Я Распутин. Книга третья - Алексей Викторович Вязовский
— По боснийскому вопросу Извольский передал наши требования отдать Сербии восточную часть Боснии, населенную сербами. Немцы поначалу взвились, но посчитали возможные плюсы и минусы и согласились. Там еще идет финальное согласование.
— И чем же господин министр их убедил? — повернулся к Столыпину король.
— Во-первых, сербы не самое лояльное к Австрийской империи население, а тут они его передают в другую страну. Во-вторых, акт аннексии из одностороннего превращается в международный и тем самым, в-третьих, Турция получает против себя не только Австрию с далекой Германией за спиной, но и Сербию с Россией.
Сербам, правда, и этого показалось мало, они возжелали получить все районы Боснии, населенные соплеменниками — а их хватало и на западе, но надо же понимать свои возможности! У них и так граница с Австрией километров четыреста, Белград австрийцы вообще из винтовок обстреливать могут, так нет, подай еще и кишку до Баня Луки! Как они эти лишние пятьсот километров оборонять будут, чем?
Нет, халява развращает. Казалось бы — перепали тебе нежданно-негаданно здоровенный кусок земли и тысяч сто населения, так сиди и радуйся, а не разевай рот на что ты никак удержать не сможешь.
Примерно так в ноте Извольского и объяснили ситуацию сербскому правительству. Верхушка во главе с королем надулась, но простой народ вышел на улицы праздновать воссоединение пусть пока с малым кусочком родины. Причем и в самой Сербии, и в Черногории, и в той части Боснии, что отходила к сербам, чем немедля воспользоались тамошние националисты и вылезли на празднование с лозунгами “Великой Сербии”. Некоторые горячие головы вообще требовали всех славянских земель южнее Дуная — вот в Болгарии-то удивились!
Удивились и в Турции, но больше разобиделись и надулись, но турок-то понять можно — несмотря на тридцатилетнюю оккупацию Босния и Герцоговина де-юре османские. Так что со свободным проходом через Проливы у нас вопрос надолго закрыт. В обоих смыслах. Но кое-что из этой ситуации выжать можно и даже должно.
— Петр Аркадьевич, а вы не считаете, что нам нужно неким образом показать туркам свою решимость и недовольство их позицией, помимо дипломатических нот, бесед с послами и прочей говорильни?
— Предлагаете тамошних пашей из пулемета перестрелять? — неожиданно подъелдыкнула Мария Федоровна.
А молодец тетка, умеет в трололо.
— Полагаю, Ваше Величество, — поклонился я Дагмаре, — младотурки и без нашей помощи с этим управятся, больно резвые ребята. А вот Черноморский флот у нас, кажется, застоялся.
— Хм… Произвести демонстрацию у проливов? Так державы взбеленятся, — нахмурился премьер. — Но идея мне нравится. Разве что… да, надо организовать визиты вежливости в Румынию и Болгарию. Отряд флота во главе с флагманом, вполне, вполне.
— Пару-тройку старых миноносцев им продать, по дешевке, — дополнил я.
Столыпин поднялся, извинился перед венценосными особами и помчался вершить мировую политику — глаза горят, усы топорщатся, считай, звездный час настал, человек впервые почувствовал, что значить быть в центре внимания всей Европы.
Вскоре ушла и Мария Федоровна, а мы с нашим корольком на радостях накатили коньячку, после чего я тоже кинулся на телеграф — вершить политику финансовую. Любое обострение это же колебания на бирже, а тут такой мощный инсайд! Если Щекин и наши банковские структуры сыграют правильно, мы можем очень неплохо нажиться на левантийских бумагах.
А если еще правильно подыграть, то можно пощипать и немецкий консорциум с французским названием Societe de Chemins de Fer Ottomans d’Anatolie — это как раз та самая железная дорога Берлин-Багдад. Немецким банкам лишние деньги ни к чему, а нам пригодятся. Правда, это заденет и французов, но на бирже союзников нет.
Сколько я отбил и принял телеграмм, не помню, но машину запустил. Теперь вопрос чем себя занять — поезд у меня только завтра, дураков лететь в Англию на самолете нет, после таких приключений надо движок перебирать. Так что погрузять “Генералиссимуса Суворова” на платформу и домой, малой скоростью. До Германии два гвардейца его величества Фредерика довезут, а там Танеева примет.
Мне же развеяться бы. Нет, не так как в Париже — с кокотками и Мулен Ружем, хочется высокой культуры.
Сопровождал нас в гости к королю посол в Дании князь Кудашев. Иван Александрович вел себя, как истинный аристократ, не строил из себя буку, а внимательно и любезно меня выслушал. Несмотря на то, что был несколько выбит из колеи темпом событий — вот служишь ты в европейском захолустье, где главное событие приезд и отъезд вдовствующий русской царицы, а тут бац! свалились тебе на голову сразу Распутин и Столыпин. Что делать? Куды бечь?
Когда я на голубом глазу предложил послу побыть моим гидом по столице, он мигом согласился. Сразу все стало понятно и привычно — есть высокопоставленные визитеры, их надо занять и развлечь.
Мы взяли два экипажа — второй для охраны — отправились обозревать город. Амалиенборг — зимняя резиденция королей, в стиле Людовика XV. Замок Розенборг, старый город с ратушей и биржей… Все это мне быстро надоело, обычная старая Европа.
— Есть у вас тут есть еще интересного? — поинтересовался я у посла
— Можно отправиться в оперу. Сегодня дают Кармен, — начал обстоятельно отвечать Кудашев. — Еще посоветую варьете…
— Нет, нет, неблагоуветливо, в Париже накушался — прервал я Ивана Александровича. Мой взгляд остановился на афишной тумбе рядом с уличным перекрестком. Среди пестрых афиш с рекламой цирка, синематографа и театров я неожиданно прочитал крупный заголовок Probleme der modernen Physik, под которым красовалась фотография усатого очкарика. Подпись под портретом гласила — Max Karl Ernst Ludwig Planck. Это что, тот самый Планк? Великий физик, изобретатель квантовой теории.
— Что там на афише? — я невежливо ткнул пальцем в сторону тумбы.
— С лекциями в Копенгаген — Кудашев прищурился, читая мелкий шрифт — Прибыл немецкий ученый, чьи взгляды перевернули наше представление об устройстве вселенной.
— Вселенная это душеспасительно. Едем, глянем на немца
****
Народу в зал датской академии наук набилось битком. Люди стояли в проходах, у самой кафедры, где должен был выступать Планк толпились газетчики.
Для нас, разумеется, место мигом нашлось — все-таки личные гости короля, но не в первом ряду.
