Неизвестно - Разумихин Трое из сумы
В момент написания этой главки я перелистал одну из двух его книг – «Осмысление». И был поражён количеством совпадений, присутствовавших в наших писательских судьбах. Оказалось, мы оба в разные годы писали о Николае Островском, оба обращались к проблемным произведениям в детской литературе, оба размышляли на темы се-мьи и воспитания семьянина…
Перебирая в памяти ушедшие годы, я безусловно обязан сказать, что Коле по сей день благодарен.
И за «науку» в момент моего вхождения в критику.
И за помощь, когда, переехав в Москву (Машовец к тому времени уже жил и работал не первый год в столице), я ока-зался на распутье – куда приткнуться? Именно Коля тогда помог мне устроиться в «Литературу в школе», что решило мою проблему и во многом, как оказалось, определило дальнейший путь.
И за то, что, будучи главным редактором издательства «Молодая гвардия», никогда не чванился и не чинился своим положением, когда я без приглашения, по-свойски, заявлялся к нему.
И за то, что, затеяв издавать многотомную «Библиотеку молодой семьи», он сам вспомнил обо мне, пригласил, вызвал заведующего редакцией Святослава Рыбаса и сказал тому: «Сборник рассказов о любви составлять будет Разумихин. И напишет предисловие – тоже он. Помнишь в «Нашем современнике» статью «О делах семейных»? Это он. Готовь договор, я подпишу».
И за то, что, опубликовав в журнале «Трезвость и культура» (где, уйдя от нового директора «Молодой гвардии», на ко-роткое время он обосновался главным редактором) жёсткую и правдивую повесть Альберта Смирнова «За всё заплачено», попросил откликнуться о ней.
Публикация повести ударила по Коле – растерянная партийная власть и без того не знала, что делать с потоком, хлы-нувшим со страниц журналов. Был «перестроечный» 1986 год – только-только Адонин Мила. Натюрморт с портретомотполыхал «Пожар» В.Распутина, страна в январе читала «Печальный детектив» В.Астафьева, в апреле – Ф.Абрамова, в мае – «Карьер» В.Быкова, в июне – А.Платонова, в августе – «Всё впереди» В.Белова, в сентябре – «Плаху» Ч.Айтматова, в октябре – К.Воробьёва, в ноябре – «Новое назначение» А.Бека, в декабре – В.Набокова. А тут ещё какой-то неизвестный А.Смирнов. Сущее наказание с этими непрофессионалами. Пар-тия всё ещё не дремлет и ясно видит: что диалектика видения мира «нарушена», что акценты «смещены», что характеры «ущербные», что приведённые факты в большинстве «не соответствуют».
Я тогда, Коля об этом знал, писал для издательства «Знание» ежегодный критический обзор прозы. И он попросил (впервые за долгие годы наших отношений) поддержать публикацию повести А.Смирнова. Я это сделал. Прежде всего потому, что она пришлась удивительно к месту в ряду тех произведений, которых я касался в своих «Заметках критика». Ещё в рукописи будущая книжка была положена на стол директора издательства, в недавнем прошлом председателя КГБ. В результате несколько принципиальных для меня фраз были безжалостно убраны, а после слов (речь шла о «Пе-чальном детективе»): «Уровень «концентрации зла в народе», свидетельствует писатель, достиг критического состояния» – уже на 13-й странице книжки появилась сноска: «Здесь и во многих других местах работы автор высказывает своё мнение, которое далеко не всегда разделяется редакцией. – Прим. ред.». Не припомню, чтобы в этой серии ещё когда-либо применялась такая форма редакционного присутствия.
Мы с Машовцом были дружны, но всё же не были друзьями. После «Трезвости и культуры» он окончательно ушёл в са-мостоятельный бизнес. Его издательский дом «Русская семья» выпускал журналы, газеты, преимущественно семейной и детской тематики. Он несколько раз поднимался в финансовом положении вверх, столько же раз скатывался вниз и сно-ва начинал фактически «с нуля». Он был по-хорошему упрям – думаю я, и «не в меру» авантюрен – считает жена Таня, ко-торая, конечно же, знает его лучше.
В один из благополучных дней он обратился ко мне с просьбой (второй и по сути последней за годы нашего приятель-ства) помочь ему создать новый журнал. Он ему уже даже название придумал – «Про любовь и не только». И отыскал «пе-ревод» какого-то мексиканского телесериала для печати в новом издании «с продолжением». Я согласился, но с услови-ем, что концепцию журнала разработаю сам. Коля выразил недоумение:
– Что значит, сам?
