Александр Дюма - Сальватор. Том 1
– Вы настаиваете? – спросил Жибасье.
– Надо думать!
– Не жалуйтесь потом на судьбу!
– Довольно говорить! Следуйте за мной по доброй воле.
В противном случае я буду вынужден применить силу.
Полицейский вынул из кармана пару наручников, которые так и напрашивались на знакомство с запястьями Жибасье.
– Будь по-вашему! – смирился Жибасье; он понял, что попал в дурацкое положение, которое могло еще более осложниться. – Я готов следовать за вами.
– В таком случае позвольте предложить вам руку, а эти двое господ пойдут сзади, – предупредил полицейский. – Вы, как мне кажется, способны сбежать от нас, не простившись, на первом же перекрестке.
– Я исполнял свой долг, – проговорил Жибасье, воздев кверху руку и будто призывая Бога в свидетели, что он сражался до последнего.
– Ну-ка, вашу руку, да поживее!
Жибасье знал, как должен положить руку арестованный на руку сопровождающего. Он не заставил просить себя дважды и облегчил полицейскому задачу.
Тот узнал в нем завсегдатая полицейского участка.
– Ага! – воскликнул он. – Похоже, такое случается с вами не впервой, милейший!
Жибасье взглянул на полицейского с таким видом, словно хотел сказать: «Будь по-вашему! Хорошо смеется тот, кто смеется последним».
Вслух он решительно проговорил:
– Идемте!
Жибасье с полицейским вышли из гостиницы «Великий Турок» под руку, словно старые и добрые друзья.
Двое шпиков шли следом, изо всех сил стараясь показать, что не имеют к нашей парочке ровно никакого отношения.
IV.
Триумф Жибасье
Жибасье и полицейский направились, или, вернее было бы сказать, полицейский повел Жибасье на Иерусалимскую улицу.
Благодаря мерам предосторожности, принятым полицейским, проверявшим паспорта, всякий побег исключался, как понимают читатели.
Прибавим к вящей славе Жибасье, что он и не думал бежать.
Более того, его насмешливый вид, сострадательная улыбка, мелькавшая на его губах всякий раз, как он взглядывал на полицейского, беззаботность, раскованность и презрение, с какими он позволял вести себя в префектуру полиции, свидетельствовали, скорее, о том, что совесть его чиста. Словом, он, казалось, смирился, но вышагивал гордо, скорее как мученик, нежели как несчастная жертва.
Время от времени полицейский бросал на него косой взгляд.
По мере приближения к префектуре Жибасье не хмурился, а, напротив, становился все веселее. Он заранее предвкушал, какую бурю проклятий обрушит по возвращении г-н Жакаль на голову незадачливого полицейского.
Этот просветленный взгляд, сияющий, словно ореол на безмятежных лицах, начал пугать полицейского, арестовавшего Жибасье. В начале пути у него не было никаких сомнений в том, что он задержал важного преступника; на полпути он засомневался; теперь он был почти уверен, что дал маху.
Гнев г-на Жакаля, которым пугал его Жибасье, будто гроза, уже навис над его головой.
И вот мало-помалу пальцы полицейского стали разжиматься, высвобождая руку Жибасье.
Тот отметил про себя эту относительную свободу, неожиданно ему предоставленную; однако он отлично понимал, что заставило расслабиться дельтовидную мышцу и бицепс его спутника, и потому сделал вид, что не заметил его маневра.
Полицейский надеялся на прощение своего пленника, он как нельзя более забеспокоился, когда заметил, что по мере того, как его собственная хватка ослабевала, Жибасье все крепче вцеплялся в его руку.
Он поймал преступника, который не хотел его выпускать!
«Дьявольщина! – подумал он. – Уж не ошибся ли я?!»
Он на мгновение остановился в задумчивости, оглядел Жибасье с головы до ног и, видя, что тот, в свою очередь, окинул его насмешливым взглядом, затрепетал еще больше.
– Сударь! – обратился он к Жибасье. – Вы сами знаете, какие у нас суровые правила. Нам говорят: «Арестуйте!» – и мы арестовываем. Вот почему порой случается так, что мы совершаем досадные ошибки. Как правило, мы хватаем преступников.
Однако бывает, что по недоразумению мы нападаем и на честных людей.
– Неужели? – с издевательской усмешкой переспросил Жибасье.
– И даже на очень честных людей, – уточнил полицейский.
Жибасье бросил на него красноречивый взгляд, словно хотел сказать: «И я тому живое свидетельство».
Ясность этого взгляда окончательно убедила полицейского, и он прибавил с изысканной вежливостью:
– Боюсь, сударь, я совершил оплошность в этом роде; но еще не поздно ее исправить…
– Что вы имеете в виду? – презрительно поморщился Жибасье.
