Ника Батхен - Дары Кандары
– Так и объявим – за пятнадцать минут до взлета, – согласился Арчи. – Команда, старт в полночь. По
местам, бездельники! За работу!
Аларм заверещал за час до начала отсчета. Капитан вышел на смотровую площадку и зажмурился от
яркого света – «Хелену» окружили прожекторами, сновали журналисты, плечом к плечу стояли хмурые
полисмены. Перед строем прохаживался полковник внутренней безопасности, щуплый и совсем молодой на
вид. Он шутливо отсалютовал Арчи.
– Приветствую капитана погорелого судна. Поиграли и хватит, сдавайте оружие, выходите по
одному. Время кончилось, переговоров больше не будет.
– С чего такая немилость, господин околоточный? – лениво поинтересовался Арчи.
– Вы собрались поднять в космос это корыто. По статье планетарного кодекса сто четырнадцать часть
вторая, старт космических кораблей разрешен исключительно в специально отведенных местах, после
прохождения техконтроля и санитарной проверки. У вас есть нужные справки?
Арчи молча достал две карточки – конечно, они были фальшивыми, но журналистам хватит.
– Вы считаете, центр города это специально отведенное место?
– Я считаю, что команданте лучше знал, куда сажать боевой фрегат, – Арчи пожал плечами и
демонстративно отвернулся. Его собеседник сделал шаг к кораблю.
– Ферзь d2 – d4. Что вы на это скажете?
– Откуда вам… – начал Арчи и побледнел, вцепился пальцами в поручень.
– Вы подсказали, – по-юношески широко улыбнулся полковник. – Остальное было делом техники –
найти витальера с некрупными неприятностями и пообещать ему большие проблемы. Казначей Лео Флокс
как честный гражданин ввел нужный код в систему и деактивировал двигатель. Никуда вы не полетите,
господа альте-захн. Сдавайтесь сами – и закон будет к вам снисходителен.
На постаревшего, ссутулившегося капитана было жалко смотреть. Журналисты наперебой щелкали,
голографируя трагические черты – как выразительна белая борода, как скорбны складки у мудрых глаз
витальера, потерпевшего последнее поражение. Арчи молчал, казалось, он вот-вот упадет. Но пузатая
фляжка помогла старику и здесь.
– Вы позволите, господин полисмен, мне нужно всего лишь несколько минут, уговорить команду
сложить оружие. Они отчаянные ребята и я меньше всего хочу лишней крови – кто бы её ни пролил, она
прольется мне на руки.
– Хорошо, – согласился полковник. – Верный Генри поступил бы так же, не правда ли, боцман?
Время у вас есть. Майор, включите таймер, пожалуйста.
Через девять с половиной минут створки шлюза разъехались.
– Первый пошел! – громыхнул из динамиков бас капитана.
Грязный, смрадный, помятый, но несомненно живой Лео выкатился под ноги полисменов. Полковник
принюхался и отступил на шаг.
– Бедняга отродясь плохо играл и ничерта не понимал в композиции. Ферзь d2 – d4 – а потом ход
конем, шах и мат. Кодом были другие координаты. И у вас десять минут, чтобы унести отсюда трясущиеся
зады.
Полковника отшатнуло. Капитан Арчибальд продолжил:
– Считаю долгом предупредить – отсчет пошел, код сработал. Если вы пустите сон-машинку,
«Хелена» всё равно взлетит, но потом упадет на город. Наши жизни столько не стоят. Пошел вон! Вива
команданте!!!
«Вива!» – откликнулась команда. Сорванным голосом Марисабель добавила, куда именно нужно
идти и какие препятствия ожидают в дороге бравого подлицая, его коллег и самого всенародно избранного.
До самого старта она не повторилась ни разу. Полисменов едва успели эвакуировать, оборудование погибло
– но город не пострадал. Поэтому господин полковник впоследствии потерял лишь погоны.
Старушка «Хелена» оделась в белое пламя и с ревом оторвалась от земли. Флаг подняли в кают-
компании. Через тридцать минут на всех каналах планеты транслировали нравоучительное зрелище –
взбунтовавшийся фрегат А-класса распадается на атомы под ударом ракет внешней охраны.
….Номеров судна правда было не разглядеть. И частные голографы ещё месяц не могли пробиться за
стратосферу сквозь упорную магнитную бурю. И какое-то судно А-класса ещё год грабило прогулочные
яхты за поясом астероидов. И пиратов с Тортуги засекали в нашей ветке Галактики. Легенды ложь, но
людям надо во что-то верить. «Мы с тобой пройдем по кабакам, команду старую разыщем мы» – как певали
веселые витальеры.
