Лейкоцит - Антон Евгеньевич Захаваев
— Милый, ты у меня такой добрый. — Прокомментировала это дело Нагайна. — Кто-то другой, он бы никогда в жизни с фурлом не поделился. Просто из принципа бы не поделился бы. А, ты…
— Просто возвращаю долг! Кенджш и Пинджш, как ты помнишь, накормили нас! Теперь я кормлю другого! И мне искренне плевать фурл он там, или нет! — Прервал я её, изо всех своих недоразвитых ушей вслушиваясь в темноту, и одновременно с этим думая о том, что благородства в моём поступке сейчас не было ни капли, ибо тот являлся, если так можно выразиться, не более, чем подкупом, того самого опущенного метаморфа. Явно уже давно обитающего конкретно в этой вене метаморфа, что определенно с высокой вероятностью владел столь необходимой мне информацией. В частности информацией о месторасположение какого-нибудь неизвестного Кенджши, Пинджши и Нагайне ведущего в белые зоны свища, ради которой можно было и понимающим благодетелем заделаться. Тем более, что расходы на его пропитание мне сейчас вообще ничего не стоили, да еще данным поведением я себе неплохо так репутацию в глазах соратников поднял.
— Ну? — Выждав ещё какое-то время поинтересовался я Нагайны.
— Ест. С аппетитом.
— Отлично. Скажи, когда закончит.
— Угу, милый. Обязательно. — Кивнула змее-баба и буквально через считанные нано циклы добавила:
— Кажется, он все.
— Быстро, однако. — Невольно заметил я. — Там, в той ляжке, килограммов пять было.
— Голодный просто… — Чуть пожала плечами Нагайна. — Не удивлюсь, если это вообще его первая еда с момента становления фурлом.
— Очень даже может быть. — Пожал в ответ плечами уже я, и обращаясь к тому самому опущеному все в тот же полный голос крикнул:
— Понравилось?! Ещё хочешь?! Если хочешь, то выходи! Обещаем, что мы тебя первыми не обидим!
И снова ответом мне была тишина. Точнее тишина опять была ответом конкретно мне, а вот всё той же Нагайне…
— Она спрашивает: Почему мы не хотим обижать её первыми? — Прошептала та.
— В смысле «она»? — Почему-то невольно поймал я очередной лёгкий ступор. — Ты же говорила, что там он. Мы же о нём до этого только в мужском роде и разговаривали.
— Ну, правильно, милый. — Таким тоном, словно бы она не очень понимает, в чем именно её сейчас вообще собственно обвиняют, отозвалась змее-баба. — Правильно. Потому что слово «фурл», исключительно мужского рода. Ну нельзя сказать «фурлиха» или «фурлица». А так-то данный статус, самки гораздо чаще самцов получают, потому что…
— В силу своего пола на порядок хуже следят за языком, да? — закончил я за ту.
— Типа того. — Вздохнула Нагайна. — И ещё… Ту, которая там… Её Церна зовут. По крайней мере, когда она сама с собой говорит, то она к себе именно так обращается.
— Ясно. — Прищёлкнул языком я, и вновь некоторое время поразмыслив, что в данном случае самка это даже удобнее, а также включив всё своё обаяние крикнул:
— Церна, милая моя! Да не бойся ты нас так! Если ты будешь хорошей самочкой, то мы тебя, и не обидим, и накормим! Ну, же! Покажись!
Хрен его знает, как на данную реплику среагировала бы Кшайя, однако Нагайна, реально смышлёная Нагайна, приняла это всё как должное, и даже хмурым ревностным взглядом меня при этом не смерила, чем заработала себе от меня ещё парочку жирных плюсов.
— Церна уже были хорошей самочкой. — В этот самый момент раздался и темноты отчётливый женский голос. Довольно мелодичный, но при этом какой-то до невозможности отстранённый женский голос:
— Церна были очень хорошей самочкой, которые делали всё, что приказывала Старшая мать ее Унхуса, и желающие любви Церны самцы… И они тоже называли нас своей милой. Они тоже нас кормили, и обещали не обижать. Однако обидели. Они все нас обидели. И Старшая мать… И Унхус… И самцы… Особенно самцы… Они говорили, что никогда нас не бросят, но стоило только Церне допустить ошибку, и они нас изгнали… Они забыли все свои обещания, и просто нас изгнали…
— А что такое Унхус? — Мимоходом едва слышно поинтересовался я у Нагайны.
— Место, где можно за деньги нанять себе разового партнера для спаривания. — Ответила та. — И это… Она всё-таки идёт сюда. Церна идёт сюда. И… Ты не думай, милый. Твой приказ я помню. Дернется, сама ей лично все конечности сломаю.
— А не справишься, сестра, так мы поможем. — Как и практически всегда хором прошептали Кенджш и Пинджш.
Я удовлетворено кивнул, и уже буквально в следующее мгновение…
Первое, что я невольно произнес, увидев-таки ту самую Церну, увидев ту самую самку-фурла, было полное совершенно искреннего изумления протяжное: «Охренеть», и меня снова вполне себе можно было понять…
Глава 12
— Что, милый? — Как бы невзначай, с едва уловимой ревностью в голосе поинтересовалась у меня Нагайна. — Она тебе понравилась, да? Понравилась, как самка, да?
— Ошибаешься. — Не сводя глаз с Церны, грязной, и местами основательно драной, но при этом всё ещё на мой вкус охрененно сексуальной, длинноволосой, фигуристой, ушастой, и хвостатой Церны отозвался я. — Мне просто невольно показалось, что это одна из дочерей самого Быр-Шаха. Та, которая Гамма. Отсюда и такая реакция.
— Ну, врешь, ведь… — Протяжно вздохнула Нагайна, несколько нано циклов помолчала, и как бы невзначай выдала в пустоту:
— Никогда не понимала, чего такого вы, самцы, практически поголовно находите в базовом женском теле, длинных волосах, и комплекте состоящем из ушей вариант М-45, а также хвоста вариант С-20. Ну, действительно? Почему вы, самцы, практически все поголовно, так с этого дуреете, а? Это ведь далеко не самые практичные и полезные генмы. Они даже не самые красивые.
Сказать по правде, я не знал, что ответить, потому, как и сам понятия не имел, чем этот грёбаный состоящий из длинных волос, кошачьих ушей, и кошачьего же хвоста комплект, так меня цеплял. Причем цеплял основательно. Вплоть до еле сдерживаемой эрекции. И это хорошо ещё, что на всё той же Церне сейчас не было до кучи ещё и, например, ошейника с поводком.
Хотя и жаль. Потому что это было бы прикольно, поставить ту в таком случае на четвереньки, основательно намотать этот самый поводок себе на руку, и того… А она, чтобы в процессе мяукала… Нет, не мяукала, а пищала! Да! Пищала, как маленький котенок, и еще…
— Так! Стоп! — Я со всей силы ответил себе самую что ни на есть материальную пощёчину,
