User - БИБЛЕЙСКИЕ СТРАСТИ
— Чечевицы хоть много положил?
— Много, — с виноватым выражением лица прошептал Иаков. — Половину горшка.
Исав прекратил сопеть и задумался.
— Самого большого горшка, — уточнил Иаков.
Исав поднял на него глаза.
— С масличком оливковым. И шпинатик свеженький, специально утром на рынок бегал.
Исав с трудом проглотил комок в горле.
— А ещё мама мне хлеба свежего напекла, — ковыряя пол большим пальцем ноги, сообщил Иаков, — так я ни кусочка не съел, всё для тебя берёг.
По комнате разнеслось голодное мычание. Иаков снял с полки маленький кувшинчик и подал брату:
— Лимонный сок.
— Да чтоб ты провалился! — прорычал Исав и схватил кувшинчик. — Давай сюда свою чечевицу!
— Вот и хорошо, вот и правильно, — суетился Иаков, накладывая в миску очередную порцию похлёбки. — Зачем тебе там, на поле первородство?
Исав на мгновение оторвался от еды и с лёгким презрением посмотрел на брата:
— Мне бы твои проблемы... Тут долгосрочный пророк обещал на следующей неделе осадки в виде саранчи, а ты — первородство, первородство... Когда уже повзрослеешь?
Слово о рыбе
Голубая вечерняя дымка расползалась по берегу Галилейского моря. Костёр жадно трещал и шипел, облизывая прутики с нанизанными на них кусками рыбы. Ученики тихо сглатывали слюну и подбрасывали в огонь мелкие веточки.
— Учитель, прости мне мою недоверчивость, — вдруг заговорил Симон, — но всё же: как вышло, что в сетях после проповеди оказалось столько рыбы?
— Ты просишь объяснить чудо? — с иронией поднял бровь Иисус.
— Н-нет.. — запнулся ученик, но через пару мгновений продолжил: — Я не сомневаюсь ни на лепту, что ты способен убедить в чём угодно даже рыб. Но ведь такая рыба, — ткнул Симон в одну из палочек, — в этом озере никогда не водилась! А такая, — указал он на другую, — и не может здесь жить, в пресной-то воде! Это морская рыба!
Иисус шутливо смутился и опустил глаза.
— Надо же — заметил... Хороший ты рыбак, Симон. Но мыслитель — пока не очень. Ничего, это мы исправим. Ладно, сначала объясню кое-что, — он отвёл со лба длинный локон и уселся поудобнее.
— Вначале, как я уже вам рассказывал, было Слово. Всё сущее берёт начало именно из этого первого Слова, оно стало его отпечатком на песке бытия. Всё живое и неживое, любой человек, любые звери, растения, камни в придорожной пыли и даже сама пыль, вообще любая сущность — это отдельные слова, состоящие из букв Первослова. Но сущности не могут не меняться, иначе прекратится всякое движение и всё застынет в неподвижности. Поэтому всегда есть возможность изменять существующие слова и вплетать новые в ткань бытия, тем самым меняя и создавая сущности; надо только уметь это делать. Вот ты, — он резко повернулся к Андрею и уставил в него палец, — что ты запомнил из моей дневной проповеди на лодке?
Брат Симона растерянно огляделся, пошевелил губами и с мольбой посмотрел на Иисуса.
— Ничего, учитель! Прости меня, но я не помню вообще ничего, ни единого слова!
Иисус поощрительно улыбнулся.
— Правильно. Ты и не должен ничего помнить. Это не для тебя была проповедь. Каждое моё слово уходило на дно озера и попадало в ваши сети. Я всего лишь добавил некоторое количество слов в общую картину мира.
— Невероятно! — Иаков даже зажмурился от восхищения. — Учитель, надо будет сегодняшний четверг сделать памятным днём!
Ученики согласно закивали. Иисус изумлённо вскинул брови:
— В честь чего?
— Ну как же! День, когда был придуман такой способ добычи рыбы, достоин быть великим праздником!
— Но ведь я совсем о другом рассказываю! — закричал учитель в отчаянии. — Кто из вас может объяснить Иакову, в чём он неправ?
Разглядывая учеников, которые перешёптывались между собой c вытянутыми лицами и пытались незаметно спрятаться друг за друга, он постепенно мрачнел и наконец отвернулся.
— Если бы вы знали, — негромко заговорил он, — как порой тяжело: смотришь вокруг — слова, слова, слова... И никого больше. Вот ты: как был неправильным словом Симон, так до сих пор им и остаёшься. Именно оно, ошибочное имя, данное при рождении, делает тебя ленивым и нелюбопытным, не даёт проявить истинную сущность. Отныне нарекаю тебя Петром. И быть тебе с этим именем первым среди равных.
Опасливо выглядывавший из-за спины брата Пётр замер на мгновение, затем поднял голову и с интересом огляделся вокруг, будто увидел этот берег впервые.
Другие ученики поспешно отодвигались от Петра и прятались от его испытующего взгляда. Иисус тяжело вздохнул и сгорбился, затем снял с огня очередной прутик.
— Кто забыл посолить рыбу? — вдруг воскликнул он, хитро прищурившись. — Ну, я вас сейчас... Итак, слушайте меня: вы — соль! Соль земли...
