Анатолий Гончаров - Санкционный смотритель
Не так. Надобно знать Елизавету Петровну, чтобы понять следующие строки из записок фон Бриггена о Павле: «Екатерине понравился прекрасный собой Сергей Салтыков, от которого она и родила мертвого ребенка, замененного в тот же день родившимся в деревне Котлы, недалеко от Ораниенбаума, чухонским ребенком, названным Павлом, за что все семейство этого ребенка, сам пастор с семьей и несколько крестьян, всего около 20 душ, из этой деревни на другой день сосланы были в Камчатку. Ради тайны деревня Котлы была снесена, и вскоре запахали и само жилье...»
Вопрос этот впоследствии трепетно волновал незаконнорожденного Герцена. России же было наплевать - царский там отпрыск али чухонец какой. Такому отношению тоже есть внятное объяснение. Ведь по мужской линии род Романовых пресекся еще со смертью в 1730 году Петра, сына царевича Алексея Петровича и внука Петра.
По женской линии... Марта Скавронская, дочь литовского крестьянина Самуила Скавронского, услужавшая вначале лифляндскому пастору Дауту, а после него - суперинтенданту Глюку, выданная замуж за шведского драгуна Рабе и по взятии русскими войсками Мариенбурга попавшая в обоз графа Шереметева, который тоже определил ее в услужение, но потом уступил князю Меншикову, а тот, в свою очередь...
Короче говоря, речь идет о Екатерине, каковая в 1709 году и родила Петру Великому дочь Елизавету, не имевшую прав на престол, поскольку церковный брак Петра и Екатерины был оформлен только три года спустя. Стало быть, по всем тогдашним установлениям, да и с разумения дня сегодняшнего, матерью Елизаветы, вознесенной лейб-компанцами на трон, была чухонка Марта Скавронская-Рабе.
Со смертью же самой Елизаветы Петровны в 1761 году, пресеклась и женская ниточка рода Романовых. Вследствие этого уже не имело особого значения удивление Павла вюртембергской супругой своей Софией-Доротеей-Августой-Луизой, нареченной Марией Федоровной, каковая щедро рожала ему детей практически без его участия. Равно же не имели ни значения, ни особого смысла подобные изумления его сына, великого князя Александра, который не усложнял ситуацию бесплодной ревностью, но однажды, во время крестин новорожденной, черноволосой и черноглазой Марии, не удержал идущего от души вопроса к графине Ливен: «Мадам, верите ли вы, что у блондинки жены и блондина мужа может родиться ребенок брюнет?»
Блистательный ответ графини немедленно загнал вопрос обратно на место: «Государь, Бог всемогущ!»
Сколь ни блистателен ответ графини Ливен, а все же указывал на некоторую ее растерянность: Александр Павлович в то время еще не был государем. Став же им, не замедлил отделить от «всемогущих» занятий своего ближайшего сановника Адама Чарторыйского и отправил его посланником ко двору короля Сардинии. Жгучие брюнеты отныне не имели права компрометировать императора Александра.
Бог всемогущ, а Россия не любопытна. Не ищет своей судьбы в «рухляди минувшего», созерцая кости несчастного семейства Николая, который отрекся от престола, «что роту сдал». Даже и вопроса не возникает о том, какое отношение имеют эти многократно поруганные останки к дому и роду Романовых.
А ведь - никакого.
Комментарий к несущественному
Гете был не совсем прав, утверждая, что существует всего тридцать шесть драматических сюжетов. Жозефина де Богарне - тридцать седьмая драма. Лишенная вследствие бурно проведенной молодости возможности родить Наполеону наследника, Жозефина прозорливо опасалась реставрации монархии, что неминуемо привело бы к разводу с Бонапартом. Этого же, по причинам иного характера, опасался и министр полиции Жозеф Фуше.
Сложился тайный политический альянс: Жозеф и Жозефина. Она снабжала его стратегической информацией, он контролировал любовные интрижки Наполеона, дабы не допустить нежелательной связи с какой-нибудь юной особой из королевского дома. При этом Фуше щедро платил своей конфидентке, зная, что ее расписки когда-нибудь спасут ему жизнь и погубят саму Жозефину.
«Она постоянно обманывала меня и все отрицала, - вспоминал Наполеон на острове Святой Елены, - поэтому всегда была рядом с истиной». Однако никакие обманы и отрицания не помогли Жозефине де Богарне удержать подле себя Наполеона. Ему нужен был наследник, причем теперь уже - только королевских кровей. «Женщины для монарха должны служить лишь предметом роскоши, пышной декорацией - не более того». Так думал Наполеон. Женщины так не думали, но это мало его заботило.
