Артур Хейли - Перегрузка
Теперь они все собрались за семейным столом в третий раз за три дня, что само по себе было необычным.
– Как вы все знаете, – сказал Ним, – в конторе кое-что изменилось, и я пока не знаю, как дальше пойдут дела. – Он вгляделся в Бенджи и подался вперед. – Что с твоим лицом?
Бенджи, замявшись, потянулся своей маленькой рукой, чтобы закрыть синяк на левой щеке и ссадину под нижней губой.
– Ой, это случилось в школе, папа.
– Ты подрался?
Чувствовалось, что Бенджи испытывает неловкость.
– Да, он дрался, – сказала Леа. – Тод Торнтон сказал, что ты штрейкбрехер, папа, потому что ты не заботишься об окружающих тебя людях. Бенджи ударил его, но Тод сильнее.
Ним строго сказал Бенджи:
– Не важно, кто что говорит, но не правильно и глупо решать вопросы кулаками.
Сын выглядел совсем удрученным.
– Да, папа.
– Мы с Бенджи говорили об этом, – вмешалась Руфь. – И он теперь понял.
В глубине души Ним был поражен. До сих пор не было случая, чтобы критика в его адрес отражалась ни семье.
– Мне очень жаль, если мои неприятности коснулись и вас, – мягко проговорил он.
– С этим все в порядке, – заверила его Леа. – Мамочка объяснила нам, как благородно ты поступил. Бенджи нетерпеливо добавил:
– И мама сказала еще, что в тебе больше мужества, чем во всех остальных, вместе взятых. – По тому, как Бенджи стиснул зубы, было ясно, что ему нравится слово “мужество”.
Ним взглянул на Руфь.
– Тебе это сказала мама?
– Но ведь это правда? – спросил Бенджи.
– Конечно, правда, – подтвердила Руфь и слегка покраснела. – Но ваш папа не может сказать о себе так, верно? Вот почему это сделала я.
– Так мы и отвечаем ребятам, когда они дразнятся, – добавила Леа.
Нима охватило волнение. От мысли о Бенджи, защищающем своими маленькими кулачками репутацию отца, о Руфи, отбросившей все личное и отстаивающей вместе с детьми его честь, у него перехватило дыхание и слезы навернулись на глаза. Из затруднительного положения его вывели слова Руфи:
– Ну хорошо, давайте обедать.
Позже, когда Ним и Руфь все еще сидели за столом и пили кофе, а дети ушли смотреть телевизор, он проговорил:
– Я хочу, чтобы ты знала, как важно для меня то, что ты сказала Леа и Бенджи. Руфь махнула рукой:
– Если бы я не верила в это, я бы не сказала им. То, что мы не Ромео и Джульетта, не означает, что я перестала читать и объективно воспринимать окружающий мир.
– Я заикнулся об отставке, – сказал он ей. – Эрик считает, что я все еще могу это сделать, но в этом нет необходимости.
Он продолжал говорить о различных перспективах, которые он обдумывал, в том числе о переходе в другую энергетическую компанию, возможно, на Среднем Западе. Если такое случится, спросил он, что думает она о переезде туда вместе с детьми?
Ее ответ прозвучал быстро и четко:
– Я не сделаю этого.
– Не можешь ли ты мне ответить, почему?
– Кажется, это очевидно. Почему мы втроем – Леа, Бенджи и я – должны срываться с родного места, ехать неизвестно куда только ради твоего удобства, в то время когда мы не решили еще вопроса о нашем будущем, если оно у нас вообще есть, что уже кажется маловероятным.
Вот оно, наконец вырвалось наружу! Ним решил, что время серьезного разговора настало. Странно, подумал он, что это должно случиться именно в тот момент, когда они оказались немного ближе друг к другу, чем за все последнее время.
– Что за дьявол попутал нас? – вырвалось у него с горечью. Руфь резко ответила;
– Тебе лучше знать об этом. Однако мне любопытно, сколько женщин было у тебя за пятнадцать лет нашей совместной жизни?
Он ощутил новую, жесткую интонацию в голосе Руфи.
– А может быть, ты сбился со счета, как и я? Одно время я всегда могла определить, когда у тебя появлялось что-то новенькое – или мне следует говорить “кто-то новенький”? Потом такой уверенности у меня уже не было, и мне казалось, что ты встречаешься одновременно с двумя или более девицами. Я была права?
Избегая ее взгляда, он пробормотал;
– Иногда.
– Хорошо, один пункт отпал. Мое предположение было верным. Но ты не ответил на первый вопрос. Сколько всего было женщин?
Он удрученно сказал:
– Будь я проклят, если знаю.
– Если это правда, – отметила Руфь, – то это не совсем лестно для тех, других женщин, к которым ты испытывал какие-то чувства, пусть это длилось совсем недолго. Кем бы они ни были, мне кажется, они заслуживают большего от тебя, чем просто оказаться забытыми.
