Владислав Тимофе - Сумрак в конце туннеля (сборник)
Всю дорогу Константин размышлял о Смерче, абсолютно уверенный в том, что встретил того самого легендарного командира, которого теперь почему-то называли иудой. И пытался представить себе, каково это: потерять сразу и свой взвод, и любимую девушку?.. Почему же отставник не нашел себе места в Ганзе, а предпочел затеряться в бесконечных туннелях? И почему он увел отряд, отказавшись принять бой? Или он не отказался и принял? Только не справился почему-то. Трудно рассуждать о том, чего не знаешь наверняка. Лишь об одном Константин мог догадываться: если и тогда в отряде была эта девушка, он прекрасно понимал командира по прозвищу Смерч.
Вы ходы со станции уже были перекрыты. Ночь на Павелецкой – этого Константин врагу не пожелал бы, но сейчас там присутствовали «миротворцы», как обозвал их Потапыч, и никакие твари, которые могли прийти сверху, не пугали. Местные жители переносили мешки с песком на новые места – армия Ганзы решила организовать оборону по-своему. Работы начались уже давно, и все спешили их закончить к ночи. Пришлось присоединиться к ним и помочь. Мешок с песком был тяжел, но не тяжелее железок. Полезное дело, наверное, опытному командиру маленького отряда ганзейцев можно доверять. Если бы Константина спросили, он предпочел бы, чтобы и Смерч сейчас был где-то неподалеку. Кто бы ни считал его трусом – это было неправдой.
Потапыч о чем-то коротко спросил у командира, тот ответил, а Константин, не отрываясь, смотрел на военных. Солдаты Ганзы рассредоточились у эскалатора, стояли неподвижно, как статуи, даже не переминаясь с ноги на ногу и, казалось, не чувствуя усталости. Константин быстр о вычислил среди них ту женщину – она подпирала спиной стенку, расслабленно положив руки на автомат на шее. Ноги на ширине плеч, голова повернута ко входу.
Прошла минута, другая… Парень уже устал наблюдать за ней. Чего они ждут сейчас? Это и называется: состояние боевой готовности? Тогда он ни при каких обстоятельствах не хочет быть военным, слишком непоседлив. И тут женщина вздрогнула, неожиданно повернула голову в обратную сторону. Константин, который не слышал ни единого нового звука, проследил за ее взглядом.
У колонны стоял Смерч. Как он мог появиться здесь? Ведь все входы перекрыты. Кто же его пропустил? Загадка… А может, и нет никакой загадки. Наверное, он просто пришел раньше, а на глаза показался только теперь.
Женщина тряхнула головой, как будто отгоняя видение, сделала к нему шаг, еще один… И тут командир обратил внимание на нарушение дисциплины.
– Лемешева! На позицию! Танюха, что за чер т… На позицию! Смирнов… Ты как здесь?.. – Но удивление быстро прошло, и приклад командирского автомата взлетел к плечу. – Что ты здесь забыл? Хотя, где ж тебя встретить, как не в этом бомжатнике?
Смерч молчал, будто и не видел ни командира, ни автомата. Константину теперь стало ясно, почему он не остался в Ганзе – ему больше не было там места. Неужели никто не смог понять? Или не захотел? Не свою жизнь хотел сохранить отступивший не вовремя Смирнов, а чужую. Ее.
– Жаль патроны тратить, новых-то никто не поднесет. – Командир кивнул на крепко запертые двери в переходе на Кольцо и опустил оружие. – Нам отступать некуда, знали, куда пришли. Есть такая работа – умирать за других. А ты, гнида, и не знаешь про такое.
Потапыч, замерший около заградительного барьера с мешком, делал знаки Константину отойти и не лезть не в свои дела. Но теперь молодой человек уже считал это дело и своим.
– Чего тебе надо, Сми рнов? Что ты тут забыл?
Ответ был очевиден, да и сама Татьяна сделала шаг вперед. Командир хотел ее остановить, но, оглянувшись на пустые эскалаторы, махнул рукой.
– Не твое дело, – наконец-то раздался голос Смерча.
Девушка говорила негромко, не было слышно ее слов, а Смерч и вовсе молчал. Только раз протянул к ней руку, а Татьяна отстранилась. Почему же он не скажет ничего?! Ничего не объяснит ей? Может, будь у них больше времени…
– На позиции!