– Так, – объясняю, – я разработаю концепцию и предложу тебе. Если ты её примешь, при этом, естественно, возмож-ны встречные от тебя предложения, и я с ними буду согласен, то я готов стать главным редактором.
Коля хмыкнул.
– Журнал, между прочим, мой! – сказал он.
– Безусловно! Ты его финансируешь, ты получаешь доход, мы обговариваем его направленность, а я как наёмный ра-ботник журнал делаю – кажется, всё ясно! Стратегические вопросы за тобой, тактические за мной.
– Ну ладно, начинай. Посмотрим, что из этого получится.
Через несколько дней я положил перед ним концепцию. На согласование ушло, к его удивлению, совсем немного вре-мени. А через месяц я положил ему на стол содержание первого и второго номеров почти со всеми готовыми материа-лами. За минувший месяц мы с ним ещё нашли, не без споров, художника и подготовили оформление. А дальше нача-лось то, чего я боялся больше всего. Коля стал читать и вчитываться как обычный редактор в предложенные материалы. Дни шли… Он читал… Времени для ознакомления он мог выкроить не много, ведь были ещё другие существующие из-дания, и их Коля тоже читал.
В конце-концов я не вытерпел. Говорю ему:
– Давай построим наши рабочие отношения таким образом. Я выпускаю журнал, ты по выходе с ним знакомишься и, если есть замечания, мне их высказываешь, а я их учитываю в дальнейшей работе. Журнал должен выходить каждый месяц, а ты ещё и половины одного номера не прочёл. При твоей загруженности желание во всём участвовать лично по меньшей мере странно.
– Журнал, между прочим, мой! – вновь повторил он.
– Верно, только журнала пока нет, именно потому, что у тебя на него нет времени. Бегать к тебе, согласовывая каждую запятую, – так журнал никогда не выйдет. Я опять предлагаю перестроить наши сугубо производственные отношения. Или ищи другого главного.
Первый номер вышел с моей фамилией в выходных данных, но без меня. Просуществовал он года два, на большее Ко-лю не хватило.
Он действительно был упрям. Была в нём, как я тогда ему говорил, «комсомольская упёртость».
Но не безнадёжен. Через несколько лет я обратил внимание, как он начинал очередное издание и все тактические во-просы отдавал «на откуп» главному редактору.
– Осознал? – стараясь не язвить, спросил я.
Коля махнул рукой.
– А мне жалко тот журнал, – заметил я.
Больше к теме несостоявшегося сотрудничества мы не возвращались.
Впрочем, к тому времени Машовец давно уже покинул критику. Собственно, ещё будучи главным редактором изда-тельства «Молодая гвардия», он перестал активно ею заниматься. Почему? Я никогда не задавал ему такого вопроса. Могу лишь высказать своё мнение. Во-первых, жутко много времени отнимала работа в издательстве. Во-вторых, и это была, вероятно, основная причина, настоящая критика – всегда если не драка, то боксёрский поединок. Бьёшь ты, но и тебе достаётся не меньше. А тут должность, номенклатура, положение. Целят вроде бы в тебя, а «подставляешь» изда-тельство. Сам ли это понял Коля, или помогли, объяснили? Факт остаётся фактом – Машовец-критик замолчал.
Однако совсем бросать писать ему не хотелось. И он попробовал обратиться к прозе. В 1987 году у него вышла ма-ленькая книжечка «Снежный ком счастья», названная по одноимённому рассказу из сборника, лучшему, на мой взгляд, из включённых туда. Он и по сей день нравится мне. А тогда… Нет, спустя несколько лет я составлял для издательства «Рус-ский язык» сборник рассказов о любви и включил в него «Снежный ком счастья». Но и тут Коле не повезло. Уже в разга-ре была перестройка – государственные издательства от большого ума их руководителей одно за другим прекращали существование. Рухнул и «Русский язык». Редактор издания в последние дни передал мне (на память!) сверку несостояв-шейся книги с рассказом Коли. Я с ней зашёл к нему на работу, показал, рассказал.
– Не судьба! – сухо сказал он.
Машовец был не единственным из нашего поколения, напрочь порвавшим с литературной критикой. Чуть позже я кос-нусь и других имён. А сейчас хочу сказать, что в молодости нередко доводилось слышать, что, мол, в критику идёт тот, кто сам ничего написать не может, вот и берётся учить, критиковать других. Случалось видеть и такое, но, должен заме-тить, очень многие из нас, прекратив выступать в качестве профессиональных критиков, позже вполне состоялись в про-зе. Назову хотя бы Лёню Асанова, Серёжу Плеханова, Володю Коробова, Женю Шкловского, Серёжу Лыкошина, Игоря Штокмана, Серёжу Боровикова…
