Алая буква - Готорн Натаниель
Судорожным движением он сорвал с груди свою священническую повязку. Тайна была раскрыта! На мгновение глазам объятой ужасом толпы предстало страшное чудо, а лицо священника светилось торжеством, как у человека, одержавшего победу, несмотря на невыносимые страдания. Потом он медленно опустился на помост. Гестер приподняла его голову и положила себе на грудь. Старый Роджер Чиллингуорс опустился рядом с ним на колени, и на лице его застыло бессмысленное и безжизненное выражение.
— Ты ускользнул от меня! — повторил он несколько раз. — Ты ускользнул от меня!
— Да простит тебя бог! — сказал священник. — Ты тоже тяжко грешил.
Он отвернулся от старика и устремил свой потухающий взор на женщину и ребенка.
— Моя малютка Перл, — тихо сказал он, и на лице его сияла нежная и кроткая улыбка, отсвет души, готовой уйти на вечный покой; теперь, когда тяжесть спала с него, казалось, что он даже готов шутить с ребенком. — Дорогая моя Перл, может, теперь ты поцелуешь меня? Ты не хотела сделать это в лесу! А теперь?
И Перл поцеловала его в губы. Чары развеялись. Великая сцена горя, в которой девочка принимала участие, разбудила в ней дремавшие чувства; и слезы ее, упавшие на щеку отца, были залогом того, что она будет расти среди человеческих радостей и печалей не затем, чтобы бороться с этим миром, а чтобы стать в нем женщиной. И миссия Перл как посланницы страданий для матери тоже была теперь выполнена.
— Гестер, — сказал священник, — прощай!
— Неужели мы не встретимся вновь? — прошептала она, склоняя свое лицо к его лицу. — Неужели и в том, лучшем мире мы не будем вместе? Мы искупили своя грех в страданиях! Твой угасающий взор смотрит далеко в вечность! Скажи мне, что ты там видишь?
— Тише, Гестер, тише! — с благоговейным трепетом произнес он. — Мы нарушили закон!.. Наш грех виден всем!.. Пусть только это останется в мыслях твоих! Я боюсь! Боюсь! Мы забыли нашего бога и нарушили святость чужой души, поэтому, может быть, мы напрасно надеемся, что встретимся потом, в непреходящем и чистом союзе. Об этом знает лишь бог, но он милосерд! Он был бесконечно милостив, послав мне мои страдания, послав мне огненную пытку, терзавшую мою грудь. Послав того мрачного, страшного старика, который всегда поддерживал пламя моей пытки! Приведя меня сюда, чтобы я умер перед людьми смертью того, кто торжественно испил чашу позора! Не испытав хотя бы одной из этих пыток, я погиб бы навеки! Да святится имя его! Да будет воля его! Прощай!
Последнее слово слетело с уст священника вместе с последним вздохом. Тысячи людей, дотоле безмолвных, разразились скорбным гулом благоговения и удивления, который тяжело прокатился вслед за отлетевшим духом.
Глава XXIV
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Спустя много дней, когда прошло достаточно времени для того, чтобы люди могли осмыслить описанную выше сцену, появились совершенно различные толкования того, что произошло на помосте.
Большинство очевидцев уверяли, что на груди несчастного священника видели алую букву — точное подобие той, которую носила Гестер Прин. Эта буква запечатлелась на его теле. Что же касается ее происхождения, то его объясняли по-разному, конечно лишь предположительно. Некоторые утверждали, что в тот самый день, когда Гестер Прин впервые надела эмблему позора, преподобный мистер Димсдейл приступил к покаянию, которое затем тщетно продолжал в различных формах, подвергая себя ужасным пыткам. Другие говорили, что клеймо появилось лишь через много времени, когда могущественный чернокнижник, старый Роджер Чнллингуорс, вызвал его наружу при помощи волшебных и ядовитых зелий. Третьи, на которых особенное впечатление произвели высокие чувства священника и удивительное преобладание его духа над телом, шепотом высказывали догадку, что клеймо само появилось на его груди, вследствие постоянных угрызений совести, терзавших изнутри его сердце, пока страшная буква не вышла наружу, как явное свидетельство божьего суда. Читатель может выбрать любое из этих предположений. Мы, со своей стороны, рассказали все, что нам стало известно об этом знамении, и были бы рады теперь, когда оно выполнило свою миссию, изгладить его глубокий след из нашей собственной памяти, где длительное размышление закрепило его с весьма тягостной отчетливостью.