На всей станции погас свет, а когда глаза привыкли, показалось, что снаружи не так уж и темно, потому что твари, которые ползли вниз по эскалаторам, отбрасывали длинные тени. Шорох чешуи по стенам, грохот провалившейся ступеньки и скрип когтей заставили Константина пожалеть, что он не спрятался понадежнее. Барьер из мешков слишком низкая преграда! Надеяться осталось лишь на бойцов вокруг, местных и ганзейцев. Брешь в гермозатворе бо льше не просматривалась, чернота закрыла все. Значит, кто-то уже там, вплотную у дверей! Но командир додумался до этого раньше, потому что включился прожектор, на время ослепив тварей и заставив их взвыть от боли.
Что-то большое и темное промелькнуло рядом с Константином, но оказалось не мутантом, а человеком.
– Что ты тут делаешь? – Этот голос со злыми нотками Константин неплохо запомнил, и когда он вдруг послышался из-под шлема бойца, уже легко опознал Татьяну.
Смерч не ответил, просто занял привычное место на боевой позиции. Бросив взгляд в сторону ярко освещенного гермозатвора, за которым слышалисьскрежет когтей и шорох, повернулся к бывшей подчиненной, поправил на ней шлем-сферу и по-хозяйски передвинул цинк с патронами поближе к себе.
Неизвестно почему, но Константину стало намного спокойнее. И он снова вжался в пол не оттого, что боялся монстров, а чтобы не мешать. Смерч не отступит. И девушк е ничего больше не нужно объяснять. Щиток ее шлема лишь отражал свет прожектора, но рука в перчатке слегка коснулась плеча командира, мгновенно вернувшись на спусковой крючок при первых выстрелах. Помощь в бою скажет обо всем лучше любых слов.
Чирк… пшш-ш… огонь.
Чирк… пшш-ш…
Я завороженно смотрел на вспыхнувшую спичку. Огонь жадно пожирал крошечный, ограненный кусочек дерева, умирающий в жутких судорогах. Идеальный, чистый ствол обугливался, скручиваясь спиралью и превращаясь в согбенный труп-огарок. Весело бегущий, беззаботный огонек оставлял за собой только пепел…
Так всегда случается – за красоту нужно платить. Неземное великолепие пламени сполна оплачено муками дерева. Человек же рассчитывается за божественную, но столь мимолетную красоту ядерного Апокалипсиса… Это было незабываемо – прошло двадцать лет, но я помню всё, в малейших деталях – огненные столпы до неба, белые, безумно белые вспышки, заслоняющие солнце, конвульсии раненой, встающей на дыбы земли и невидимая ударная волна, адским тараном сносящая такие смешные и нелепые в отблеске атомного зарева небоскребы.
Ненавижу огонь… Провожу по кромке коробка обнаженной спичкой – чирк! – мгновение полнейшей, благословенной тишины, затем шипение – вот мой любимый момент. Через долю секунды родится пламя, но кульминация наступает чуть раньше – пшш-ш – курок взведен, дерево еще живо, но сера уже заходится в родовых судорогах, готовая вот-вот освободиться от бремени. Стрелка часов дрогнет, и все закончится – цикл бытия, исполнив акт творения, создаст красоту, извлечет ее из такой простой и невинной спички, и она испепелит все вокруг, не пожалев и самое себя. Огонь – символ и орудие небытия, отрицающего жизнь и ее порождения… Ненавижу…
Наконец робкое синевато-красное пламя, прощально вспыхнув и о ставив в пальцах только обжигающий пепел, иссякло. Боли не было.
Я извлек из коробка предпоследнюю спичку. Чирк… и тихий, почти за гранью слуха, предательский хруст. Хрупкая деревяшка переломилась пополам… плохая примета. Я расхохотался, да так, что на несколько секунд заглушил какофонию, несущуюся снаружи. Жуткий рев, протяжный, пугающий лай, гортанный, непрекращающийся голодный вой, и лязгающее чавканье нескольких десятков челюстей-жерновов – все исчезло, уступив место глупому, нервному хохоту.
Я верил в приметы – трудно, доказывая каждый день и час право на жизнь, не поддаться суевериям, сохранить холодную, трезвую голову… Однако сейчас, сидя в подъезде мертвой многоэтажки и удерживая хлипкую входную дверь от беснующейся стаи радиоактивных выродков одними молитвами, фатальная искренность приносящей себя в жертву спички вызывала буйный, густо замешанный на истерике смех.
Скоро мутанты закончат разделку весьма мясистых трупов своих «сотоварищей» (как же неаппетитно они чавкают!) и займутся подъездной дверью, мало обращая внимания на мои неумелые, сбивчивые молитвы…
Я погладил здоровой рукой изуродованный, растерзанный «калаш», с глубокими сквозными следами огромных клыков. «Спасибо, друг… Здорово мы их с тобой, да? Скольких успели отправить обратно в преисподнюю… Славная была охота, славная».
