Карина Тихонова - Не родись красивой, или Точка опоры
На мой взгляд, Элла на такую безоглядную любовь способна не была. Хотя, конечно, я могла и ошибаться.
Элла являла собой довольно обычный в наше время тип женщины, попавшей из нищеты в богатство. Раньше про таких говорили: «Из грязи в князи». Само по себе это, конечно, не преступление. Но довольно часто внезапно разбогатевшие дамы, имеющие смутное представление о настоящих аристократах, изо всех сил стремятся примкнуть к их рядам. И порой выглядят нелепо.
─ Это человек не нашего круга, ─ в десятый раз повторила Элла свое любимое выражение, рассказывая о каком-то шапочном знакомстве.
Один раз я не выдержала и спросила:
─ Элла, что это за кружковщина такая, объясните мне, пожалуйста?
Элла удивленно захлопала ресницами. От женщины, носившей настоящее французское белье и бриллианты в платине, она такого вопроса не ожидала.
─ Ну, как же? – переспросила она беспомощно. – Разве и так не понятно? Человек, с которым не стоит общаться…
─ Почему? – не отставала я.
Элла снова захлопала ресницами.
─ Как почему?
Мне надоело ее беспомощное блеянье, и я пришла на помощь.
─ Это глупый человек? Непорядочный человек? Человек, лишенный чувства юмора? Националист? Домостроевец? Преступник? С кем нам не стоит общаться?
Элла обмозговала мои вопросы и не нашла на них достойного ответа. Только сказала:
─ Странная ты какая-то…
И остаток дня общалась со мной очень холодно.
Впрочем, у Эллы было одно немаловажное достоинство, перекрывающее все мелкие недостатки: Элла – прекрасная мать.
Генриэтту она любила до самозабвения, никаким нянькам ребенка не доверяла и возилась с девочкой сама. Сама отвозила ее утром в школу, дожидалась конца уроков, блуждая по бутикам, потом привозила девочку обратно. Кормила дочь, одевала, причесывала, следила за ее оценками, лично общалась с педагогами, помогала делать уроки, играла с девочкой в теннис, возила ее в бассейн, занималась с ней музыкой…
В общем, дочь была для нее светом в окошке.
Нужно сказать, что родилась Генриэтта довольно ослабленным ребенком. У девочки была родовая травма: сломана ножка. Ножка срослась, но неровно, и одна нога была чуть короче другой. Элла забросила все свои дела, поставила крест на карьере, которую ей вполне способен был обеспечить влиятельный муж, и с головой ушла в проблемы дочери.
Девочка до трех лет носила на ноге специальное приспособление для выравнивания кости. Мучения ребенок испытывал невероятные, и родители буквально дневали и ночевали возле ее постели. В три года «испанский сапог» с девочки сняли, но выяснилось, что грянула вторая беда: Генриэтта сильно заикалась. Это был недуг семейства Волоховых, передающийся по наследству. Максим чуть не бился головой о стену, чувствуя себя виноватым, но Элла не стала опускаться до глупых упреков. Повезла дочь к хорошему логопеду, тот взялся выправить заикание с одним условием: полгода девочка должна молчать.
То есть молчать везде: и дома, и на улице. Не разговаривать ни с кем: ни с родителями, ни с подружками.
И как это объяснить трехлетней малышке?
Генриэтту изолировали. Ребенок сидел дома, в комнате, до потолка набитой дорогими игрушками, и молчал.
Вы можете себе это представить?
Я – нет.
Впрочем, врач разрешил водить ребенка в театр. И Элла таскала дочь на дневные представления кукольного театра, репертуар которого Генриэтты через полгода выучила наизусть.
В общем, через полтора года мучений Генриэтты обрела правильную речь. Чего это стоило родителям в моральном плане – не представляю.
Вот так и вышло, что сейчас, к десяти годам, девочка была совершенно нормальным полноценным ребенком, и ее жизнь нисколько не осложняли дурацкие скобки на зубах. Генриэтта привыкла к таким мучениям, что скобки на их фоне казались просто развлекательным аттракционом.
Хуже то, что из-за непрерывных болезней она не смогла обрасти подружками. Девочка оказалась очень одинокой.
Но так уж вышло, что в жизни Эллы тоже образовался полный вакуум.
Раньше общаться с подругами у нее просто не было возможности. Болезни дочери поглощали ее целиком. А когда болезни, наконец, были побеждены, Элла с удивлением обнаружила вокруг себя пустоту.
