Менандр - Комедии. Мимиамбы
Тогда намечается другой, не менее традиционный план устроить дела юноши: Сострат решает обратиться за советом к рабу Гете, ловкачу, которому всегда все удается. Зрители, зная обычное амплуа раба-интригана, довольно долго будут ждать, что Гета станет главной пружиной интриги. Но напрасно. Сострат не найдет слуги, а когда они встретятся, возникнут другие планы. Далее, познакомившись с Горгием, Сострат серьезно рассчитывает на его поддержку, но снова его расчеты не оправдываются. Таким образом, ни один из выдвинутых поэтом ходов, служащих обычно для развития интриги, не реализуется.
Впрочем, как только появилась надежда на помощь Горгия, действие повернуло на новый, совсем не традиционный путь: изысканный горожанин и щеголь, Сострат переодевается в грубую деревенскую овчину, берет непривычную для его рук тяжелую мотыку и отправляется работать в поле, чтобы привлечь внимание и расположение Кнемона. Зрители ждут эффекта от этого, пусть необычного плана, но, кроме двух блестящих комических сцен, маскарад Сострата ничего не дает. Кнемон, удрученный обилием посетителей, не вышел в поле, и влюбленный юноша напрасно надрывался на тяжелой работе под палящим солнцем. Правда, и Горгий и зрители узнали, что Сострат не только на словах, но и на деле исполнен доброй воли, благороден, не пренебрегает тяжелым трудом. Это немаловажная черта для комедий Менандра, всегда стремящегося показать, что его герой своими душевными качествами заслуживает счастья, которое выпадает на его долю.
Решение конфликта приходит случайно и с совсем неожиданной стороны. В тот момент, когда всеобщее внимание сосредоточено на служанке Симихе, которую рассвирепевший старик грозит наказать за то, что она уронила в колодец мотыку, оказывается, что сам Кнемон свалился в колодец. Цепь падений в колодец завершается и приводит к решению конфликта пьесы: Горгий спасает Кнемона, а тот, почувствовав заботу о себе, отходит от крайностей, присущих его характеру, принимает в дом жену и пасынка и даже соглашается на замужество дочери. Этот поворот кажется тем более неожиданным, что мысль, будто Кнемон может измениться, дважды отвергалась в пьесе.
Уже в этой ранней комедии поэт прекрасно владеет искусством интриги, держит зрителей в напряжении, несколько раз направляет их внимание по ложному пути и не пользуется ни одним из избитых приемов. Он тщательно мотивирует каждый выход и исчезновение действующего лица (черта, которой не было в древнеаттической комедии) и следит за последовательностью в развитии действия.
«Брюзга» — комедия одного выразительного и господствующего в пьесе характера. Другие персонажи «Брюзги» больше подчинены той функции, которую они несут в сюжете пьесы, чем психологическим задачам.
Внутренне характерное, неповторимо индивидуальное еще не стало движущей силой действия в этой пьесе. Правда, изображение главных персонажей не вполне соответствует традиционным маскам, но эти отклонения подчинены политической и философской концепции пьесы, выраженной явно дидактически. Сам Кнемон в значительной мере сконструирован по заданной модели, Сострат и Горгий умозрительны и риторичны, их поведение скорее мотивировано исповедуемыми ими принципами благожелательности и взаимопомощи, чем индивидуальными чертами характера. Только во второстепенных персонажах (прихлебатель Хэрей, бегущий раб Пиррий, повар Сикон, верный раб Горгия Дав) черты традиционных масок выражены достаточно полно.
В соответствии с чертами, заданными маской, охарактеризованы два персонажа и в комедии «Самиянка» — Демея и Никерат. Это очень выразительные носители масок стариков. Действие в этой, по многим приметам ранней комедии развивается прямолинейно и обусловлено, по-видимому, как и в «Брюзге», в большей степени случайностями, чем характером действующих лиц. В комедии содержатся элементы фарса (драка стариков, напоминающая сцены из древнеаттической комедии, пародирование мифа по образцу «средней» комедии), есть даже указания на исторических лиц.
Буффонный, сатирический характер имеет финал «Брюзги» — «осмеяние» Кнемона. Это зеркальное повторение приставаний Геты и Сикона к старику Кнемону в центральной сцене III действия. Но теперь их просьбы и требования даны не серьезно, а в гротескном, пародийном плане. Сцена эта исполняется под музыку (явление, впервые засвидетельствованное для новоаттической комедии), в измененном ритме, сопровождается вызывающей пляской раба и повара. В этой остро окарикатуренной финальной сцене Менандр открылся с новой, неожиданной стороны: оказалось, что его комедиям присущи черты гротеска, идущие непосредственно от театра Аристофана.
