Даниэль Пеннак - Дневник одного тела
* * *
74 года, 5 месяцев, 15 дней
Среда, 25 марта 1998 года
Я, проявивший на встрече с мэтром Р. такую чувствительность к контрасту между нашими лицами («Свежее яблочко, сморщенное яблочко»), я, радовавшийся своему угасшему желанию, когда мои раны перевязывала юная студентка со свободно болтающимися грудями, я, думавший, что операция спела отходную моей эрекции, я, переставший вести счет десятилетиям, – так вот, этот самый «я» не может теперь думать о себе и Назаре с точки зрения нашей разницы в возрасте. А что было бы, если бы по велению некоей нравственной инстанции я покинул бы тело и взглянул на свои мощи, лежащие рядом с ее юным телом? Гротеск? Неприличие? Мерзость? Но случилось чудо, опровергнувшее все эти рассуждения. Вы не верите в воскресение, прошептала Назаре. Теперь верю. Теперь я знаю, что чувствуют воскресшие из мертвых: второе пришествие ликующего тела, слияние всех возрастов.
* * *
74 года, 5 месяцев, 16 дней
Четверг, 26 марта 1998 года
Воскресшему и умирать будет приятнее.
* * *
74 года, 6 месяцев, 2 дня
Воскресенье, 12 апреля 1998 года
Ну да, говорит мне Тижо, лежа на больничной койке, ты начинал жизнь в теле старика, так что, по справедливости, должен закончить ее в теле мальчишки. И потом, засмеялся он и тут же закашлялся, из этих коллоквиумов всегда выходило больше рогоносцев, чем ученых! Мы смеемся, он задыхается, медсестра приносит таблетки и ругает его. Всё лечат , говорит он, когда она уходит.
* * *
75 лет, 1 месяц, 17 дней
Пятница, 27 ноября 1998 года
Сегодня вечером умер Тижо. Он попрощался со мной вчера, запретив приходить сегодня. Дай мне умереть спокойно… С каждым разом, как я приходил его навестить, я видел, как прогрессирует его болезнь и как сказывается на нем лечение. Из чернявого сухопарого южанина они сделали нечто бледное, лысое, обесцвеченное, раздувшееся, как бурдюк, с толстыми, как сардельки, пальцами, налитыми водой, которая уже не выводилась из организма отказавшими почками. В отличие от большинства умирающих, которые уменьшаются в размерах, он стал велик своему телу. Но ни болезнь (рак легких, расползшийся по всему организму), ни медицина с ее моралью (Если бы он не пил и не курил столько, мсье!) ничего не смогли поделать с насмешливым высокомерием, с которым он смотрел на смерть и на жизнь: первой сторонился, а вторую воспринимал такой, какая она есть, – занятной прогулкой. Я уже собрался уходить, но он знаком велел мне подойти. Прижавшись губами к моему уху, спросил: «Знаешь анекдот про кабана, который не хотел уходить из леса?» Его голос был не голос, а дуновение, но в нем по-прежнему слышался тот же веселый фатализм и – как бы это сказать? – обостренное чувство собеседника.
...
ПРО КАБАНА, КОТОРЫЙ НЕ ХОТЕЛ УХОДИТЬ ИЗ ЛЕСА
Кабан был старый, понимаешь? Скорее твоего возраста, чем моего, в общем, яйца пустые, клыки стертые. И молодняк попёр его из стада. Бедняга вдруг оказался в лесу один-одинешенек, как полный дурак. Слушает он, как молодые кабанчики трахают своих самок, и думает: Пойду-ка я отсюда, из леса, посмотрю, что делается в других местах. Только родился он под этими деревьями, здесь прошла вся его жизнь. А «другие места» ему на фиг не нужны, он их боится. Но тут он услышал, как молодые самки визжат от удовольствия, и это его доконало. Все, ухожу! – решает он. И вот, низко опустив голову, он пробирается через кусты, заросли, чащобу и выходит наконец на опушку. И что он там видит? Поле, залитое солнцем! Зеленое! Сверкающее! Просто чудо! А что он видит посреди поля? Загон! Квадратный. А в загоне что? ОГРОМНАЯ свинья! Такая толстая, жирная, что даже в загоне не помещается, выпирает, как тесто из кадки, представляешь? Огромная свинья, совершенно розовая, гладкая – прямо готовый окорок! Старый кабан, ошеломленный, окликает свинью.
– Эй, ты!
Окорок медленно поворачивает голову.
Старый кабан спрашивает:
– Ну как «химия»? Не слишком тяжело?
* * *
75 лет, 1 месяц, 28 дней
Вторник, 8 декабря 1998 года
За несколько дней до смерти Тижо я позвонил Ж.К., его «лучшему другу». (По части дружбы Тижо оперировал юношескими категориями.) Лучший друг сказал мне, что не пойдет в больницу к Тижо, поскольку предпочитает сохранить в душе образ его «несокрушимой жизненной силы». Гнуснейшая тонкость чувств, обрекающая каждого из нас на смерть в одиночестве. Ненавижу таких друзей «по духу». Предпочитаю друзей из плоти и крови.
