Маргерит Юрсенар - Северные архивы. Роман. С фр.
или менее дурной пищей и более или менее гряз
ными туалетами. По-прежнему расточительный,
Мишель, вспоминая о сыне, а происходит это ре
дко, осыпает его подарками, от первых оловянных
солдатиков до первого мотоциклета и первой го
ночной машины. Он отправляет подростка в дол
гие путешествия в сопровождении какого-нибудь
товарища, служащего ему охраной. Я говорила
уже, что иногда он приглашает сына на каникулы
или попросту против всяких правил забирает его из
коллежа, чтобы мальчик провел какое-то время с
ним и его второй женой или одной из любовниц.
Подобные вылазки часто кончались плохо.
Результатом всего этого явилась враждебность
между отцом и сыном, продолжавшаяся всю
жизнь. Когда подошло время, в 1 9 0 6 году, сын
выбрал местом жительства Бельгию, родившись в
Турне, он мог это сделать. Мишель рассердился,
не подумав, что его собственный статус дезерти
ра, из-за которого родиной Мишеля Ж о з е ф а была
не Франция, позволил сделать подобный выбор.
Как и многие другие в его положении, юноша ду
мал только о том, как бы избежать трех лет служ
бы во французской армии, что не должно было
308
шокировать отца, который никогда не был шови
нистом. Но логика не по части натур страстных:
Мишель смутно чувствует, что, сменив страну, его
сын отказывается тем самым от Монтеня, Расина,
пастелей де Ла Тура * и «Легенды веков» *. И он в
чем-то прав. Реакцию сына можно было предви
деть: он все делает не так, как отец. У Мишеля от
трех ж е н и доброго числа любовниц было всего
двое детей; Мишель Ж о з е ф станет отцом много
численного семейства. Сын большого книгочея, он
будет похваляться своей невежественностью. Не
смотря на сильную склонность к некоторым сто
ронам религиозной жизни, Мишель проживет всю
жизнь и умрет свободным от всякой веры, Ми
шель Ж о з е ф не пропустит ни одной одиннадцати
часовой мессы. Мишель — патриций, которому
наплевать на предков, он не знает д а ж е имени
прадеда по отцовской линии, Мишель Ж о з е ф ув
лечется генеалогией. Отец относился к сыну без
различно и легко, сын будет суров со своими
отпрысками. В кратких воспоминаниях Мишель
Ж о з е ф старается как можно меньше говорить об
отце, которому он противоречит во всем. Берта,
которую он называет «моя дорогая мама», упоми
нается всего однажды, когда речь заходит о ее
смерти, и Мишель как раз упрекал юношу за то,
что тот не оплакал мать.
Но более всего отца и сына разделяет их отно
шение к Золотому Тельцу. Мишель любит деньги
только потому, что их можно тратить. Мишель
Ж о з е ф дорожит ими, потому что знает: все, что
для него имеет цену, — положение в обществе,
309
возможность удачного брака, светские успехи —
все рушится без счета в банке. В детстве я посто
янно слышала, как двое мужчин обменивались,
словно ударами, упреками, полными ненависти:
«Ты продал земли, принадлежавшие семье в тече
ние нескольких поколений — Креанкур, Дранутр,
Мон-Нуар... — Поговорим-ка о землях предков...
Ты даже не являешься больше гражданином той
страны, где они находятся...» Однажды я увидела,
как эти споры, довольно нелепые там, где границы
подвижны, закончились дракой. Из сегодняшнего
дня мне трудно судить, была ли ненависть сына к
отцу (вскормленная, возможно, обманутой любо
вью) связана с тем, что Мишель отверг все то, во
что хотел верить его сын, или же попросту буду
щий наследник не мог простить царствующему
монарху, что тот промотал целое состояние. Для
тех, кто считает право наследования своеобраз
ной инвеститурой, оба эти объяснения сводятся в
сущности к одному и тому ж е .
