Джон Стейнбек - Квартал Тортилья-Флэт. Консервный ряд (сборник)
Чей-то голос разбудил его. Рядом стоял человек.
– Рыбу ловили?
– Нет, животных собирал.
– А… а каких?
– Осьминогов, детенышей.
– Спрутов, выходит. Не знал, что они тут водятся. А всю жизнь тут живу.
– Мне приходится их разыскивать, – устало сказал Док.
– Надо же, – сказал незнакомец. – Ой, да что это с вами? У вас вид прямо больной.
Снова взвилась флейта, а ниже дрогнули виолончели, а море кралось, наползало на берег. Док стряхнул музыку, стряхнул лицо, стряхнул с себя озноб.
– Есть тут поблизости полицейский участок?
– Только в городе. А что?
– Там в скалах – тело.
– Где?
– Там, зажато между двумя скалами. Девушка.
– Надо же, – сказал тот. – Если найдешь тело – вознаграждение причитается. Забыл сколько.
Док встал и начал собирать вещи.
– Может, вы и сообщите? Мне что-то плохо.
– Ну да, ясно. Небось в жутком состоянии? Сгнило совсем?
Док отвернулся.
– Вознаграждение возьмете себе, – сказал он, – мне не надо.
Он зашагал к машине. Только флейта – одна – еще чуть слышно пела в ушах.
Глава XIX
Наверное, ни одна из затей дирекции универсального магазина Хольмана не имела такого успеха, как конькобежец на флагштоке. День за днем он кружил и кружил по круглой площадке, ну, а ночью его силуэт чернел на фоне неба, и каждый мог убедиться, что он еще наверху. Правда, никто не скрывал, что в центре площадки стальной столбик, и по ночам конькобежец прикрепляется к нему ремнем, но стоит, не присаживается, так что Бог уж с ним, с этим столбиком. Поглядеть на конькобежца приезжали из Джеймсберга и со всего побережья, даже с мыса Греймс. Из Салинаса народ валил валом, и тамошний совет налогоплательщиков сделал заявку на новое выступление конькобежца, когда тот захочет побить собственный рекорд и приумножить новым мировым рекордом славу Салинаса. Конькобежцев на флагштоках не так уж много, этот был явно лучший и то и дело побивал собственные рекорды.
Дирекция магазина ликовала. Белье, посуду и уцененный товар рвали с руками. На улице стояла толпа и, задрав головы, разглядывала одиночку на платформе.
На второй день пребывания на флагштоке он сигнализировал вниз, что в него стреляют из духового ружья. Сыскной департамент взялся за расследование. Высчитали угол траектории и обнаружили злоумышленника. Старый доктор Мерриваль торчал у себя в кабинете за занавеской с духовым ружьем. Его не привлекли к ответственности, но он обещал, что больше не будет. Он имел большой вес в масонской ложе.
Анри-художник не сходил со стула на бензоколонке у Рыжего Уильямса. Он и так и сяк и все взвесил философски и пришел к выводу, что надо построить дома такую же площадку и самому попробовать. Конькобежец влиял на весь город. На отдаленных улицах торговля совсем закисла, а чем ближе к Хольману, тем больше оживлялась. Мак с ребятами пошли туда, с минуту поглядели и вернулись во Дворец. Конькобежец им не так чтоб очень понравился.
Дирекция поставила в витрине двухспальную кровать. Когда конькобежец побьет мировой рекорд, он спустится и будет спать прямо в витрине, не отвязывая коньков. Карточку фирмы, выпустившей матрас, поместили в ногах кровати.
В городе обсуждали выдающееся спортивное событие, но о самом интересном вопросе, волновавшем буквально каждого, не упоминалось ни слова. Его никто не задавал, а мучил он всех. Над ним билась миссис Тролат, неся из шотландской булочной сумку со сдобой. Над ним бился мистер Холл в отделе мужской одежды. Три девицы Уилоуби фыркали всякий раз, как про это вспоминали. Но ни у кого не хватало духу про это заговорить.
Ричарда Фроста, молодого человека, блестящего и возвышенного, вопрос этот мучил еще больше, чем других. Он совсем измаялся. Ночь со среды на четверг он ворочался в постели, а с четверга на пятницу не сомкнул глаз. В пятницу вечером он напился и подрался с женой. Она поплакала, а потом притворилась, что уснула. Она услыхала, как он выскользнул из постели и пробрался на кухню. И еще немного добавил. А потом она услыхала, как он потихоньку оделся и ушел. Тут она снова поплакала. Было за полночь. Миссис Фрост не сомневалась, что муж отправился в «Медвежий флаг».
Ричард решительно зашагал сосновой аллеей с холма и дошел до Маячной. Там он свернул налево и двинулся к Хольману. Он прихватил с собой виски и перед самым магазином еще глотнул. Фонари погасли. Все опустело. Ни души. Ричард стал посреди улицы и поглядел вверх.
Он смутно различил на высокой мачте одинокую фигуру конькобежца, Фрост еще глотнул виски. Он сложил ладони рупором и прохрипел: «Эй!» Ему не ответили. «Эй!» – гаркнул он погромче и оглянулся – не бегут ли с постов фараоны.
С небес раздался хмурый отзыв:
– Чего надо?
