Шарманщик с улицы Архимеда - Игорь Генрихович Шестков
…
25-го апреля, рано утром еле встал, так качало. Телесный болван протестовал и никуда ехать не собирался, а хотел принимать теплую ванну. Оделся. Поперся, дрожа, к трамваю. Трамвай не пришел. Потащился к станции эс-бана пешком, сумку тяжелую (одной воды – четыре литра, плюс каталог, две камеры, компьютер, теплая куртка, теплые ботинки, тапочки и другое барахло) катил по плохому асфальтовому покрытию, наследию ГДР. Проклинал коммунизм на каждой выбоине.
Приехал на главный берлинский вокзал.
Холодно. Сквозняки. Темные люди шныряют. Того и гляди, устроят теракт. Поворчал, влез в поезд Берлин – Амстердам. Уселся поудобнее. Карамельку в рот взял. И отключился. Разбудила меня контролёрша.
Долго наблюдал семью, сидящую за два сидения от меня – то ли сирийцев, то ли марокканцев. Мама, папа, трое детей. Все ели жареную курицу. Руками. Видел, как глава семьи – украдкой – вытирал жирные пальцы о сиденье.
Крупные дождевые капли оставляли на стекле длинные следы. Гэдээровская нищета перетекла в западную зажиточность.
Проехали Вольфсбург. Ганновер. Минут через сорок после Оснабрюка заметил, что пейзаж как-то ненавязчиво изменился. Названия станций больше не щелкали как сапогами своими прусскими окончаниями, а запели – Алмело, Хенгело… Землю перерезали каналы. Пропали леса. Вместо разрозненных германских построек, легли тут и там аккуратными полосами двухэтажные блоки. По дюжине и больше одинаковых домов в ряд.
Голландия.
Пересадка в Девентере прошла без потерь. И вот уже двухэтажный поезд пересек могучий Ваал, более знакомый широкой публике под именем Рейн, и через двадцать минут после этого подкатил к станции Хертогенбос… Слева по борту виднелся собор святого Иоанна. Не такой высокий, как я думал. Что-то в его архитектуре было испанское.
…
Город Босха встретил меня порывистым ветром. Небо висело свинцовой гирей и то и дело окатывало как шрапнелью ледяной водой. Поискал автобус номер одиннадцать, который должен был отвести меня в отель. Не нашел. Сел в такси и прорычал: «Мёвен пик». И через семь минут был на месте. 16 евро. Два евро чаевых шофер, смуглый как копченая рыба иракец, принял с радостью. Заулыбался. Чуть не затанцевал. Чувствовалось, что аборигены его деньгами не балуют.
Первое, что увидел в отеле – большой высокий стеклянный стол с красными яблоками и хрустальными бокалами с минеральной водой. Ешь, пей! Постеснялся взять яблоко или попить. Советские комплексы. А вдруг кто-нибудь закричат: «Это не для вас! Вам не положено! И все на меня посмотрят… и увидят мою тучную фигуру, мятые брюки, нечистые ботинки, провинциальную куртку, глупую кепку и толстую, вечно всем недовольную, морду».
Через три минуты уже сидел в своем номере на третьем этаже. Еле живой. Скинул с себя все… облился в душе горячей водой, вытерся мохнатым белым гостиничным полотенцем и влез под скрипучее, пахнущее мылом и свежестью одеяло.
В окно бил железной стрелой босховский великан с головой утконоса. И сыпал сухим снегом. Рев машин от автобана, до которого было всего-то метров сто, я не слышал. Звукоизоляция в отеле была хороша.
Проснулся часов в девять. На улице лил проливной дождь. Решил в город не ходить, а отлежаться и набраться сил. Поужинал привезенной с собой едой. Съел маленькую плитку черного шоколада. Девяносто процентов какао. Полистал каталог. И заснул в кресле. Проснулся в шесть утра. С трудом вспомнил, где я… какой сегодня день… Открыл окно. Свинцовая гиря так и висела в небе. Темный воздух был пропитан влагой. Чувствовалось, что совсем недалеко – холодное Северное море. Туманы. Атлантика. Атлантида. Ага… на выставку надо идти. На какую? Зачем? Ааа…
Спустился в ресторан. Взял йогурт… наложил себе полную тарелку фруктового салата. Виноградины черные, зеленые, желтые… упругие… дольки арбуза и дыни… манго. Выпил чашку горячего шоколада. Съел крохотную булочку. В голове наконец прояснилось. Купил у симпатичной женщины-портье билет на автобус и без десяти девять стоял на остановке.
По дороге жадно смотрел в окно. Что я там увидел? Два десятка зданий, принадлежащих каким-то солидным фирмам. Стекло и бетон. Модерн, но спокойный, без излишеств. Куб, еще куб. Горизонталь. Вертикаль. Наклонная плоскость. Поворот. Как в учебнике. А потом, до невысокой крепостной стены и канала, – ряды, ряды одинаковых двухэтажных домов. Как мыши в очереди. И ни одного магазина. Чистые газоны. Подстриженные деревья. Стерильный, дружелюбный, геометрический мир.
Въехали в старый город.
Двух-трехэтажные старинные дома. На первых этажах – рестораны, магазинчики. Горшочки, цветочки. В витринах – плакаты с образинами Босха. Сувениры с разнообразной босхианой. На улицах, и даже на берегах каналов – фигуры его демонов в человеческий рост. Выгрузил меня шаттл – на небольшой площади, недалеко от собора Святого Иоанна.
Пошел на выставку, как мусульманин к камню Каабы, по пути, проложенному по карте еще в Берлине. Переулочек. Еще один. Кондитерская. А вот и музей – здание неприятное, казенное. Похоже на фасад суда или городской тюрьмы. Перед входом – большая бронзовая собака и сидящая мужская фигура без рук. Билеты отсканировали еще на улице, а потом еще два раза проверяли на пути к выставочным залам.
…
Иероним Босх. Не в книжке. Настоящий, в живых, таких проникновенных красках. Сбылась моя детская мечта.
У первой выставленной картины – «Корабля дураков» из Лувра – толпилось человек тридцать. Они служили как бы продолжением корабля. Составляли с ним единое целое. Мне не захотелось присоединяться к этой компании, слушать треньканье на лютне-балалайке пьяной монашенки и неприличные куплеты, которые горланили ее спутники, не хотелось попробовать ягоды красной смородины. И вообще, у меня морская болезнь и я не люблю шутов, бражников и сов.
Поэтому я, как всегда в таких случаях, начал осмотр выставки с середины экспозиции. И совершал оттуда броски к картинам, рядом с которыми случайно образовывалась человеческая пустота. Жадно впивался глазами в полотна. Старался пропитаться живописным рассолом удивительного мастера.
«Видения гения» помещались в шести затемненных помещениях.
Слово «видения» к картинам Босха никак не
