работал мастером отец Колесникова, и через десять минут голубой служебный автовертолёт повис над двором, опустился, и из кабины вылез Колесников-отец, низенький и коренастый, как и его сын.
Первый служащий и ему повторил
