Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая - Алексей Хренов

Кузьмич, услышав такие подозрительные клятвы, сам полез осматривать весь самолет, ворча:

— Лахудры испанские! Конечно! Пока чудом летаем!!

Лёха тоже стал взлетать с большой тревогой. Каждый запуск двигателя начинался с напряженного взгляда на приборную панель и затем он долго прислушивался к звукам самолёта, будто ожидая, что где-то в недрах машины вот-вот раздастся фатальный треск.

Перед каждым взлётом он обходил самолёт, проверяя крепления, швы и винты с таким видом, словно собирался не в небо, а на лунную орбиту.

Теперь даже привычное «Поехали» перед рулением звучало уже не весело, а скорее как заклинание, обращённое к машине: «Давай, родная, не подведи!»

* * *

К закату очередного лётного дня, когда Лёха уже начинал мечтать о том, чтобы хотя бы на час просто закрыть глаза и поспать, его у самолёта отловил командир звена и приятель, Николай Остряков. Тот подошёл, как всегда, с видом человека, который сейчас насыпет тебе задач на всю оставшуюся жизнь.

— Значит так, товарищ «инженер»! — подколол он Лёху, внимательно оглядев Лёхин самолёт, будто сомневаясь, что он ещё может подняться в воздух. — У тебя же завтра регламент на машине? Новые моторы ставить будут?

— Слышал я, и видел бесплатный цирк, как ты отжимал у Алексеева два лучших французских мотора! Ладно. Николай Герасимович звонил, просил, чтобы ты с утра пораньше в порт подъехал. Ему там с последним пароходом что-то «необыкновенное» прислали, — выделил голосом Николай, — велел главному Самоделкину это дело оценить лично. Так что дуй на рассвете в Картахену на своей мотовонючке.

Оставив после себя запах табака и ощущение чего то загадочного, Остряков растворился в вечернем воздухе. А Лёха только вздохнул. Уж очень он боялся загадывать, чем таким «необыкновенным» могла осчастливить его советская Родина в это время.

На рассвете, с ворчанием, достойным звука мотора своей «мотовонючки», Лёха дернул стартер мотоцикла. Аппарат так загрохотал и выдал такое облако дыма, что из казармы раздалось несколько сонных криков:

— Да кто там кочегарит в такую рань⁈ Хренов! Твою ж… ты нас отравить решил?

— Меньше фасоли надо трескать! — не остался в долгу Лёха.

Он тронулся в путь, гремя, фырча и оставляя за собой чёрный след сомнительного происхождения. Картахена встретила его первыми проблесками утреннего солнца. В груди шевелилось предвкушение. Что же это за чудо такое необыкновенное, раз Николай Герасимович посчитал, что именно Лёха способен оценить его?

С этими мыслями и запахом бензина в носу он покатил дальше, готовый к любым сюрпризам, которые могло подкинуть это утро.

* * *

Лёха нашёл Николая Герасимовича в порту, где тот, как разошедшийся ураган, энергично препирался с начальником порта. Испанец, размахивая руками, выкрикивал что-то с такой страстью, что, казалось, ещё чуть-чуть — и он пустит в ход кулаки. Кузнецов, не оставаясь в долгу, махал руками не хуже, хлопал себя по штанам и возносил руки к небу, словно требуя, чтобы небеса подтвердили его правоту.

Лёха замер на подходе, прикидывая, не стоит ли обойти эту бурю стороной.

«Поругались вдрызг, что ли?» — с напряжением подумал он, наблюдая за этим спектаклем, который обещал стать мыльной оперой с элементами боевика.

Но, подойдя ближе и начав прислушиваться, он внезапно понял, что всё это кипение страстей связано… с паэльей. Вернее, с тем, в каком ресторане Картахены её делают лучше всего. Оказалось, что Кузнецов упёрся в своё мнение, а начальник порта с пеной у рта доказывал, что знает места и получше.

Лёха, на правах знатока, которому однажды официантка из местной таверны одновременно подавала паэлью и губами целовала в ухо, не смог сдержаться.

— Так-так-так, а вот тут попрошу! — вмешался он, как судья, готовый выносить кулинарный вердикт. — На лучшую паэлью тут, знаете ли, и у меня человек есть! Да, да!

Слово за слово, спор разгорелся уже втроём. Лёха с жаром расписывал достоинства «своего» места, испанец громко возмущался, Кузнецов стоял на своём. Но вместо враждебности в воздухе повисла дружеская энергия: все кричали, смеялись и размахивали руками с таким задором, что спор напоминал фестиваль.

В конце концов троица пришла к неожиданному выводу:

— Истина в каждой сковороде своя! — объявил испанец и участники согласились, оставшись каждый при своём мнении, глядя друг на друга с довольными ухмылками.

* * *

Зайдя в кабинет, Кузнецов хитро посмотрел на Лёху и неожиданно рявкнул команду:

— Смирно!

По въевшейся в кровь и уже ставшей безусловной армейской привычке Лёха вскочил и замер, стараясь изобразить отсутствие эмоций на лице, глядя прямо перед собой. Типичный такой бравый солдат Швейк перед злющим вахмистром.

Получать очередной разнос от начальника Лёхе было не привыкать.

Кузнецов ехидно улыбнулся и произнёс:

— За отвагу и находчивость, проявленные при спасении боевого товарища от электрического тока, объявляю благодарность и снимаю одно ранее наложенное взыскание!

Тут уже Кузнецов не выдержал и заржал:

— Какое там по счёту, сам посчитаешь!

Он махнул Лёхе рукой в сторону дивана и журнального столика, разрешая присесть, а сам достал маленькую турку и поставил её на спиртовку, чтобы сварить кофе.

— Алексей, смотри, Родина нас не забывает, — начал он с лёгкой иронией. — Прислали на испытания новейшую авиационную торпеду. Советская секретная разработка, предназначена для сброса с самолёта.

— Это ту, лицензию на которую мы у итальяшек купили? — поинтересовался Лёха. — У них завод в Фиуме, кажется?

Кузнецов от неожиданности чуть не опрокинул спиртовку с туркой.

— Ты откуда это знаешь? — ошарашенно спросил он. — Это же секретная информация!

— Ой, Николай Герасимович, ну вы меня удивляете, — усмехнулся Лёха. — Испанцы такие же торпеды купили перед самой войной, итальянцы приезжали им сюда всё настраивать. А где испанцы с итальяшками, там никакая секретность не удержится, как вода в унитазе. Думаю, франкисты теперь с такими же торпедами мучаются.

Кузнецов покачал головой, разлил кофе по чашкам и начал разговор:

— Нам прислали четыре штуки и инженера в нагрузку на испытания. Якобы специальная авиационная модель. Забирай их со склада в арсенале и вези всё это дело на аэродром. Я уже звонил Алексееву, он, конечно, попытался отбояриться, но придётся и ему поработать. Нужно попробовать подвесить эту штуковину под СБ.

Вторая половина апреля 1937 года. Аэродром Лос-Альказарес.

К концу дня Лёха торжественно прибыл на аэродром Лос-Альказарес в сопровождении аж четырёх пыхтящих грузовиков, набитых ящиками, и одного очкастого инженера