Старые приятельницы разбежались по своим делам: кто-то делал успешную карьеру, кто-то удачно вышел замуж, кто-то выправлял непутевых детей…
В общем, старые подруги потерялись, а новые как-то не наживались.
Тем более что пять лет назад Волховы решили переехать подальше от Москвы, чтобы Генриэтта дышала относительно чистым воздухом, а не столичным суррогатом из отходов производства и плавящегося асфальта.
Так что в каком-то смысле мое появление было для Эллы просто манной небесной.
Конечно, явись я перед ней в дешевой китайской куртке, ни о каком общении «на равных» не было бы и речи. Но мой внешний вид говорил о том, что я – человек не бедный, следовательно, достойный внимания.
Или, выражаясь языком Эллы, «человек ее круга».
Итак, на второй день после моего возвращения из беспамятства я выяснила, что нахожусь в поселке Старое Бочарово, расположенным в шестидесяти километрах от Москвы. Поселок был относительно новым, но застраивался не слишком быстро. Цены на землю здесь были ого-го, а вот условия настораживали. Скажем, канализация. До ближайшей трубы следовало тянуть два километра, и цивилизованный комфорт влетал в копеечку. Опять же, природные условия подкачали: лес в наличии имелся, а речки поблизости не было. Так что поселок застраивался по принципу «знакомые рядом».
Первым новоселом стал некто Саша. Тот самый мужчина с неприятными двухцветными глазами, который делал мне уколы.
Как мне удалось выяснить, по основной своей специальности Саша был врачом. Точнее говоря, военным хирургом.
Закончил он военную медицинскую академию довольно давно, еще в конце семидесятых, и тут же отбыл исполнять интернациональный долг в Афганистан. Там и прослужив вплоть до вывода войск. Вернувшись назад, купил небольшой участок подальше от Москвы, благо цены тогда были еще не ломовые, и построил симпатичный домик.
Отсутствие соседей Сашу ничуть не смущало. Человек он, судя по всему, был нелюдимый, к общению не стремился и разрастание поселка отнюдь не приветствовал.
С личной жизнью у отставного военного хирурга дело обстояло глухо. Элла могла предъявить мне только смутные слухи. Говорили, что в Афгане Саша женился на какой-то местной освобожденной женщине востока. Вроде бы имелся и ребенок, только непонятно, сын или дочь. Но произошла очередная смена власти, и его семью вырезали «непримиримые».
Опять-таки, за достоверность этих данных Элла не ручалась. Ясно было только одно: жил Саша один и менять статус-кво явно не собирался.
Пять лет назад Максим познакомился с бывшим военным хирургом на съемках какого-то фильма. Сашу пригласили выступить консультантом, на что тот неожиданно согласился.
Странно, но с Максимом они подружились очень быстро, и настолько крепко, что Волохов решил построить дом поближе к новому другу. И как Элла ни заламывала руки, указывая на отсутствие общества в радиусе шестидесяти километров, муж остался непреклонным.
Дом построили, семейство переехало.
Сама Элла к Саше относилась сдержанно. «Темный тип» ─ вот определение, которое она дала мне, не задумываясь.
Я вспомнила переливчатые глаза непонятного цвета и согласилась с хозяйкой дома.
Третьим камикадзе, примкнувшим к их закрытому обществу, стал некто Стефан Викторович Богданович.
О нем Элла говорила трепетным голосом, пряча глаза, и я предположила, что это и есть тот самый самец из категории красивых павлинов, который способен разрушить благополучную женскую судьбу.
Стефан был значительно младше Эллы. Блистательные мужские тридцать пять против осенних женских сорока трех наводила на грустные мысли о переменчивости и непостоянстве. И, в общем, оказались правильными.
Стефан перетащил следом за собой некую Викторию Грачеву, даму деловую, успешную, издательницу нескольких популярных женских журналов.
О ней Элла говорила с нескрываемой злобой, и я поняла, что это и есть та самая удачливая соперница, которую ненавидит любая женщина, даже заочно.
И, наконец, пятым обитателем поселка был загадочный тип, про которого ходили разные слухи. Одни говорили, что это доверенное лицо президента одной бывшей республики Советского Союза. Лицо, которое готовило своему шефу плацдарм для отступления после выборов и последующей новомодной революции.
Другие считали, что это удачно обанкротившийся владелец крупного алюминиевого завода.
Третьи предполагали…
Впрочем, неважно.
Версий было множество, ни одна не подкреплялась доказательствами, следовательно, все они имели право на существование.
