Мажор: Путёвка в спецназ - Вячеслав Иванович Соколов
Майор, тихо шалея, крутит головой, более привычные к моим заходам — Степаныч и Рогожин еле сдерживаются. Степаныч начал тихонько сползать вниз. А вот Руслан, как выздоравливающий сперва только похрюкивал, а потом гаркнул, при этом скривившись от боли и не очень громко:
— Мажор, млять! Видишь мне хреново?
Я смутился:
— Прости, командир!
— Э-э-э... Это чего было? — поинтересовался всё ещё прибалдевший Васильев.
— А это Мажор, во всей своей красе! — вытирая выступившие от смеха слёзы, пояснил Степаныч. — Ты нашёл что спросить! Тренироваться или воевать? А тут ещё и сам автобус поведёт!
— Какой автобус?.. Тьфу, на тебя! Мало ли, вдруг ответственности испугается?
— Кто? Мажор? Не делай мне смешно! У него же самомнение как... У президентов США меньше!
Вот тут я обиделся. Вот реально. Типа сам просился, а не перед фактом меня поставили? И главное с кем сравнили? Меня! И этих типов... Бр-р...
— Ты чего, Егорка? Шуткую я, шуткую... Не боись, Виктор Петрович, раз мы с капитаном говорим, значит, знаем! Всё будет тип-топ!
Правда как-то не уверенно это сказал, или мне показалось?
А дальше — больше... Вывалили, на меня бедного, ведро информации — сижу, обтекаю... Оказывается, что всё кругом подозрительно! Ага, вот бы я удивился, если бы Васильев что другое сказал! Точно бы поинтересовался, как и Рогожин до этого: «Ты кто? Куда майора дел?» Но по порядку...
— Короче, сержант, дело такое! Генерал-майор, который, привлёк нас к делу, прям, извёлся весь, так ему надо базу эту разгромить. И вроде логично всё, и оружие там, и наркотики, и уйти могут... Но ведь сходить посмотреть, есть или нет, может кто угодно?! А там дело техники... Армия давно на таких заморочках собачку схарчила... Он конечно про утечки всякие говорит, про врагов замаскированных, — тут майор даванул лыбу, прям во все зубы. — Мне говорит! Поверишь? И про всяких там... Короче убеждает! Тут становится понятным, почему мы. Рыло то в пушку, да и репутацию определённую создали... А там ещё и караван вот-вот прийти должен. Огромный! И дело ваше рвануть, что можно, или бой завязать, чтоб подмогу вызвать и сровнять всё с землёй. Но гложет меня чего-то? Не верю я ему, больно причины у него патриотические!
— Витя, а ты что в патриотизм не веришь? — Степаныч наивными глазками, уперев подбородок в руки, поставленные на колени, смотрит ему в глаза.
— Отчего же, верю. В патриотизм, в любовь к Родине, в самопожертвование — солдат под Москвой, или в Брестской крепости, в защитников Севастополя тоже верю. Я даже в генерала от НКВД, лёгшего на гранату, спасая детей, в мае сорок пятого — тоже верю.
Почему-то в этот момент, капитан и прапорщик отвели глаза, и лица на миг отразили грусть, как будто знали этого генерала. Может дед чей? Геройский, наверное, мужик. Смог бы я лечь на гранату? Не знаю... Попытаться отбросить, это да! Пусть даже рискуя не успеть, но сознательно вот так... А если отбросить нельзя? Тогда, лечь и ждать смерти, пусть секунду или две, но ждать? Не знаю, и дай бог никогда не узнать! Даже если этот НКВДшник был кровавым палачом и садистом, как их рисуют в кино, всё равно — уважаю! Хотя о чем это я? Данный подвиг, все сказал о характере этого человека. Так что уважать можно смело…
А майор тем временем продолжал:
— Но это были другие люди. Совсем другие! Таких уже нет... По крайней мере, среди генералов! Короче, не верю!
— Зря ты так, майор, у генерала есть желание звезду отхватить, — бледный Рогожин аккуратно покрутил головой на подушке. — Степаныч, поправь, а.
Прапор тут же подскочил к Руслану и стал крутить подушку туда-сюда, подыскивая идеальное положение.
— Тут конечно верно, — майор постучал ногтем по кожаной папке, которую ни на минуту не выпускал из рук, — но ведь за целую то, точно можно, а вот за развалины... Тем более, что уверен: многие будут недовольны, наверняка народу кормится куча... Плюс те, кто мог нагреться с того, что там есть! Вот и скажите, почему ему так важно, чтоб камня на камне? Как бы подставить не решил, и под монастырь всех не подвёл. Особенно тех, кто видел, что внутри...
— Оп-па... — обеспокоенно заёрзал капитан. — Хренушки, никакой операции не будет! Я своих парней под ракетный удар не пошлю!
— Успокойся, я всё продумал! Для всех: ты в больничке — помираешь! Степаныч, у постели твоей дежурит.
— Ты что? Он бы тогда в реанимации лежал! — возмутился прапор.
—А он и лежит там! Следак который дело о взрыве расследует, мужик с понятием оказался... Даже охрана стоит! А вдруг?! С докторами я уже всё решил. Главврача запугал до икоты, тут всё путём...
— Запугал? — усомнился Степаныч. — Мне казалось, что этот старый хрыч уже давно никаких корочек не боится!?
— Не боится... Так я корочками и не махал! Я ему такую жутко грозную бумагу показал, что он проникся!
— Хм... И где ты её взял? — недоверчиво поинтересовался «умирающий в реанимации» капитан.
— Как где? Нарисовал! Половину ночи сидел! Знаешь, какие я бумаги рисую? Ух... Не веришь? Вон у Милославского спроси, ему я тоже рисовал! Правда не такую грозную и от себя, но зато душевную...
Я только глаза закатил, изображая всю душевность...
— А ты жулик, — улыбнулся Степаныч, правда, по доброму: родственные души. — Последствий не боишься?
— Не а... Дохтур никому не скажет, я с него три подписки взял...
— Три? А нафига так много?
— Чтоб проникся! И со