Он возразил:
– Не было ничего серьезного. Ни разу. Ни с одной из них.
– Вот в это я верю, – щеки Руфи горели от гнева. – Ведь ты и ко мне никогда не относился серьезно.
– Это не правда!
– Как ты можешь это утверждать! После твоего признания! Конечно, я могла бы понять, если бы была женщина, возможно две. Любая здравомыслящая жена знает, что такое случается даже в самых счастливых браках. Но не десятки женщин, как это было с тобой.
– Теперь ты говоришь глупость. Не было десятков.
– Хорошо, ну, десяток. В лучшем случае.
Ним промолчал.
Руфь проговорила задумчиво:
– Может быть, это фрейдизм – то, что я сказала десятки. Потому что это то, что ты любишь делать, правда? Уложить в постель как можно больше женщин.
– Некоторая доля правды в этом есть.
– Я знаю, что это правда. – Она говорила совершенно спокойно. – А знаешь ли ты, что когда женщина, жена слышит подобное от мужчины, которого она любила или считала, что любит, то она чувствует себя униженной, испачканной, обманутой?
– Если ты так думала все это время, почему ты ждала сегодняшнего дня? Почему мы об этом не говорили раньше?
– Справедливый вопрос. – Руфь замолчала, обдумывая ответ. – Наверное, надеялась, что ты изменишься, что у тебя пропадет охота спать с каждой привлекательной женщиной, которая попадется тебе на глаза. Ведь почти каждый ребенок, взрослея, перестает с жадностью набрасываться на конфеты. Вот и в тебе я видела такого ребенка. Но я ошиблась, ты не изменился. Ну, коли мы решили быть честными друг с другом, назову и другую причину. Я трусила. Я боялась ответственности, боялась за Леа и Бенджи, не хотела признаться, что мой брак, подобно многим другим, не состоялся. – Голос Руфи сорвался в первый раз. – Теперь у меня нет страха, нет гордости или чего-то еще. Я хочу уйти.
– Ты действительно хочешь этого только из-за меня? По щекам Руфи скатились две слезинки:
– Что еще ты выдумал?
Нима охватило негодование. Почему он постоянно защищается? Только ли он виноват в случившемся?
– Как насчет твоего собственного любовного приключения? – спросил он. – Если мы расстанемся, займет ли твой приятель мое место?
– Какой приятель?
– Тот, с которым ты встречалась. Вместе с которым ты уехала.
Руфь уже вытерла глаза и теперь смотрела на него с жалостью.
– Ты действительно веришь в это? В то, что я ушла с мужчиной?
– А разве это не так? Она тихо покачала головой.
– Нет.
– Но я думал…
– Знаю, что ты так думал. И не разубеждала тебя, что наверняка было не слишком умно с моей стороны. Но я решила – со злости, – что тебе невредно будет почувствовать то, что испытывала я.
– А как насчет тех, других случаев? Где ты была? Голос Руфи прозвучал почти спокойно:
– Не существует другого мужчины. Неужели ты не можешь понять этого своей глупой головой? И никогда не было. Я досталась тебе девственницей – ты знаешь это, если только не забыл или не перепутал с одной из твоих подружек. И с тех пор, кроме тебя, у меня никого не было.
– Но чем же ты занималась во время отлучек?
– Это мое личное дело. Но я повторяю тебе еще раз: это был не мужчина.
Он поверил ей. Полностью.
– О Господи! – сказал он и подумал: “Все рушится в одну минуту”. Большая часть того, что он делал и говорил недавно, оказалась неверной. Может быть, он опять ошибется, если станет настаивать на сохранении их брака? Или Руфь права и для них обоих было бы лучше расстаться? Идея свободы была привлекательной. С другой стороны, ему будет многого не хватать – дома, детей, чувства стабильности и даже Руфи, несмотря на то, что они давно уже живут каждый своей жизнью. Ним не желал, чтобы его вынудили принять решение. Он хотел бы, чтобы все это произошло позднее, и спросил почти жалобно:
– Так где же выход?
– В соответствии с тем, что я слышала от друзей, которые прошли этот путь, – голос Руфи опять стал холодным, – каждый из нас наймет адвоката для защиты своих прав при бракоразводном процессе.
Он взмолился:
– Но неужели мы должны сделать это сейчас?
– Приведи мне одну-единственную существенную причину дальнейшего промедления.
– Я допускаю, что это эгоистичная причина. Но у меня только что были неприятности… – Он не закончил, почувствовав, что это прозвучало так, словно он себя жалеет.
– Я знаю это. И мне жаль, что так сошлось все во времени. Но ничто не может измениться между нами, ничто после всех этих лет. Мы оба знаем об этом, не правда ли?
