Елена Толстая - Большая нефть
— Оля!.. Оля!..
Буров встряхнул его, чтобы привести в чувство. Зубы Макара Степановича лязгнули, в глазах мелькнуло осмысленное выражение, но тут же исчезло, сменившись прежним ужасом.
— Оля!.. — пробормотал он.
— Уже едут, — сказал Буров сквозь зубы. — Туда уже едут. Вытащат. Спасут. Слышишь меня? Макар! Ты слышишь меня?
— А что я девочкам… скажу… — прошептал Макар.
— Ты парторг или нет? Ты коммунист, Макар! — заорал Буров. — Что ты раскис, как баба! Если жива — спасут! Слышишь? И гадов этих… их найдут! Расстреляют! Ясно?
Макар Степанович безвольно кивнул. Буров оставил его на месте и уехал к пожару на мотоцикле.
Он мчался по бездорожью, веером поднимая жидкую грязь. В голове стучало: если они погибли… тетя Маша… Оля Дорошина… Война давно кончилась, а люди погибают…
Авдеев был на войне. Авдеев знал это как никто другой.
Но Авдеева здесь нет. Буров был наедине с собой. Долгих двадцать минут.
А потом он прибыл к теплице. Там уже работали пожарные. Среди осколков стекла — прекрасного стекла, административный шедевр Клевицкого! — черного, покрытого радужной пленкой, — валялись разломанные ящики. Земля рассыпалась — драгоценный грунт. И в этом грунте было тело. Скорченная рука в обгоревшем рукаве ватника.
У Бурова перехватило дыхание. Он глянул на пожарного, стоявшего поблизости. «Кто?» — беззвучно спросил Григорий Александрович.
— Вадим Макеев — водитель, — сказал пожарный, поняв вопрос. — Сейчас рано что-то говорить, милиция разберется, но его, по-моему, сперва ножом пырнули, а потом сюда бросили, в теплицу.
— Он уже мертвый горел? — спросил Буров. Голос у него появился, но какой-то сиплый, срывающийся.
— Да, — сказал пожарный. В глазах его вдруг появилась боль. — Скажите мне, Григорий Александрович, для чего такое делать?
— Не знаю, — сказал Буров. — Не знаю… А где?..
— Ольга Валерьевна — там, на носилках. Ищем тетю Машу.
Он обвел руками пепелище. Буров покачал головой. Он отказывался верить увиденному. Как будто тысячу лет назад был вчерашний день, когда светило такое веселое солнышко и люди радостно вышли на субботник — строить теплицы, чтобы были в Междуреченске свои овощи и фрукты круглый год.
Буров прошел за развалины. Там действительно были расстелены на земле носилки, и на них, укрытая чьим-то ватником, лежала Оля Дорошина. Строгая красота Ольги Валерьевны производила особое впечатление среди разрушений и смерти. Лицо ее не пострадало, его даже обтерли от грязи. Она была бела и прекрасна, как статуя.
Когда Буров наклонился над ней, Ольга прошептала:
— Макар…
— Макар переживает, — кивнул Буров. — Но я обязательно скажу ему, что вы молодец, Ольга Валерьевна.
— И девочкам…
— Конечно, Оля. Лежите спокойно. Скоро уже приедут за вами. Вам надо в больницу.
— Тетя Маша…
— Ищут.
— Тетя Маша… — По щеке Дорошиной скатилась слезинка.
— Ее найдут, Ольга Валерьевна. И я сразу же передам вам все-все о ее состоянии. Не беспокойтесь.
Ольга чуть качнула головой и закрыла глаза.
— Тетя Маша…
— Нашли! — раздался громкий крик со стороны теплицы.
Буров вздрогнул, приподнялся, чтобы лучше рассмотреть происходящее. Ольга с земли внимательно следила за ним.
Пожарные вытащили тетю Машу из-под упавших деревянных конструкций. Тетя Маша сильно пострадала — вся левая рука в ожогах. Но хуже всего было то, что она надышалась угарного газа.
— Жива! — донесся голос.
Ольга заплакала сильнее.
Зашумел мотор — прибыла машина, чтобы везти обеих пострадавших женщин в больницу. Буров оседлал свой мотоцикл и вернулся в управление. Макар Степанович пил какие-то таблетки — от головной боли и от сердца. Дыша аптекой, он страдальчески уставился на Бурова.
— Оля в больнице, — быстро проговорил Буров. — Тетя Маша тоже. Убит водитель. Теплица сгорела к чертовой матери. Не знаю, что там можно спасти. Может, землю соскрести…
Макар сдавленно вскрикнул, как подстреленная птица, и побежал к выходу. Он бежал кособочась, приволакивая ногу. Касатонов проводил его взглядом.
— Надо же, как за жену переживает…
— Ольга моложе Макара. Очень красивая, умная, властная женщина. Мать двух детей, — объяснил Буров. — Макар в ней души не чает. И она заслуживает этого.
