Шарманщик с улицы Архимеда - Игорь Генрихович Шестков
18 апреля: Нуссбаум оканчивает свою итоговую картину «Триумф смерти».
20 июня: Нуссбаума и его жену арестовывают в мансарде дома на улице Архимеда. Есть все основания считать, что их выследил и предал бывший «друг», брюссельский любитель искусства, сотрудничавший с гестапо. Доносы на прячущихся в Брюсселе евреев поощрялись немецкими властями специальными премиями.
Сосед снизу видел немецких солдат, оцепивших их дом и часть улицы Архимеда, слышал доносившиеся из мансарды «страшные крики» во время ареста.
Супругов Нуссбаум доставляют в сборный лагерь в Мехелене.
31 июля: Фелку и Феликса Нуссбаум отправляют в Аушвиц в последнем «эшелоне смерти».
2 августа: Феликс Нуссбаум и его жена прибывают в Аушвиц. Точных данных о том, когда и как они были умерщвлены, нет.
6 сентября: София Герда Нуссбаум (жена Юстуса, брата художника) умерщвляется вместе с дочерью Марианной в Аушвице. В декабре того же года в лагере Штутхоф нацисты убивают и Юстуса Нуссбаума.
Все картины и рисунки Феликса Нуссбаума, не сгоревшие в пожаре его мастерской, сохранились. Рукопись романа Феликса Нуссбаума, который он, по его словам, писал, начиная с итальянских скитаний, попала к соседям, но была ими утеряна. Не сохранились и многочисленные письма художника к отцу.
Иоанн на Патмосе
Единственный живописный подлинник Иеронима Босха в Берлинской картинной галерее – небольшая двусторонняя картина (створка несохранившегося триптиха) «Святой Иоанн на Патмосе» (ил. 52), одна из немногих подписанных работ мастера.
На лицевой стороне картины изображен Иоанн Богослов в розоватой, ниспадающей до пят одежде, сидящий «на пригорке» и внимательно смотрящий в небеса. На его коленях лежит книга, в которую он записывает свои апокалиптические видения. Пишет он – сначала на правой странице, потом на левой, но слова в строке – слева на право.
На горке стоит ангел. Он указывает Иоанну на «жену, облечённую в Солнце».
Слева, на земле – маленький орел, атрибут евангелиста Иоанна. Он пристально смотрит на стоящего справа забавного сложносоставного демона.
У ног святого Иоанна валяется письменный прибор. Очкастый дьявол, возможно, хотел подтянуть его к себе маленьким багром, но что-то ему помешало.
Позади святого – дерево, в кроне которого нашли убежище птицы небесные. Его прямизна и высота олицетворяют прямизну и высоту личности и судьбы Иоанна.
Сцена располагается на фоне речного пейзажа, на горизонте виднеются башни средневекового западноевропейского города; очертания высокой готической церкви напоминают контуры громадной церкви Богоматери в Брюгге.
…
Удивляет молодость босховского Иоанна.
Таким, каким его изобразил тут Босх, Иоанна можно себе представить на Тайной вечере или на Голгофе, рядом с крестом, но никак не на острове Патмос, куда Иоанн был сослан после неудавшихся гонений на него в Риме (ему пришлось хлебнуть яда и посидеть в котле с кипящем маслом), происшедших, по мнению некоторых церковных авторитетов, в конце царствования императора Домициана, в 95 году. Т. е. через шестьдесят лет после распятия Христа, коего Иоанн был самовидец. Иоанну должно было быть как минимум 80 лет. Даже если допустить, что Иоанна сослал на Патмос не Домициан, а император Нерон (как утверждают другие авторитеты), то, учитывая то, что гонения на христиан Нерон начал после 62 года, Иоанну на Патмосе должно было быть далеко за 50.
На картине Босха Иоанн – голубоглазый, безбородый, розовощекий, длинноволосый юноша. Рыжий и с аккуратной завивкой.
…
Жена, облечённая в Солнце изображена Босхом с младенцем на руках, тогда как в тексте «Откровения» сказано весьма недвусмысленно: «Она имела ВО ЧРЕВЕ и кричала от болей и мук рождения», а затем подробно описано преследование ее и младенца красным драконом с семью головами, увенчанных диадемами и десятью рогами.
По-видимому, Босх не читал текста «Откровения Иоанна». Не имел понятия, какого возраста был святой во время создания своего знаменитого произведения. Писал картину, как многие тогда писали – по традиции и по наитию сердца.
Возможно, Босх был малограмотным человеком. Не сохранились его письма или какие-либо другие, написанные им документы. Подписи на его картинах так похожи друг на друга, как будто они не написаны, а срисованы с образца.
Очень многое (например, изображения бесчисленных зверей, птиц и пресмыкающихся) Босх – ничтоже сумняшеся – копировал из различных источников, не заботясь ни о перспективе, ни о пропорциях, ни об органических связях между частями композиции.
Именно это его неумение или нежелание работать над внутренне связанной, логичной композицией в сочетании с удивительным талантом создавать адские (или райские) биоморфные конструкции или комбинации – и превратило некоторые его картины в ребусы. В этих ребусах нет, однако, никакого особого, тайного смысла.
Это не ребусы, а наборы.
Их интеллектуальная «разгадка» невозможна, их надо просто воспринимать, их надо пережить, надо ими наслаждаться и им ужасаться.
Только это сопереживание и было целью автора. Босх-идеолог был прост и консервативен.
…
Считается, что Босх использовал как образец для своей картины гравюру на меди Мартина Шонгауэра «Св. Иоанн на Патмосе». Там тоже пресловутая жена, которую христианские мудрецы трактовали то как Церковь от апостольских времен до времени воцарения Антихриста, то как Богородицу, стоит на месяце с младенцем на руках. На этой гравюре присутствует и очень смешной орел, и дерево, и морской пейзаж. У Шонгауэра на гравюре нет ни ангела, ни беса. Изображенный в профиль Иоанн – тоже молодой, почему-то полный, с вторым подбородком, длинноволосый и кудрявый…
Скорее всего, Босх был знаком с этой гравюрой прекрасного Мартина и заимствовал из нее общую композицию работы (но выпрямил искривленное дерево и убрал мешающую адекватному восприятию тучность святого). Образцом для главного героя картины, послужила не гравюра Шонгауэра, а фигура с правой створки триптиха «Обручение святой Екатерины» (называемого также «Алтарем святых Иоаннов»), старшего современника Босха – Ганса Мемлинга, работавшего в Брюгге.
Сравнив Иоаннов Мемлинга и Босха, нельзя не признать, что слегка итальянизированный Мемлинг был как живописец сильнее провинциального, почти средневекового и вовсе не итальянизированного Босха. Его апостол – мощнее, живее, естественнее босховского. Лицо мемлинговского апостола написано мастерски реалистично, он человек. А у босховского Иоанна вместо лица – типичная холодноватая маска.
У Мемлинга нет недостатков живописи Босха: неправильных пропорций, северной скованности фигур, искусственности поз, небрежности в передаче деталей. Однако его живопись, при всех ее достоинствах, кажется мне скучнее живописи Босха. Потому что она остается там, в пятнадцатом веке.
А некоторые картины Босха непостижимым образом несут зрителя в наше мучительное будущее. Контуры которого вдруг проявились сейчас, в начале двадцать первого века.
…
Для того, чтобы убедиться, насколько плохо Босх рисовал натуру – достаточно внимательно