У нас нет ни одного финала из других пьес Менандра, и поэтому невозможно установить, была ли завершающая сцена «Брюзги» исключением, отступлением от правила или нормой. По-видимому, подобные шутовские сцены не были редкостью в комедии, так как две пьесы Плавта — «Стих» (по Менандру) и «Перс» — содержат очень похожую концовку. Раньше полагали, что это было специфической особенностью театра Плавта, результатом обработки, которой он подвергал свои оригиналы. Теперь ясно, что такова традиция греческой комедии, от которой не отказывался и Менандр.
«Третейский суд» и «Отрезанная коса» — две поздние комедии Менандра, гораздо более зрелые. Сюжет обеих посвящен примирению влюбленных после размолвки, вызванной недоразумением, незнанием истинного положения вещей. Если бы Харисий знал, что ребенок, которого раньше срока родила Памфила, принадлежит ему, он не ушел бы из дома, а Полемон не оскорбил бы Гликеру, обрезав ей волосы, если бы знал, что не постороннему юноше, а родному брату позволила она обнять себя. Но люди пребывают в неведении и от этого страдают, а узнать истину, оказывается, совсем не просто. Развитие действия в комедии ведет к обнаружению этой истины, к узнаванию, традиционному моменту развязки, и благополучному концу.
Стандартное решение конфликта не всегда удовлетворяет поэта. Уже в «Брюзге» он как бы полемизирует с использованием традиционных ходов развития сюжета, и развязка в этой комедии происходит благодаря случайным, не предусмотренным распространенными мотивами обстоятельствам. Узнавание в более поздних пьесах — это как бы дань традиции, обязательный момент развязки, от которого Менандр не может отойти. В «Третейском суде» оно происходит по кольцу Харисия (мотив «Авги» Еврипида), в «Отрезанной косе» — по вещам, которые Патэк когда-то положил в колыбель подброшенных им детей (такое же узнавание было в «Алопе» и «Ионе» Еврипида).
Но по существу узнавание в этих пьесах уже не нужно. Оно дает лишь внешнее объяснение событиям, и рядом с ним возникает внутренняя мотивировка, основанная на истинных отношениях людей, не предусмотренных никакой схемой.
В «Брюзге» конфликт решается спасением Кнемона, но поступок спасшего его Горгия не был мотивирован характером: юноша больше декларировал свои идеи, чем воплощал их. В «Третейском суде» узнавание остается, но в центре внимания — путь к примирению Харисия с Памфилой. Оно психологически подготовлено тем, что Харисий увидел и оценил в жене великодушие, благородство и широту взглядов, недостающие ему самому. Именно это производит в нем перелом. Раньше Харисий думал только о внешних приличиях и со стороны философствовал о добре и зле. Теперь, поняв, что жена и нравственнее и благороднее его, он обнаруживает добрую волю и искренность, задумывается о праве Памфилы на равенство, бранит себя за жестокость и готов примириться с женой, даже несмотря на ребенка, которого он все еще не считает своим.
Гликера, героиня комедии «Отрезанная коса», обнаруживает, как и Памфила, большую моральную силу, но при этом и способность бороться за свои права. Незаслуженно оскорбленная своим возлюбленным, она уходит из дома, защищая свое достоинство, и тем самым заставляет вспыльчивого, но искреннего в своих чувствах воина осознать свою вину. В душе Полемона происходит перелом, он жестоко казнит себя за грубость, исправляется, заслуживает прощение Гликеры. Полемону, как и Харисию, узнавание Гликеры ее отцом ничего не дает; уже до введения этого формального мотива он сам пришел к тому, чтобы сделать необходимые шаги к примирению с ней.
Характеры главных героев обеих пьес настолько убедительны, что логика их поведения, совпадая с традиционным решением конфликта, естественно ведет к развязке. Герои же — психологически сложные и исторически конкретные люди, которым присущи качества, сформировавшиеся в эллинистическую эпоху — личная гордость, сознание собственного достоинства и в то же время «чисто эллинское уменье прощать», как говорит Патэк («Отрезанная коса», ст. 440), а также способность осознать свою вину, «чуждая варварам» («Третейский суд», ст. 542-544).
Для изображения внутреннего мира этих людей поэт ищет новые пути. О происходящей в душе Харисия борьбе, о внутреннем перевороте, который приводит его к примирению с Памфилой, мы узнаем сперва от раба Онисима: подобно вестнику в трагедии, он сообщает зрителям о событиях в доме. Раб по-своему, примитивно воспринял горе хозяина, и в его описании проявления чувств Харисия выглядят комически. На этом фоне ярко звучит второй, серьезный и нетрадиционный, рассказ о муках героя, подчеркнутый таким контрастным удвоением. Не меняя хода комедии, Менандр вводит новый по стилю прием: сам Харисий в бурном и взволнованном монологе говорит о своих мыслях и переживаниях и пытается их осмыслить.