– Боюсь, сударь, я арестовал честного человека.
– Надо думать, черт подери, что боитесь! – отозвался каторжник, строго поглядывая на полицейского.
– С первого взгляда вы показались мне человеком подозрительным, но теперь вижу, что это не так; что, наоборот, вы – свой.
– Свой? – с высокомерным видом проговорил Жибасье.
– И, как я уже сказал, поскольку еще не поздно исправить эту ошибку…
– Нет, сударь, поздно! – перебил его Жибасье. – Из-за этой вашей ошибки человек, за которым я был приставлен следить, удрал… А что это за человек? Заговорщик, который через неделю совершит, может быть, государственный переворот…
– Сударь! – взмолился полицейский. – Если хотите, мы вместе отправимся на его поиски; и это будет сущий дьявол, если вдвоем мы…
В намерения Жибасье не входило разделить с кем бы то ни было славу от поимки г-на Сарранти.
Он оборвал своего собрата:
– Нет, сударь! И, пожалуйста, довершите то, что начали.
– О, только не это! – запричитал полицейский.
– Именно это! – гнул свое Жибасье.
– Нет, – снова возразил полицейский. – А в доказательство я ухожу.
– Уходите?
– Да.
– Как – уходите?
– Как все уходят. Выражаю вам свое почтение и поворачиваюсь к вам спиной.
Повернувшись на каблуках, полицейский в самом деле показал Жибасье спину; однако тот схватил его за руку и развернул к себе лицом.
– Ну уж нет! – молвил он. – Вы меня арестовали, чтобы препроводить в префектуру полиции, так и ведите меня туда.
– Не поведу!
– Поведете, черт вас раздери совсем! Или скажите, почему отказываетесь. Если я упущу своего заговорщика, господин Жакаль должен знать, по чьей вине это произошло.
– Нет, сударь, нет!
– В таком случае я вас арестую и отведу в префектуру, слышите?
– Вы арестуете меня?
– Да, я.
– По какому праву?
– По праву сильнейшего.
– Я сейчас кликну своих людей.
– Не вздумайте, иначе я позову на помощь прохожих. Вы знаете, что в народе вас не жалуют, господа полицейские. Я расскажу, что вы меня сначала арестовали без всякой причины, а теперь собираетесь отпустить, потому что боитесь наказания за превышение власти… А река-то, вот она, совсем рядом, черт возьми!..
Полицейский стал бледен как полотно. Уже начинала собираться толпа. Он по опыту знал, что люди в те времена были настроены по отношению к шпикам весьма агрессивно.
Он бросил на Жибасье умоляющий взгляд и почти разжалобил каторжника.
Но вскормленный на изречениях г-на де Талейрана, Жибасье подавил это первое движение души: ему нужно было позаботиться о том, чтобы оправдаться в глазах г-на Жакаля.
Он, словно в тисках, зажал руку полицейского и, превратившись из пленника в жандарма, поволок его в префектуру полиции.
Во дворе префектуры собралась как никогда большая толпа.
Что было нужно всем этим людям?
Как мы уже сказали в предыдущей главе, все смутно угадывали приближение мятежа, и эта мысль витала в воздухе.
Толпа, заполнившая двор префектуры, состояла из тех, кто должен был сыграть в этом мятеже известную роль: все они явились за указаниями.
Жибасье, смолоду привыкший входить во двор префектуры в наручниках, а выезжать в забранной решеткой карете, на сей раз испытал неподдельную радость, чувствуя себя не арестованным, а полицейским.
Он вошел во двор как победитель, с высоко поднятой головой, задравши нос, а его несчастный пленник следовал за ним, как потерявший управление фрегат следует на буксире за гордым кораблем, летящим на всех парусах с развевающимся флагом.
В толпе произошло замешательство. Все полагали, что Жибасье находится на Тулонской каторге, и вдруг он выступает за старшего.
Однако Жибасье не растерялся: он стал раскланиваться налево и направо, одним кивал дружески, другим – покровительственно; над собравшимися прошелестел одобрительный шепот, и к Жибасье стали подходить старые знакомые, выражая удовлетворение тем, что видят его в своих рядах.
Он пожимал руки и принимал поздравления, чем окончательно смутил несчастного полицейского, так что даже пожалел его в душе.
Потом Жибасье представили старшему бригады, заслуженному фальсификатору, который, подобно самому Жибасье, на определенных условиях, оговоренных с г-ном Жакалем, перешел на службу полиции. Он был возвращен с Брестской каторги; таким образом, он не был знаком с Жибасье, и тот тоже его не знал; но, проводя время на берегу Средиземноморья, Жибасье частенько слышал об этом прославленном старике и уже давно мечтал пожать ему руку.