Я танцевал на этой дискотеке, сэр, когда был мальчишкой. Пил молочный коктейль в кафе, таскал
кусочки обшивки и однажды даже подал капитану трубку Для меня слово «Хелена» не пустой звук и
оплавленная земля на месте старта родней материнского дома. Спасибо за вашу щедрость! Кстати, у меня
сохранилось кое-что – мелочи, альте-захн. Хотите приобрести сувенир, сэр?
Круги своя
Пахло смолой, как всегда у дорог. Пыхтящий паровоз уже протащил в город цепочку пестрых
вагонов, гул утих и только влажные рельсы подрагивали под рукой, словно внутри билась живая кровь. Так,
пожалуй, и есть – начав двигаться, металл обретает душу. Если священники молятся за котов и хоронят на
кладбище попугаев, чем хуже стальные трудяги? Пар наполняет их теплом, стук колесиков и шестеренок
сродни ударам сердца. А те невежды, что утверждают «рукотворные твари бесчувственны», просто ни разу
в жизни не пробовали относиться к ним по-людски…
Борегар Метерлейн или мастер Бойм, как давно уже звали его жители города, был человеком с
железным сердцем – может, поэтому он любил механизмы больше людей. Когда мальчик родился, повитуха
и доктор в один голос сказали «не жилец» – в груди мальчика что-то свистело и хлюпало вместо
размеренного «тук-тук». Сердце билось прямо под кожей, едва прикрытое тонкой перегородкой плоти. Но
Метерлейн-старший не стал хоронить сына. По совету единственного из докторов, который взялся помочь,
он выковал металлическую пластину, а врач вживил её в грудь младенца. Это не защитило Борегара от
насмешек детей, злых шуток девиц и любопытства соседей, но помогло прожить долгую жизнь. Длинные,
пышные как у женщины волосы мастера обильно тронула седина, машинное масло, сажа и копоть навеки
въелись в большие, испещренные шрамами руки. Он был ещё крепок, но старость уже заглядывала в его
зеркала.
Мастерскую свою Борегар унаследовал от отца и деда. Огромный деревянный ангар с рядами полок
вдоль дальней стены – никто и никогда не стирал с них пыль, ни одна женщина суетливой рукой не
проходилась по бесчисленным масляным или ржавым железкам, не копалась в сундуках и ящиках, полных
таинственными деталями. Шустрые роботы-уборщики, шурша колесиками, дочиста отскребали пол, но
подниматься на стеллажи им строго-настрого запрещалось. Каких только механизмов не пряталось в
мастерской! Допотопные велосипеды с огромными колесами, поломанный парикмахерский автомат,
похожий на кресло для пыток, угрюмые, но все ещё грозные паровые машины прошлого века, самобеглые
коляски с потрескавшимся лаковым верхом и несуразными тормозными педалями. Всевозможные
механические часы, настенные, настольные и напольные – за мелодичный разноголосый звон Борегар и
получил свое прозвище. Он был одним из последних механиков-самоучек, не пошел ни в корпорацию, ни на
завод, презирая поточное, бездушное воспроизводство.
Половину ангара занимали ничейные механоиды – снятые с выпуска, поломанные, немодные и
ненужные, выкинутые на улицу роботы. «Я люблю подбирать на помойках одинокие старые вещи» говорил
мастер Бойм. И подбирал, чинил, смазывал, менял подшипники и шестеренки, полировал металлические
бока, а затем пристраивал трудяг в хорошие руки или сдавал в аренду. Ведь не всякий может позволить себе
новехонький кухонный агрегат, механического садовника или «умную» колыбель. Мастер брал небольшие
деньги, а с бедняков и вовсе гроши, но соседи знали – стоит вернуть робота изувеченным или выбросить за
ненадобностью, никогда больше не получишь от мастера Бойма и ржавой гайки.
Десятки скрипучих стальных подмастерьев трудились в ангаре, не покладая манипуляторов. У
мастера оставалось время, чтобы бродить по городским окраинам, свалкам, депо, собирая несчастные
механизмы в свою тележку. Уличные мальчишки порой смеялись над ним, но обычно помогали – за
леденцы, удивительные игрушки или (о, чудо!) возможность постоять в мастерской, подержать щипцы,
вкрутить болт, осторожно нанести масло, протирая ветошью потайное нутро машины. Учеников Бойм не