Я прекрасно понимаю, что можно было бы на
рисовать агиографический портрет моего сводно
го брата, где он предстанет как эконом,
наследовавший транжире. Женившись и обосно
вавшись в Бельгии в 1911 году, Мишель Ж о з е ф
поселился в деловом и светском Брюсселе, где
страсть к приобретательству и снобизм в отноше
нии имен и титулов свирепствуют самым небыва
лым образом. Но будем осторожны: к страсти к
деньгам мы относимся уважительно, а то и вос
торженно, когда речь идет об Амстердаме золото
го века. Геральдическая сентиментальность и
310
маленькие дворянские кружки кажутся нам оча
ровательными при старомодных дворах в Герма
нии XVIII века. Человек почти всегда добивается
того, чего хочет, если хочет этого настойчиво в
течение сорока лет. Мой сводный брат сумел вой
ти в мир, для него наполовину новый, где он стре
мился занять место. Он устроил своим детям
прекрасные солидные партии. После почти двад
цатипятилетнего молчания с обеих сторон я вдруг
получила от него в 1957 году извещение, что ему
удалось добиться или подтвердить для себя и сво
его потомства право на титул шевалье, от которо
го его лилльский дед отказался как от вышедшего
во Франции из моды. Я едва не рассмеялась, но
сегодня замечаю, что для гражданина маленького
государства, еще имеющего двор и живую актив
ную знать, даже если эта активность поверхност
на, не более абсурдно радоваться тому, что его
провозгласили шевалье, чем для француза выпить
шампанского по случаю получения ордена Почет
ного легиона.
Я пытаюсь одним взмахом кисти нарисовать
этот персонаж, в контексте книги второстепен
ный, но тем не менее сыгравший в моей жизни
свою роль. Когда я была ребенком, меня пугала
его манера входить неожиданно: у этого красиво
го молодого человека была странная способность
беззвучно проникать в комнату скользящей, слег
ка танцующей походкой, которую позже я приме
тила у профессионалов фламенко и которая
заставляла поверить, что цыганская кровь, унасле
дованная им по материнской линии, — не просто
311
семейная легенда. Но юноша, охотно изображав
ший из себя хулигана, очень рано ухватится за
правила приличия, как за спасательный круг. Его
раздражало, что сводная сестра, повинная у ж е в
самом факте своего существования, была более
мечтательной, более серьезной, более спокойной,
чем в его представлении должна была быть ма
ленькая девочка, и это раздражало его тем силь
нее, что ребенок с большим смеющимся ртом,
каким я была, не смеялся в его присутствии. Я
вспоминаю, как однажды днем на берегу моря я
сидела на вершине дюны, погрузившись в созер
цание волн, они то вздымались, то опадали, набе
гая на берег сплошной длинной беспрерывной
полосой. Фраза, которую вы читаете, написана
мною, конечно, сегодня, но неясные ощущения
маленькой семилетней девочки были теми же или
даже более сильными, чем у постаревшей женщи
ны, хотя я не умела их выразить. Мой сводный
брат подошел по обыкновению бесшумно и стал
мрачно выговаривать мне: «Что ты здесь делаешь?
Ребенок должен играть, а не мечтать. Где твоя
кукла? Маленькая девочка никогда не должна
расставаться с куклой». С пренебрежительным
безразличием ребенка я зачислила в разряд дура
ков этого взрослого, который изрекал то, что мне
у ж е казалось избитыми штампами. На самом же
деле у него, как и у всех, были свои странности и
свои бездны.
Малейшее ласковое слово или любезность по
его адресу, цветок, оставленный ему, когда,
больной гриппом, он не выходил из своей ком-
312
наты, трогали его до слез. Мне потребовалось
много времени, чтобы понять, что эта форма
нервной возбудимости часто свойственна бед
ным натурам, которые ничего не дают взамен и
удивляются щедрости других. Вместе с тем я ви
дела, как он может быть невероятно жестким с
дорогими ему, казалось бы, существами. Он ве
рил в «дурных мертвецов» и боялся их, вообра
жая, что таковые были и среди его родных. Эти
представления, странные для человека, считав
шего, что он не одарен воображением, Мишель
Ж о з е ф унаследовал, вероятно, от бабки, Мари
Атенаис, которая, как говорят, время от време
ни встречалась с привидениями. Как и многие
ученики святых отцов, он был склонен к экиво
кам, которые нельзя назвать совершенной
ложью: на вопрос Ноэми, заранее уверенной,
что на «Де-Дион-Бутоне» * нельзя взобраться на
вершину Мон-де-Ка, он отвечает, что поднялся
туда на транспорте. Он имел в виду тележку, на
которой перевозят сено, она подобрала его по
сле поломки у подножия холма. Впоследствии
он кичился тем, что платит по счетам в самый
