Наагатинские и Салейские хроники - Екатерина Ивановна Гичко
Сов блаженно прищурился. В прошлом году он лично вымел за порог всех жаждущих влияния дамочек. Вежливо, но решительно вымел. И в этом выметет, если найдёт кого.
– Ты уже нашёл нового помощника? И как мы без Врея будем… Одолжить тебе на время моего, Святого? Но только на время!
Сов продолжал блаженно щуриться, ощущая тепло под крыльями с обеих сторон.
Риш тоже отбросил мысли о делах и расслабился. Взгляд его сперва блуждал по плетёной стенке гнезда, потом по устланному мхом и пухом дну, затем по лапам отца, его животу… и рыжему клоку, торчащему из-под левого крыла.
– Мусор какой-то…
Дёрнул за клок, и из-под крыла неожиданно вылез вполне узнаваемый кончик рыжего хвоста. Хвост тут же вдёрнулся назад, а из глубины донеслось разъярённое ворчание.
Риш на мгновение оторопел, а в следующий миг его накрыл шквал птичьих мыслей.
После смерти мамы отец не пускал под крылья никого, кроме него, Риша. Мощные белоснежные крылья согревали и укрывали только его. Отец больше никого не подпускал так близко.
А сейчас под крылом затаилась рыжая захватчица! Сердце закипело от детской, перенесённой через века ревности, и Риш с рычанием запустил руку в тёмную глубину.
– А ну кыш, поганка!
Лисичка мгновенно вымелась наружу, но и укусить наследника успела. Пока тот шипел над покусанной ладонью, она взлетела по плетёной стенке и выскочила из гнезда.
– Вот же мелкая, наглая… Ай!
Сов тюкнул в лоб своего избалованного птенца и мрачно прищурил огромные жёлтые глаза.
Риш опасливо заёрзал, вминая задницей мох.
Нянечка ни слова не сказала об её отлучке. Только поднесла обернувшейся госпоже рубашку, поправила одеяло и опять отправилась в кресло спать.
Лийрише же не спалось.
Лицо, уши, шея… всё тело горело! Она ёрзала, переворачивалась с боку на бок, но никак не могла забыть то чувство безопасности, что родилось у неё под широким крылом. Она вспомнила, каково это – ничего не бояться. Вспомнила и не могла отвязаться от чувства благодарности.
Отчаявшись уснуть, девушка села и тут же столкнулась с взглядом нянечки. Почему-то стало совсем неловко.
– А… ну… что с той вазой сделали? – с трудом выдавила девушка.
– С вазой? – удивлённо приподняла брови женщина. – Собрали осколки и отложили до прихода мастера. Она очень нравилась хайнесу, может, удастся сделать что-то похожее.
Чувство благодарности усилилось, как и чувство вины.
– А где… осколки?
Иерхарид встретил утро в прекрасном расположении духа. Он всё ещё был сердит на сына – нет, ревность Риша его умиляла, но как можно быть таким жестоким по отношению к бедной озябшей девочке? – но, припоминая с какой решимостью лисичка лезла под его крыло, смел надеяться, что она придёт ещё раз. Она же была готова подраться с Ришем! Похоже, девочка оттаивает.
– Так, нам сегодня в тюрьму, – Врей шёл рядом и на ходу перелистывал свои записи. Окинув господина взглядом, он добавил: – Тайный визит. Вы чего так вырядились?
– Ох, я забыл, – покаянно протянул Иер, осматривая своё белоснежное одеяние. – Хорошими мыслями голова занята.
– Ага, знаю я эти мысли, – желчно отозвался Врей. – Эти «мысли» почти всю ночь провели в реставрационном зале.
– М-м-м? – удивился хайнес.
– Да мне самому интересно. Говорят, вину искупала. Ну-ка…
Врей вывернул в холл и замер, рассматривая что-то.
Иерхарид прошёл за ним и застыл.
В нише на самом видном месте стояла полусаженная ваза золотой керамики, покрытая красной глазурью.
Не веря своим глазам, Иер подошёл ближе и наконец заметил, что к чёрным линиям рисунка добавились чёрные нити трещин, отчего картинка стала казаться ещё более детальной. Кое-где жёлтыми смоляными каплями выступал застывший клей, а в воздухе витал крепкий запах краски.
Сердце словно тёплой водой окатило, и Иерхарид улыбнулся.
– Лучше б не трогала, – в отличие от очарованного повелителя, Врей видел все недостатки работы. Но всё же невольно проникся расположением к девчонке, которая хотя бы попыталась исправить содеянное.
– Надо унести её отсюда, – протянул Иерхарид.
Если исчезновение вазы вызовет у старика-реставратора только безграничную скорбь, то вида столь варварской реставрации его бедное сердце может не выдержать.
– И куда прикажете, господин? – Врей с интересом посмотрел на хайнеса, и тот улыбнулся ещё шире.
– В мой кабинет.
Корыстная. Глава 8. Пожар раздора
После склеивания вазы Лийриша немного присмирела и даже перестала пытаться удрать из спальни ночью. К вящей печали и в то же время облегчению Иерхарида.
Печалило то, что ему больше не выпал шанс почувствовать дрожащий клубок шерсти под крылом, состоящий, казалось, только из хвоста и лап. Облегчение же его накрывало, оттого что… ему больше не выпал шанс почувствовать дрожащий клубок шерсти под крылом. Увы, как бы ни пытался Иерхарид воспринимать девочку именно девочкой, ребёнком, с каждым днём это становилось всё сложнее и сложнее.
Он старательно напоминал себе, что девушке всего двадцать восемь лет. А ему шестьсот двенадцать, он вдов, у него есть сын, которому Лийриша по возрасту во внучки годилась, а по характеру – в сёстры. Всё же Риш до сих пор был таким мальчишкой…
Укоряя себя, Иер старался относиться к Лийрише как к такой желанной дочери, но в голове раз за разом шевелилась подлая мысль: в правящей семье рыжих найти можно если только в истории рода, среди давным-давно умерших членов. «Бледная» наследственность у них сильнее. Мама Риша, его дорогая, так рано умершая Вела̀рия, была, к примеру, золотоволосой, смугленькой и желтоглазой. Риш унаследовал от неё только глаза. Так что рыженькую дочь представить было сложно.
Кроме того, большинство в их семье – опять же, Риш исключение – обладали весьма спокойным нравом. Лийриша же как огонёк! Порой хотелось об неё руки погреть. Сквозь недоверие и страх явно проглядывала истинная натура девочки: задорная, весёлая, хулиганистая. Только вчера Иер видел, как девушка с хохотом скатывается на подушке с лестницы. Заметив его, Риша страшно смутилась и тут же убежала. Казалось бы, вот оно – ярчайшее проявление юного возраста! Но Иерхариду хотелось, чтобы и в четыреста она всё так же была