— Не на-а-до-о-о! — разнёсся над берегом многоголосый вопль. Через секунду к Иисусу протянулось несколько дрожащих рук с тряпицами, полными соли. Учитель запрокинул голову и звонко, по-детски расхохотался. Но тут его взгляд упёрся в белый, одного цвета с солью лик Петра, и смех застрял у него в горле. По мере того, как он переводил глаза от лица к лицу, весёлая улыбка превращалась в гримасу сожаления. Чуть пожав плечами, он с досадой вздохнул и опять принялся за рыбу.
Ученики понемногу оживлялись, самые отважные тоже потянулись за прутьями. Через полчаса новоокрещенный мыслитель Пётр настолько расхрабрился, что осмелился почтительно спросить Иисуса:
— Учитель, но всё-таки: зачем ты создал столько рыбы, что мы вынуждены были почти всю её бросить на берегу? Я чувствую, что здесь сокрыт высокий смысл, но он от меня ускользает...
Иисус облизал пальцы и проворчал:
— Ну... Подумаешь, увлёкся немного. Ты сам, что ли, никогда не мечтал всласть выговориться?
Пётр уважительно его выслушал, принял позу сосредоточенности и начал обдумывать ответ учителя. После минуты напряжённых размышлений он тронул Иисуса за рукав:
— Хорошо, но что тогда означает морская рыба? Я следил — она попала в сети раньше других. Правильно ли я понял: из этого следует, что она была первым сотворённым существом?
Учитель выбрал из оставшихся прутик с самыми лакомыми кусками, придирчиво изучил его при свете догорающего костра и неохотно буркнул:
— Нет. Просто я терпеть не могу мелких костей в печёной рыбе.
# # #
Господь сидел на мягком травяном пригорке, держал двумя пальцами за хвост Змия и с тоской его рассматривал. Змий дёргался и извивался изо всех сил, но Господь умел держать очень крепко.
— Ну, и что мне с тобой делать? — вопросил Господь задумчивым голосом.
— Отпус-стить, — мгновенно среагировал Змий.
— Чтобы ты мне всю селекцию окончательно загубил? Ты же только что сразу две элитные линии испортил: и растительную, и разумную!
— С-сам меня таким с-создал, — напомнил Змий, кротко моргая голубыми глазами.
— Мало ли каким кого создали. Если тебя сразу сделать полным совершенством — что за смысл в дальнейшей жизни? А совершенствоваться? А бороться с дурной наследственностью и тяготами судьбы?
— Зачем? — недоумённо закатил глаза Змий, медленно покачиваясь в сильных пальцах Господа. — Ради аплодисментов ис-спорченной разумной линии? Ты на меня с-свои промахи не перекладывай. Не умею — научи. Не захочу... Э-э... Не захочу — отпус-сти и не прис-ставай.
— Нет-нет, — оживился Господь, — ты очень правильную мысль хотел высказать.
— Мало ли что я хотел выс-с-с-сказать! — завопил побледневший Змий. — Я ис-с-с-спорченный от рождения! Меня нельзя с-с-с-слушать!
— Ты только что доказывал Еве обратное, — ласково сказал Господь, гладя Змия пальцем по голове. — Очень убедительно доказывал. Значит, так: яблоками я сам займусь, а твоя задача — очистить души людей от своей демагогии. Сделаешь — воплощу обратно.
Из зелёного облачка, в которое начал расползаться Змий, донёсся слабый стон.
Ева вздрогнула и проснулась. Рядом на медвежьей шкуре тихо сопел Адам, чему-то улыбаясь во сне. Она приподнялась на локтях и огляделась. Кроме мужа, в пещере никого не было. Неужели ей померещилось? На всякий случай она затаила дыхание и прислушалась.
— Ева, ты зачем яблоко украла? — еле слышно прозвучал в голове унылый голос. — Это нехорошо. Не делай так больше.
— Кто здесь? — хрипло прошептала женщина.
— Это я, — так же тоскливо ответил голос, — твоя с-с-с-совесть...
Живые и мёртвые
Глянцевая кожура звучно треснула, от кисловатого сока на миг свело скулы. Наслаждаясь незнакомым вяжущим вкусом, она хрустела яблоком до тех пор, пока от него не остались черенок и три зерна в коробочке из глянцевых чешуек.
Под кожей защекотало, Ева встрепенулась и огляделась вокруг. В глазах плыло, мир менялся плавно, но совершенно явственно. Красивые белые контуры животных, внутри которых обычно клубились мысли — спокойные светло-лиловые, радостные светло-розовые, любопытные светло-оранжевые, — эти контуры неспешно мутнели, покрывались пятнами, обрастали какими-то неряшливыми клочьями. Уродливые твёрдые головы тупо глядели на неё блестящими шариками с тёмными кружочками посередине. Яркая аура деревьев и кустов тоже понемногу тускнела, светлая полупрозрачная зелень превращалась в запылённые полоски с неровными краями. Любимец Евы, пухлый птенец говоруна, копошившийся неподалёку, из светлого облачка обернулся невзрачным серым шариком.