Он подумал о собственной семейной ситуации и поджал губы. Нет, о Галине сейчас лучше не вспоминать. Уехала — и уехала. Скатертью дорога. Ольга Дорошина — вот верная боевая подруга, настоящий товарищ. Такой должна быть советская женщина. Такой, а не… эгоисткой, которая вся погружена в собственные переживания.
И довольно о Гале. Довольно.
Он взял со стола таблетки «от сердца», которые бросил Дорошин, и проглотил сразу две штуки.
Касатонов покачал головой:
— Не привыкайте к таблеткам, товарищ Буров. Столько всего… от всего таблетку не найдешь.
— Не от всего, так хоть от чего-то, — сказал Буров. Он уселся за стол и посмотрел на Касатонова. — А от того, что я видел возле теплицы, только одна таблетка, товарищ Касатонов: возьмите этих гадов… и расстреляйте.
Касатонов безрадостно улыбнулся.
— Мы задержим их, товарищ Буров. В этом сомнений лично у меня нет. А что до приговора… Они же бандиты. Групповое преступление, убийства… Почти наверняка все пойдут под высшую меру социальной защиты. Александр Койва, он же Толя Владимирский, со своей бандой предстанут перед судом. На кровавом счету Анатолия Колотовкина несколько убийств и многочисленные грабежи. Мы давно за ним охотимся по всему Советскому Союзу…
— А что с Харитоновым?
— А что бывает с предателями? — вопросом на вопрос ответил Касатонов. — Харитонов покровительствовал банде, давал ей убежище у себя в городе. Вместо того, чтобы оберегать покой граждан, подвергал их опасности. Сталкивал местных и приезжих. С его попустительства происходили грабежи. А вы знаете, что похищена девушка? И это тоже — работа Койва. К сожалению, возбудить дело по факту похищения не удалось, поскольку участники располагают написанным пострадавшей документом, запиской, где она говорит о том, что уезжает со своим похитителем добровольно… Добровольно, как же! Мы с таким уже сталкивались. Ее попросту продали. Удивлены? Работорговля существовала всегда… Особенно торговля молодыми женщинами. Да мы тут всего ничего, а уже столько всего открылось! Думаю, Харитонову светит очень долгий срок.
— Ясно, — сказал Буров.
Он почти физически ощущал, как стареет от всех этих известий. И как только Касатонов держится? Неужели привык?
Наконец пришло известие из Медынска. Бандиты ворвались на аэродром. Понимая, что кольцо преследования вокруг них сжимается, они решились пойти на захват самолета. Именно к такому решению их и подталкивали оперативники. Возле самолета двух убийц ожидали. Едва они ворвались в салон, как их схватили. Не желая рисковать, муровцы создали численный перевес: пятеро против двоих. И еще трое поблизости, на тот случай, если кому-то из бандитов все же удастся вырваться. Тем, троим, осуществлявшим наблюдение снаружи, был дан приказ стрелять на поражение.
В результате в Москву увозили одного убитого милиционера, двух тяжело раненных преступников, главу банды, разоблаченного Харитонова, его сынка, который до сих пор не до конца осознал случившееся, и несколько сошек поменьше.
Касатонов попрощался с Буровым быстро, без сантиментов.
Буров пытался было поздравить товарища майора с успешно завершенной операцией, но тот только покачал головой:
— Не стоит. Праздника не будет — убит один из наших товарищей.
Буров вздохнул.
— Такая у нас работа, — заключил товарищ Касатонов.
Наверное, у любого другого эта обычная фраза прозвучала бы высокопарно, но Касатонов произнес ее совсем просто, как выдохнул.
Такая работа.
Вот такая работа, думал Буров… День за днем, день за днем — в мороз и в дождь, в жару и в зной, выходить на работу и впиваться буром в землю, заставляя ее отдавать человеку свои сокровища…
* * *Ольга Дорошина быстро шла на поправку. Ей повезло — она стояла дальше от огня, когда вспыхнул бензин. Да и молодой здоровый организм хорошо справлялся. Повязки с ран уже сняли, разрешили прогулки. Врач оставлял ее в больнице под наблюдением, поскольку самым опасным было признано отравление угарным газом.
Макар Степанович проводил в больнице каждый день не менее часа. Потом его Ольга выгоняла — нужно было возвращаться домой и заниматься детьми. Только теперь Макар Степанович в полной мере оценил тот титанический труд домоводства, который лежал на его супруге. У Ольги Валерьевны как у опытного агронома все было подчинено плану и науке. Она ничего не пускала на самотек — ни выращивание лука на подоконнике, ни делание детьми уроков, ни мытье посуды. Для всего существовали особое расписание и норма расхода. Например, не больше одного куска хозяйственного мыла в неделю, не больше четырех тетрадок в две недели — и так далее.