Странным было, однако, то, что некоторые очевидцы всей этой сцены заявляли, будто грудь преподобного мистера Димсдейла была чиста, как грудь новорожденного ребенка, и что хотя они ни на миг не сводили глаз со священника, тем не менее не усмотрели никакого знака на его груди. Они уверяли, что в своих предсмертных словах пастор не только ни в чем не признался, но и ничем не намекнул на свою причастность, пусть даже отдаленную, к проступку, за который Гестер Прин была осуждена пожизненно носить на груди алую букву. Эти почтенные свидетели утверждали, будто священник, чувствуя приближение смерти и понимая, что благоговеющая толпа уже причислила его к лику святых, пожелал испустить дух на руках падшей женщины, дабы показать миру, насколько сомнительна праведность самого чистого из людей. Посвятив свою жизнь борьбе за духовное благо человечества, он сделал и смерть свою притчей, чтобы преподать своим почитателям великий и печальный урок, гласивший, что перед ликом пречистого все мы равно грешны. Он хотел научить их тому, что самый праведный из нас лишь настолько возвышается над своими братьями, чтобы яснее понять милосердие, взирающее на землю, и увереннее отвергнуть призрак человеческих заслуг, взирающий на небеса, в надежде на воздаяние. Не оспаривая этой важной истины, мы все же позволим себе считать эту версию истории мистера Димсдейла только примером той упрямой преданности, с какой друзья человека, особенно священника, иногда отстаивают его честное имя, хотя доказательства, столь же явные, как сияние солнечного света на алой букве, изобличают его как лживое и греховное дитя праха.
Источник, которого мы в основном придерживались, — старинная рукопись, составленная по устным рассказам лиц, часть которых знала Гестер Прин, а другая — слышала эту историю от очевидцев, — полностью подтверждает точку зрения, принятую нами на предшествующих страницах. Среди многих поучительных выводов, которые побуждает нас сделать история несчастного священника, мы отметим только один: «Говори правду! Говори правду! Говори правду! Не скрывай от людей того, что есть в тебе, если и не дурного, то хоть такого, за чем может скрываться дурное!»
Разительна была перемена, происшедшая сразу же после смерти мистера Димсдейла в наружности и поведении старика, которого все знали под именем Роджера Чиллингуорса. Внезапно вся энергия и бодрость, вся физическая и духовная сила покинули его; он сразу одряхлел, съежился, стал каким-то незаметным — так вянет и сохнет на солнце вырванная с корнем сорная трава. Этот несчастный человек сделал единственным содержанием своей жизни последовательное выполнение мести, и теперь, когда его злой умысел полностью восторжествовал, исчерпав себя, и больше не было материала, чтобы его питать, короче говоря, когда у дьявола не осталось больше на земле работы для этого существа, потерявшего человеческий облик, ему приспело время убираться туда, где его хозяин мог найти для него подходящее занятие с достойной оплатой.
Но не будем слишком жестоки к мрачным фигурам, вроде Роджера Чиллингуорса и его друзей, которые столь долго владели нашим вниманием. Любопытно было бы проследить и проверить, не являются ли любовь и ненависть, в основе своей, одним и тем же чувством? Каждая из них в своем предельном развитии предполагает высокое понимание человеческого сердца; каждая из них питается за счет чувств и духовной жизни другого; каждая из них заставляет и страстно любящего и не менее страстно ненавидящего, лишенных объекта своей любви или ненависти, одинаково страдать от одиночества и тоски. С философской точки зрения обе эти страсти представляются совершенно одинаковыми, с той лишь разницей, что одно чувство сияет небесным светом, а другое — темным и зловещим пламенем. В загробном мире и старый врач и священник — эти две взаимные жертвы — возможно, нежданно обнаружат, что вся их земная ненависть превратилась в драгоценную любовь.
