Жар-птица - Арина Теплова
Но Измайлов чувствовал, что она лжет, ибо ее поведение красноречиво говорило о том, что она боится оставаться на ночь здесь рядом с ним. Она была еще так юна и неопытна, что совершенно не умела скрывать свои эмоции.
Ему стало обидно от ее поведения. Ведь он ничего не делал постыдного по отношению к ней. Он спас ее несколькими часами ранее и теперь с почтением относился к ней. Да, он осознавал, что уж больно призывно и алчно смотрит на нее, даже на миг не оставляя ее взглядом в покое, но все оттого, что ранее он никогда не встречал существа более притягательного, чем она. Он не хотел лицемерить и скрывать свой интерес к ней, жаждал смотреть на нее, даже несмотря на то, что это ей явно не нравилось.
— Вы замерзли? — решил он перевести разговор на другую тему, видя, что ее губы трясутся.
— Да, — кивнула она.
— Я попробую развести огонь.
— Но как? — удивилась она.
— Здесь идет дымоход, — заявил он, подходя к кирпичной, чуть разрушенной трубе, выступающей из стены. — Можно кое-что сделать.
Быстро вытащив острый военный нож, он начал проворными движениями вытаскивать кирпичи из облезлой трубы, складывая на пол. Дымоход был старым, потому кирпичи выходили довольно легко.
— Несите их к окну, — велел он, подошедшей к нему девушке. — Сделаем подобие очага. У меня есть огниво, попробую разжечь небольшой костер.
— Но это опасно, дом загорится, — обеспокоилась Ирина, взяв в руки два кирпича.
— Не загорится, — хмыкнул он, сам подбирав восемь штук и потащив их к окну. — Я умело выложу кирпичи, и окно приоткроем.
Собрав старые холщовые мешки, Александр намочил их под моросящим дождем, и разложил на полу, друг на друга, сделав преграду, чтобы горящие угли не зажгли деревянный пол. Далее на мокрые мешки он выложил первый ряд из двадцати кирпичей сплошным квадратом и два ряда по контуру, словно делая края для костровища.
— Ну вот, как славно вышло. Теперь дело за малым. Сейчас! — заявил он и направился к спуску вниз.
— Вы куда, месье Измайлов? — взволновалась Ирина, видя, как он ловко спустился в лаз на второй этаж.
Внизу раздалась некая возня, стук и срежет. Через пять минут Александр закинул на чердак довольно внушительное количество деревянных брусков. И после умело забрался сам.
— Старая лестница хоть на что-то сгодилась. Выломал самые лучшие куски ступеней от нее, сухие пока. Для растопки в самый раз.
Огонь в умелых руках Измайлова заполыхал спустя четверть часа, наполняя промозглое пространство приятным теплом. Дым тянуло в приоткрытое окно.
Пододвинув скамью ближе к костру, Ирина села на нее, протягивая руки к огню. Алекс остался сидеть на корточках рядом с самодельной печью чуть сбоку, поправляя дрова длинной палкой, выломанной из той же лестницы.
Спустя некоторое время он посмотрел на девушку и, улыбнувшись, спросил:
— Вы как? Согрелись?
— Нет, — ответила она искренне.
Молодой человек бесцеремонно протянул руку к ее рединготу и прошелся по нему ладонью.
— Позвольте, да вся мокрая! — констатировал он тут же. Его рука устремилась дальше по юбке ее платья. Ткань была насквозь мокрая. Неудивительно, что девушка не могла согреться. — Вам надо снять мокрую одежду, иначе простынете.
— Неприлично говорить подобное, сударь.
— Нет, вы не понимаете, надо непременно снять мокрое и обсушить все у огня, — заявил он твердо. — Холодает. Вы окоченеете от холода в мокром платье.
— Но оно только до талии мокрое. Я теперь встану к огню и высохну так, — тихо сказала девушка, поднимаясь со скамьи.
— Это глупо, Ирина Николаевна, — внушал он. — Послушайте, давайте я дам вам свой мундир. Он сухой.
— Мне не нужен ваш мундир, сударь. И я не собираюсь раздеваться, — возмутилась она.
— Отчего же? Вы снимете платье и нижние юбки, останетесь в рубашке. Наденете мундир, а моим плащом укроете ноги. Посидите пару часов у огня, обсушите волосы. Платье ваше я с другой стороны дымохода приспособлю. Думаю, к вечеру оно высохнет.
— Нет-нет, — залепетала она смущенно.
Ирина чувствовала себя в каком-то нескончаемом кошмаре. Сначала эта вода, потом карабканье на чердак, сейчас он говорил, что она должна раздеваться. И все это подкреплялось совсем неприличными поглощающими взорами этого молодого гвардейца, от которых ее щеки прямо горели. Но самое печальное то, что она была сильно голодна. Ведь с утра, отправляясь в храм, она выпила только воды. Сейчас же день клонился к вечеру, а ее желудок непрерывно урчал от голода.
— Не буду я смотреть на вас, если вы этого боитесь, — заявил Александр, отчетливо видя в ее глазах сомнение. Она явно жаждала обсушить одежду, но ее воспитание, похоже, не позволяло раздеваться при незнакомом мужчине. Он быстро встал и отвернулся от нее, расстегивая свой мундир. — Я отвернусь. Повернусь, только когда вы дозволите мне.
Стянув мундир с широких плеч, Александр, не оборачиваясь, протянул его девушке, заведя руку за спину. Она не взяла, и он настойчиво велел:
— Берите, говорил вам, Ирина Николаевна, не упрямьтесь.
— Нет.
— Прекрасно, мадемуазель Упертость, — выпалил он едко, оборачиваясь и сверкая на нее глазами. — Но когда на вашей могиле напишут «Умерла от переохлаждения, оттого что имела непомерную гордость», я первый буду оплакивать вашу кончину.
— Зачем вы говорите так? — пролепетала она несчастно, дрожа всем телом.
— Оттого что вы уже бледны как полотно, и ваши губы синие от холода. Вы же еще рассуждаете, раздеваться вам или нет. Раздевайтесь, я вам сказал. Это приказ! Вы слышите меня? — выпалил он, уже заводясь от ее упрямства.
— Вы мне приказываете? — опешила она от его властного тона.
Все три часа, с того момента, когда он вытащил ее из кареты, Измайлов говорил с ней вежливо и даже как-то заискивающе. Теперь же он словно поменялся или как будто открылся с другой стороны.
— Именно! Приказываю, — кивнул он утвердительно, сверкая на нее глазами.
— И по какому праву вы…
— По тому праву, что я старше вас и опытнее. По тому праву, что я не прощу себе, если вы умрете от переохлаждения, и винить буду в этом себя!
— Боже, зачем вы так говорите?
— Сударыня, раздевайтесь немедля! — он насильно сунул в руки Ирины свой мундир. — Я более не желаю слушать ваши отговорки. Сейчас вы не в той ситуации, чтобы играться в эти ваши достоинства и стыдливость.
