Ночной ветер[сборник] - Владимир Карпович Железников
Мальчишки тут же вскочили.
— А она нас не укусит? — спросила девочка.
— Трусиха! — сказал первый мальчик.
— Девчонка! — поддержал его второй. — Пошли, Димка, без неё.
— Что ты, — сказал Димка девочке и тихо добавил: — Эта змея — обыкновенный уж. Про гремучую я придумал для интереса. И убивать мы её не будем. Ужи — безвредные змеи.
Девочка засмеялась и побежала с Димкой догонять нетерпеливых мальчишек.
Так я и не успел сказать ребятам, что самым лучшим вожаком для них будет Димка. Он научит их всех мечтать.
Ночной ветер
(рассказ)
Он проснулся ночью неизвестно от чего. То ли от ветра — мать его всегда открывала на ночь окно, то ли от щелчков усохших половиц. А может быть, его разбудила внутренняя тревога, потому что накануне вечером он поссорился с родителями.
Отец, по настоянию матери, отругал его за разбитые ботинки. А что же, ему играть в футбол без ботинок, что ли? А потом отец так разошёлся, что запретил ему идти завтра в кино.
Он ждал этого кино целую неделю. И фильм-то был старый — «Золушка», и он понимал, что история маленькой девочки Золушки — это неправда, что это сказка, что ничего этого никогда в жизни не было. Даже тысячу лет назад, когда люди ездили по земле только на лошадях, а по морю ходили на парусниках. И всё равно он мечтал о том, как снова увидит этот фильм, как погаснет свет и начнётся нечто невообразимо волшебное.
Да, скорее всего, он проснулся именно от этой нестерпимой, несправедливой обиды. Ему приснился сон, что он после незаслуженного оскорбления уходит из дому навсегда. И остаётся один на всём свете.
Он лежал в темноте и слушал каждый шорох. И ему казалось, что он на самом деле совсем один на всём свете. Так страшно было темно, так сильно надувал ветер парусом занавески и звенел мелким звоном в стекле.
Ничего не было слышно из-за ветра — ни ночного разговора большого города, ни посапывания родителей в соседней комнате. Только иногда трещали половицы, будто кто-то невидимый ходил по комнате. Это ещё больше пугало мальчика.
Снова скрипнула половица. Мальчик напряг слух, но услышал лишь вой ветра, который дул из пустоты. Он хотел крикнуть и позвать мать. Ему необходимо было разорвать своё одиночество, такое длинное и бесконечное одиночество которым он так гордился вчера.
Как он тогда крепко сжимал губы и гордился внутренне тем, что не произнёс за весь вечер ни слова.
Он уже забыл про свою гордость, и ему хотелось закричать. Но тут, к своей великой радости, он услышал, как мать заворочалась в постели. Потом отец сонным голосом спросил:
— Который час?
— Спи, спи, — ответила мать. — Ещё рано.
У мальчика по всему телу разлилась приятная теплота. И уже сквозь сон он слышал, как мать встала, прикрыла окно, почему-то пощупала у него лоб.
Дворники заговорили под окнами. Их голоса в раннем, пустом городе звенели и отдавались вдалеке. Пролетел самолёт.
— Хабаровский, «Ту-114», — сказал отец. — Скоро вставать.
Пропал куда-то ночной ветер, не скрипели половицы.
— Что-то я, по-моему, вчера переругал Серёжку, — сказал отец. — Несправедливо.
— Переругал, — ответила мать.
— Придётся извиниться, — сказал отец. — И отпустить его в кино.
Но Серёжка этого ничего уже не слышал. Он крепко спал. И совсем забыл про какой-то ночной ветер, про какие то страхи и про то, что он несколько минут пробыл один на всём свете.
Космонавт
(рассказ)
Новенький сидел на последней парте. Его нельзя было не заметить: у него были ярко-рыжие волосы.
— У нас новичок, — сказал Лёвушкин.
— Откуда ты приехал? — спросил я.
— Наш дом снесли. И мы получили новую квартиру.
— Твоя фамилия?
— Княжин.
— А как ты занимался по физике?
— Это мой любимый предмет.
Всё-таки он был очень рыжий, и я невольно смотрел на его волосы и не видел лица.
Я начал объяснять новые формулы. Каждый раз, когда я поворачивался к доске, чтобы написать формулу или нарисовать чертёж, Лёвушкин шептал и хихикал за моей спиной.
— Не мешай слушать, — донёсся до меня голос Княжина.
Я оглянулся: у Лёвушкина был такой растерянный вид, точно он хлебнул горячего чаю, сильно обжёгся и не знал, то ли выплюнуть этот чай, то ли проглотить.
— Княжин, — сказал я, — подойди к доске и реши задачу по новой формуле.
Он быстро решил задачу и чётко, без запинки, всё объяснил. Мне понравилось, как он отвечал. Многие ребята в классе говорили лишние слова, а Княжин нет.
После звонка, когда я выходил из класса, то услыхал голос Лёвушкина:
— Видали, какой? Я ему мешаю. Первый день — и уже наводит свои порядки. Академик Фок! [1] Пошевельнуться нельзя. Рыжий, да ещё подлиза.
— Я и сам знаю, что рыжий, — спокойно ответил Княжин. — А ты дурак, раз дразнишься. Это совершенно точно.
Через неделю я увидал у старшей вожатой списки ребят, записавшихся в разные кружки. В физический кружок первым записался Княжин. «Хорошо, — подумал я. — Княжин — парень что надо».
Я полистал списки других кружков и в каждом наталкивался на фамилию Княжина. И в зоологическом, и в математическом, и в спортивном. Только в кружок по пению он не записался.
На перемене я окликнул Княжина.
— Зачем ты записался во все кружки? — спросил я. — По-моему, это несколько легкомысленно.
— Мне надо, — ответил он.
— Может быть, ты не знаешь, что увлекает тебя больше всего?
— Нет, я знаю, — упрямо ответил он. — Но мне надо. Это моя тайна.
— Тайна это или не тайна, — сказал я, — но на занятия физического кружка можешь не приходить. Если ты будешь работать в зоологическом, математическом и спортивном кружках, то на физику у тебя не останется времени.
Княжин очень расстроился и даже побледнел. Я пожалел, что так резко с ним разговаривал: всё-таки он ещё мальчик.
— Я должен всё знать, я должен быть незаменимым, — сказал он. — Я буду пилотом космического корабля. Я никому этого не говорил, но вы меня заставили.
— А-а! — протянул я. И впервые посмотрел ему прямо в лицо. Под рыжим чубом у него был выпуклый лоб, а глаза были голубые и отчаянные.
«Этот долетит, — подумал я, — этот долетит!» Я вспомнил, как во время войны прыгал с парашютом и как это страшно, когда прыгаешь в пустоту.