В 1810 году Бонапарт заочно оформлял брак с австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой. На церемонии венчания невесту императора водили вокруг аналоя с эрцгерцогом Карлом, изображавшим жениха, поскольку подлинный молодожен отсутствовал по причине приуготовлений к военным действиям против России.
Чуть ранее того в Вену прибыл маршал Бертье, который тоже сыграл роль сватающегося императора Наполеона, и формально просил у австрийского двора руки Марии-Луизы. Таким образом полномочия жениха были разделены ритуально и как бы физически. Далее аналоя, вероятно, не простирались. Хотя и как знать. Может быть, эрцгерцог Карл все же украл у Клары кораллы.
Наполеона это не интересовало. Впереди у него были солнце Аустерлица и закат Ватерлоо - две великих трагедии человечества, независимо от того, кто выиграл сражение, а кто его проиграл, впереди были еще десятки других войн и революций во имя мирового господства, но человечество, некогда проклинавшее «корсиканское чудовище», не смогло и не пожелало отказаться от его грозной славы.
А Жозефину отравили. Как, впрочем, и самого Наполеона.
25-27 июля 2014 года
Глава девяносто шестая
Неужели Наполеон не догадался, что его Жозефину отравили в 1814 году? Догадался, но сыграл удивление и непонимание. И застыл в скорбном молчании, пока его брил личный парикмахер Маршан. Все-таки Жозефина была единственной женщиной, которую он любил по-настоящему, самозабвенно. Но догадка явилась не ко времени, поскольку его собственная жизнь уже висела на волоске.
Догадался впоследствии и о себе самом, когда в июле 1817 года, будучи уже в глухой ссылке на острове Святой Елены, почувствовал первые симптомы отравления. Врач О'Мера подтвердил это, но ничего поделать не мог. Он побоялся даже заявить об этом, полагая, что тогда англичане отравят его самого.
«Вероятно, это рак», - обреченно предположил Наполеон, думая о дурной и подлой наследственности - ведь его отец тоже умер от рака. Это ошибочное предположение и стало официальной версией смерти великого человека.
Только в 1989 году агентство Франс Пресс сообщило о найденных в архивах Сорбонны документах, из которых следовало, что Наполеон был отравлен не имеющим запаха и вкуса медленно действующим токсичным веществом, постоянно добавляемым в нюхательный табак.
Наполеон всего опасался, все тщательно проверял, месяцами искал причину надвигавшейся смерти, пугаясь не самой смерти, а того, что не успеет сказать, объяснить человечеству, каким надлежит быть миру.
И нюхал табак, размышляя о судьбе отравленного Мартой Скавронской Петра. Размышляя, высказался так: «Революционные преобразования Петра рождались войной, господа. Никакой программы там не было. Реформы нарастали постепенно - от потешных боев».
Парикмахер Маршан был согласен с ним: «Вы правы, сир». Те, кто проклинал Петра как супостата, антихриста, идолище поганое, по-своему тоже правы. Однако исторический процесс не зависит ни от чьих мнений. Чем больше хулы и наветов, тем скорее приходит осознание истины.
Петра оплевывали едва ли не сто лет. И не заметили, как омыли грехи. Глянули и удивились: величие, оказываетcя, прирастает не ужасом, не cостраданием и не статистикой понесенных утрат. Чем-то иным оно прирастает.
Увековечили Петра - Великим, уложив в пьедестал все то, что мешало возвеличить. Наполеону так долго ждать не пришлось.
А вот Жозефина даже и не думала ожидать посмертного триумфа своего неверного супруга. И ни за какие блага не последовала бы за ним на остров Эльбу в Тирренском море. Даже если бы знала, что Наполеон вернется в Париж императором не на сто дней, а на всю оставшуюся жизнь.
Не любила она его. А как женщина - презирала: «В постели он способен производить только мочу».
Совсем другая Жозефина
Она не была ошеломляюще красива, но могла ошеломить самое изысканное воображение. Стендаль бредил ее «неземной красотой». Александр Дюма находил неземными иные достоинства Жозефины Дюшенуа, коими также бредил, не уступая в этом Стендалю. Актриса божьей милостью, она всегда умела быть такой, какой ее хотели видеть.
Мог ли Первый консул Франции позволить себе бредить ее неземными достоинствами в одиночестве нетопленой, спальни, на широкой кровати с балдахином? Нет, не мог. Актрисе велено было приехать в Тюильри, где ей предстояло... Что-то незабываемое и значительное там наверняка предстояло. Приказ есть приказ. Мадемуазель Дюшенуа прибыла в назначенный час. Камердинер доложил Наполеону. Тот, увлеченный работой, посмотрел на часы и сказал: «Я сейчас. Пусть раздевается».
