Междуречье - Гарри Тертлдав
— Я распоряжусь, чтобы жрецы Энгибила молились о вашем безопасном и удачном предприятии.
Шарур поклонился. Некоторых жрецов, несомненно, возмущали правившие лугалы, но что они могли сделать, если бог согласился на это? А некоторые, помоложе, служили Энгибилу, да, но служили и Кимашу. Лугал сказал: «Мои молитвы будут с их молитвами».
Шарур снова поклонился. — Благодарю лугала, владыку Гибила.
— Еще одно, — неожиданно резко сказал Кимаш. — Что бы ты не услышал о деяниях Энимхурсага в большом мире, обязательно доложи мне и Энгибилу. Энимхурсаг ненавидит наш город, потому что мы его победили и процветаем, хотя правят нами люди, а не боги.
— Я сделаю, как ты говоришь, господин, — еще раз пообещал Шарур.
Кимаш кивнул и вернулся на свое место в середине дворцовой стражи. Процессия двинулась по Улице Кузнецов, трубачи трубили в бараньи рога, глашатай возвещал о приближении Кимаша всем поблизости так, словно лугал по крайней мере равен Энгибилу, прогуливающемуся по городу в день великого праздника.
Хархару и Мушезиб, а также помощники погонщиков ослов и охранники смотрели на Шарура с особым почтением. Хархару наверняка знал, что Кимаш благоволит клану Эрешгуна. Мушезиб, тоже знал… или догадывался. Остальные делали выводы. Но одно дело знать, и совсем другое, если тебе напоминают об этом при всех. Жителям Гибила и так известна сила лугала, но когда он появляется на людях со своими трубачами и вестниками, это напоминание, которое лишним никогда не бывает.
— Видишь, отец моего отца? — пробормотал Шарур.
Он вовсе не собирался делиться впечатлениями с призраком, но тот его услышал.
— О, я вижу, — ответил дед. — Думаешь, мне это нравится? — Призрак ушел. Шарур привык замечать его уход и не сомневался в том, что остался один. Он улыбнулся. Дедушка не особенно любил его, когда был жив, и теперь, когда умер, мнения своего не изменил.
Шарур и в мыслях не держал винить в этом призрака. Когда умирал последний человек, помнивший его живым, призрак больше не мог оставаться на земле, он спускался в подземный мир и присоединялся к теням. Неудивительно, что для деда любые перемены были к худшему.
Однажды, подумал Шарур, эта участь постигнет и его самого. Но пока он молод. Сила переполняет его тело. Он еще даже не женился на Нингаль, и у него не было детей, не говоря уже о внуках. Впереди долгая жизнь, есть надежда, что не самая плохая. Так что пока он не собирается становиться призраком.
— Трогаемся, — сказал он Хархару, и тот потянул переднего осла за уздечку. Осел уставился на него большими удивленными глазами: мысль о том, чтобы действительно куда-то отправиться, давно вылетела у него из головы. Хархару снова потянул. Длинные уши осла дернулись. Он возмущенно заревел.
— Пни его как следует, — посоветовал Мушезиб.
— Нет. Имей терпение, — голос Хархару стал на удивление мягким. Он снова потянул за уздечку. Осел пошел вперед. Это положительно подействовало на весь караван. Следующий осел тоже громко выразил свое недовольство, но последовал за вожаком. Прочие ослы поддержали передних. Стало шумно. Погонщики принялись за работу, каждый на свой лад, и караван, наконец, тронулся.
Когда миновали дом Нингаль, из дверей показался ее отец, Димгалабзу, тоже кузнец, крепкий на вид, широкоплечий, изрядно раздобревший мужчина. В руках он держал большую корзину с мусором, который тут же вывалил на улицу.
— Собрался за медью для нас, сын Эрешгуна?
— Истинно так, отец моей невесты, — ответил Шарур. — Когда вернусь, поговорим о выкупе за твою дочь.
— Ты так уверен, да? — в голосе Димгалабзу совсем не было угрозы, просто ему нравилось подначивать будущего зятя. — Ну, поглядим, поглядим. — Он доброжелательно помахал Шаруру, подмигнул и вернулся в дом.
— Надеюсь, парень, девочка в мать пошла, а не в отца, — усмехнулся Мушезиб.
— Ты внешность имеешь в виду? Да, на мать похожа, — ответил Шарур. От отца Нингаль досталось весьма своеобразное чувство юмора, иногда приводившее Шарура в замешательство. Впрочем, личные качества невесты торговца не волновали командира охранников каравана.
Они свернули с улицы Кузнецов и уже приближались к западным воротам, когда им попалась семья, азартно разносившая собственный дом. Обычное дело в Гибиле. Высушенный на солнце сырцовый кирпич, из которого строили почти все в городе, кроме храма Энгибила и дворца лугала, прочным материалом никак не назовешь. Частенько стена рушилась под тяжестью крыши, особенно когда забывали убирать грязь после сезона дождей. А иногда стена падала просто так, и тогда это объясняли прихотью бога или демона. Бывало, что весь дом складывался как карточный домик, погребая под собой хозяев.
В этом доме пока никто не пострадал, судя по тому, как весело семья вместе с парой рабов работала мотыгами. Люди тут же сортировали битый кирпич, который потом пойдет на пол будущего дома. Особенно бережно обращались со стропилами, аккуратно складывая их рядом со штабелями кирпича, заготовленного для нового дома.
Улица и так была довольно узкой, а теперь дерево и кирпич сделали ее почти непроходимой. К тому же вокруг теснились люди, собравшиеся посмотреть на работу и поделиться советами. Кто-то в толпе выкрикнул:
— Хорошо у вас получается! Разберетесь со своим домом, может, и мой снесете?
— Сам ломай свой дом, Мелшипак, — ответил мужчина, видимо, хозяин сносимого жилья. Похоже, упомянутый Мелшипак приходился ему другом или родственником. — Мне вот в удовольствие, как подумаю, что больше не придется перелезать через порог на улицу. Посмотри, как уровень поднялся! Двадцать лет не перестраивали!
Да, за двадцать лет мусору набиралось прилично. Неудивительно, что уровень улицы сильно отличался от уровня пола в доме.
Шарура, однако, заботила не высота улицы, а только ее ширина, вернее, отсутствие этой ширины.
— Дайте пройти, — миролюбиво обратился он к Мелшипаку и другим зрителям. Однако с места никто не двинулся. Пришлось крикнуть уже построже: — Уступите дорогу! — Кое-кто посторонился, но далеко не все. Шарур кивнул охранникам каравана. Они выдвинулись вперед. Несмотря на отсутствие оружия, выглядели они довольно внушительно. Оставаясь за их спинами, Шарур крикнул: — Шевелитесь! Ишь, мусора накидали!
Люди с удивлением посмотрели на него. Они словно только теперь заметили, что идет караван, и медленно, неохотно начали расступаться. Ослы протискивались через узкий проход. Толпа за
