Ночной ветер[сборник] - Владимир Карпович Железников
— Ты же сама рассказывала! — возмутился Серёжка.
— Хотева тебя успокоить. Кому печенья?
Серёжка обиделся на Софку и не стал брать печенья, и я тоже не стал — неудобно было.
— А Севка всем придумывает прозвища, — сказал Серёжка.
— И мне пгидумав? — спросила Софка.
— Ящерица, — сказал я.
Минуту они молчали. Потом Серёжка сказал:
— Сила прозвище!
— Ничего, — согласилась Софка.
— Давай печенье, — сказал Серёжка.
Он взял сразу три печенья и стал их жевать.
— А ты? — спросила Софка.
— Я есть не хочу, — соврал я.
— Печенье — это не еда, — сказала Софка. — На, дегжи всю пачку, а я понесу твою вазу.
— Смотри не разбей, — предупредил её Серёжка. — Это он одному человеку привёз.
— Ты за кого меня принимаешь? — спросила Софка. — За квадратную дугу?
Я никогда не слышал, чтобы говорили «квадратная» дура. Всегда говорят «круглая» дура. А тут «квадратная».
— Ну ладно, — сказал Серёжка. — Ты что-нибудь придумала?
— Сейчас, — сказала Софка.
Софка шла впереди, в руках у неё была ваза. Я посмотрел на вазу со стороны. Смешная она и весёлая. Я даже к ней привык, и она мне нравилась.
Софка что-то шептала себе под нос.
— Чего это она? — тихо спросил я.
— Думает, — ответил Серёжка. — Она, когда думает, всегда под нос читает стишок. Она в актрисы целит, а там без букв «л» и «р» нельзя. Где-то достала стишок и тренируется. Ей сказали: как научишься читать этот стишок, так возьмут в актрисы. А она упорная. «Шит колпак не по-колпаковски, вылит колокол не по-колоколовски. Надо колпак переколпаковать, перевыколпаковать, надо колокол переколоковать, перевыколоковать». Это её стишок.
— Язык сломаешь, — сказал я.
— Сломаешь. Но она упорная.
Вдруг Софка оглянулась и сказала:
— Пгидумава. Сейчас зайдём к нему и скажем: собигаем бумагу. Ну, и поговогим о чём надо.
— Силища! — обрадовался Серёжка.
А я промолчал. Ходил, как во сне. Точно всё то, что происходило, было не со мной, а с кем-то другим. Точно не я сбежал с поезда, не я обманул Наташу, подвёл Шерстнёва, точно не я искал встречи с отцом, а кто-то другой.
Мы вошли в подъезд, сели в лифт.
Чуг, я нажимаю кнопку, — сказала Софка.
Она нажала кнопку десятого этажа, хотя нам надо было на пятый. Серёжка невозмутимо стоял в углу.
— Почему ты нажала на десятый? — спросил я. — Ведь он живёт на пятом.
— Гвупо ехать до пятого в десятиэтажном доме, — ответила Софка. — Доедем до десятого, потом спустимся до пятого.
Мы ехали в лифте. Я в своей жизни первый раз. Он мягко скользил вверх, щёлкая на этажах. Потом остановился. Софка нажала кнопку пятого этажа, и мы поехали вниз.
Вышли на лестничную площадку, и я даже не успел опомниться, как Софка без всякой подготовки позвонила в сто восемьдесят пятую квартиру.
Он открыл нам на второй звонок. Одна щека у него была в мыле, он брился. Сразу было видно, что он торопился.
— А, знакомая братия. Ну, в чём дело?
— Мы за макуватугой, — сказала Софка.
— За чем? — переспросил он.
— За стагой бумагой, — поправилась Софка.
— Нет у меня бумаги, — сказал он.
Но Софка — это не Серёжка, от неё не так легко было отделаться.
— А у ваших соседей тоже нет стагых газет? — спросила она.
— Их нет дома. Давай, давай шагайте дальше! — Он захлопнул дверь перед нашим носом.
— В пвохом настгоении, — сказала Софка. — Ну ничего.
Серёжка совсем приуныл, и я тоже здорово приуныл. А Софка снова нажала кнопку. Он открыл дверь, и раньше, чем он успел возмутиться, она прямо выпалила в него:
— Госудагству нужна бумага, а вы не хотите помочь!
— Ну ладно, входите. — Он посмотрел на часы. — Проходите в комнату. Я добреюсь.
Мы вошли в комнату. У него была самая обыкновенная комната: стояли кровать, стол и один стул. А вещи висели на двери, они были прикрыты простынёй. На стене около окна висело зеркало, а под зеркалом портреты двух женщин. Я подошёл поближе, чтобы их рассмотреть.
— Агтистки кино, — сказала Софка. — Из жугнава выгезаны.
Наконец он вернулся. Он был чисто выбрит и аккуратно причёсан. Подошёл к зеркалу, чтобы полюбоваться собой. Видно, он себе понравился, потому что замурлыкал под нос песню: «А у нас во дворе есть девчонка одна…» Я эту песню отлично знаю, у нас её в совхозе все поют.
Он посмотрел впервые прямо мне в лицо и спросил:
— С пополнением?
— Приезжий, — вдруг сказал Серёжка.
У меня всё как запрыгало перед глазами: Софка, Серёжка, он и эти две женщины, которых он вырезал из журнала и повесил на стене. Я отвернулся, нарочно отвернулся. Думал, успокоюсь, повернусь к нему лицом, а он… Когда я поставил вазу и оглянулся, он уже забыл обо мне. Спросил, кто да что, а ответа толком не дождался: приезжий так приезжий. В общем, он был из тех, которые спрашивают: «Как у вас дела?», хотя им совсем это неинтересно.
— «А у нас во дворе есть девчонка одна…» — снова запел он и повеселевшим голосом спросил: — Значит, государству нужна бумага? — Что он так развеселился, непонятно было. — Что ж, сейчас будет бумага.
Вышел из комнаты и вернулся с пачкой старых газет. Снова вышел и снова вернулся: бросил на пол ещё пачку.
— Государству нужна бумага, — сказал он. — Пожалуйста.
— Неплохой урожай, — заметил Серёжка.
— А у вас вегёвки есть? — спросила Софка. — Мы бы сейчас всё связави и унесви.
— Верёвки? Это мы сейчас организуем. — Он опять вышел.
— Давай начинай, — сказала Софка.
Я промолчал.
— Ты видишь, он волнуется, — сказал Серёжка.
— Лучше я ему записку напишу.
Я оторвал от газеты длинную полоску бумаги и быстро написал: «Это тебе подарок от мамы. Твой сын Севка».
Я очень торопился, боялся, что он зайдёт. Сложил записку в комочек и положил в карман.
— А где ты её оставишь? — спросил Серёжка.
И в это время он вернулся в комнату. В руках у него была верёвка.
— Дядя Миша, а вам нгавится эта ваза? — вдруг спросила Софка.
— Ваза? Для ребятишек неплохо.
— Это я одному человеку в подарок привёз, — сказал я. Голос у меня был какой-то странный.
Он разорвал верёвку на три куска и протянул нам.
Софка и Серёжка тут же стали связывать газеты. А я как дурак стоял в центре комнаты: в одной руке у меня была пачка с печеньем, в другой — верёвка.
— Ты что на меня уставился? — спросил он.
— Я? Просто так.
— Экий ты, брат, неловкий! Дай сюда твоё печенье. — Он взял у меня пачку печенья и слегка при этом