Ричард снова сложил ладони рупором:
– Как… ну… как вы в уборную ходите?
– У меня тут банка, – сказал голос.
Ричард повернулся и отправился назад той же дорогой. Прошел по Маячной и вверх по холму, сосновой аллеей, и дошел до своего дома и вошел. Раздеваясь, он понял, что жена не спит. Когда спала, она всегда чуть посапывала. Он лег, а жена посторонилась на постели.
– У него там банка, – сказал Ричард.
Глава XX
Рано утром «форд» модели «Т» победно вкатил в Консервный Ряд, прогрохотал по желобам и проскрипел по заросшему пустырю к бакалее Ли Чонга. Ребята подняли передние колеса, перелили остатки бензина в пятигаллонный бидон, забрали лягушек и устало побрели к себе, в Ночлежный Дворец. И Мак пошел к Ли Чонгу с официальным визитом, пока ребята разводили в печи огонь. Мак, как полагается, поблагодарил Ли Чонга за машину. Упомянул о том, до чего им повезло, о сотнях добытых лягушек. Ли скромно улыбался и ждал неизбежного.
– В общем, блеск, – бодро сказал Мак, – Док платит по никелю за штуку, а у нас их чуть не тыща!
Ли кивнул. Цена была твердая. Всякому известно.
– Дока еще нету, – сказал Мак, – уж он обрадуется, как увидит эту лягушатину!
Ли снова кивнул. Он знал, что Дока нет, и он также знал, куда клонится беседа.
– Да, это между прочим, – сказал Мак, будто спохватившись. – Сейчас, понимаешь, нам выпить охота. – Он сумел подчеркнуть исключительность этого обстоятельства.
– Нет виски, – сказал Ли Чонг и улыбнулся.
Мак оскорбился до глубины души.
– На кой нам твое виски? Да у нас галлон такого виски, какое тебе сроду не снилось. Цельный, так его и разэтак, все как надо – галлон. Ну вот, – продолжал он, – мы с ребятами и хотим, чтоб ты зашел выпить с нами по одной. Ребята просили тебя позвать.
Ли не мог сдержать радостной улыбки. Не стали бы они предлагать виски, если бы у них его не было.
– Ну вот, – сказал Мак, – понимаешь, какое дело. Нам выпить охота и жрать охота, а нечего. Ты знаешь, что лягушкам цена – двадцать штук на доллар. А Дока нету, а жрать охота. И вот мы чего решили. Чтоб тебя не обижать, даем тебе двадцать пять штук на доллар. У тебя пять лягушек прибыль, и всем хорошо.
– Нет, – сказал Ли Чонг, – нет деньги.
– Да ну тебя, Ли, нам бы только жратвы немного. В общем, ладно уж, честно тебе скажу – мы хотим устроить Доку праздник, когда он вернется. Выпивки у нас полно, а нам бы еще бифштексиков или там чего. Док ведь такой мужик! Когда у твоей жены зуб болел – кто ей опий давал?
И точно, Ли был в долгу перед Доком, в неоплатном долгу. Трудность состояла только в том, чтоб понять, почему долг перед Доком обязывал его отпускать в кредит Маку.
– Расписки писать не будем, – продолжал Мак. – Передаем тебе в собственные руки по двадцать пять лягушечек на доллар, а ты отпускаешь нам товар и еще приходишь на праздник.
Ли принюхивался к предложению, как мышь к остаткам сыра в кухонном столе. Он не чуял подвоха. Все законно. Лягушки – те же деньги, раз имеешь дело с Доком; цена на них твердая, и тут выгода двойная. Прибыль в пять лягушек на доллар, а кроме того, на свой товар можно назначать любые цены. Правда, еще интересно, есть у них лягушки или нет.
– Надо глядеть лягусек, – сказал наконец Ли.
Возле Ночлежного Дворца Ли отведал виски, пощупал мокрые мешки с лягушками и дал согласие. Правда, оговорил, что дохлых лягушек не возьмет. Мак отсчитал пятьдесят лягушек, положил в банку, пошел в бакалею и получил на два доллара яиц, сала и хлеба.
Ли, предвидя оживленную торговлю, поставил в овощном отделе большой ящик. Он выпустил туда пятьдесят лягушек и прикрыл ящик мокрым мешком, чтобы его подопечным было уютней.
И торговля пошла оживленная. Сперва Эдди взял «Булла Дарэма» на две лягушки. Джон чуть попозже обиделся, что с одной лягушки до двух подскочила цена на кока-колу. Недовольство росло, покуда день сходил на нет, а цены возрастали. К примеру, бифштексы. Вроде самому лучшему бифштексу красная цена десять лягушек за фунт, а Ли заломил двенадцать с половиной. Персиковый компот шел по безбожной цене – восемь лягушек банка. Ли их просто общипывал. Он не сомневался, что ни в «Экономической торговле», ни у Хольмана не одобрили бы новую финансовую систему. Но хочется ребятам бифштексов – пусть раскошеливаются. Всех возмутило, когда с Хейзла, давно мечтавшего о паре желтых шелковых нарукавников, содрали за них тридцать пять лягушек. Яд алчности отравлял невинную милую сделку. Горечь росла. Но росло и количество лягушек в ящике Ли.