* * *
75 лет, 9 месяцев, 6 дней
Пятница, 16 июля 1999 года
Развеял прах Тижо над Бриаком. Он так хотел. С высоты того самого бука, на котором он когда-то разорял вороньи гнезда. (Идея Грегуара.) Смотрел, как мой внук карабкается по стволу, ставшему втрое толще за эти годы, и на какой-то миг увидел себя – как я лезу туда на выручку Тижо. Тогда по веткам лез экорше из «Ларусса». Лез ловко, проворно, без всякого самодовольства, которое нападало на меня, когда я тренировал силу воли, и над которым Тижо всегда посмеивался. Ветер подхватил его пепел, он собрался в облачко, потом рассеялся, потом снова собрался, сделал вираж и стайкой скворцов окончательно рассыпался в небе. Прощай, Тижо…
* * *
75 лет, 10 месяцев, 5 дней
Воскресенье, 15 августа 1999 года
В два часа ночи меня разбудил мочевой пузырь. Долго боролся с ленью, но тут снизу раздался смех, и я решил все же встать. Грегуар, Фредерик и двойняшки играют в «гусёк». Фанни, которой все время не везет, так что она никак не может сдвинуться с одной клетки, возмущается, Фредерик, которого выпавшая ему двойная шестерка привела к верной победе, довольно посмеивается. Смотрите, пришел! – показывает на меня пальцем Грегуар, и все тут же ложатся на игру, делая вид, что прячут ее от меня. Это секрет, секрет! – пищит Маргерит, как будто она все еще маленькая девочка, не смотри! Сначала я подумал, что это наш «гусёк» про потерю девственности, который я подарил Грегуару, когда он из мальчика превратился в юношу, но все оказалось хуже: это был «гусёк» ипохондрика, придуманный им самим во время ночных дежурств. Переходя от страшных болезней к ужасным, игроки заканчивают смертью – последней клеткой, которая излечивает их от боязни заболеть. Не хочешь сыграть с нами? – спрашивает Фанни (А меня тем временем восхищает эта вопросительная форма, употребленная девушкой ее поколения.) Мне дают три хода форы. Я получаю атеросклероз, что дает мне право сделать еще один ход. (В этом состоит принцип игры – чем сильнее ты болен, тем быстрее продвигаешься вперед.) Завтра играем в «семь семей»! – приказывает Маргерит. «Семь семей» – это сорок две болезни, без которых вполне можно было бы обойтись. (В семье «Рак» я беру простату, в семье «Койка» – генитальный герпес, в семье «Врачи» – болезнь Паркинсона и т.д.) Вот так – дедраматизируем понемножку, улыбается Фредерик, в любом случае последняя клетка – общая для всех! Маленьким – которые уже давно большие – нравится.
* * *
75 лет, 11 месяцев, 2 дня
Воскресенье, 12 сентября 1999 года
Накануне смерти Тижо, который младше меня на десять лет, сказал: А я тебя даже в возрасте нагнал! Чем старше, тем ближе к выходу!
* * *
Тот же день, 17 часов
Пишу за чаем. От кофе после операции пришлось отказаться. Такое впечатление, что чай меня очищает. Как бы душ изнутри. Пьешь одну чашку, выписываешь три, говорила Виолетт. Может, в один прекрасный день я вообще перейду на кипяток, как тетя Гюгетт в конце жизни.
* * *
76 лет, 2 дня
Вторник, 12 октября 1999 года
Кстати, о тетушке Гюгетт, у которой была «изжога», и о маме, которая жаловалась на «повышенную кислотность», – интересно, эти выражения все еще в ходу? А еще та женщина, которая каждые пять минут поворачивалась на три четверти оборота, чтобы висмут равномерно покрывал ее внутренности… Как какой-то бочонок. Близкие посмеивались над ней. Тем не менее, если посмотреть, то чем мы лучше сосудов? Мона принимает лекарство от остеопороза – утром натощак, запивая стаканом воды. После чего она должна обязательно полчаса провести стоя, не ложиться и не садиться, иначе снадобье может повредить пищевод – как каустическая сода. Так что мы именно сосуды. Не более того. Между прочим, висмут сегодня считается ядом, и его применение в медицине строго запрещено.
* * *
77 лет, 2 месяца, 8 дней
Понедельник, 18 декабря 2000 года
Проснулся от боли в пястно-фаланговом суставе безымянного пальца, как будто всю ночь бил кулаком в стену. Это тот самый палец, который я вывихнул десять лет назад в саду мадам П. Пришло время платить по счетам.
