Ларисса Андерсен - Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма
Из Франции я не могу посылать ей деньги, но, вероятно, могу через Гонконг. Я уже послала пробных 20 дол<ларов>. И жду результата. Много посылать я не могу, так как, хотя в данное время я обеспечена предметами первой необходимости, но деньги «куры у меня очень клюют», когда они есть, так как сама я не работаю. Тем не менее я бы хотела хоть немного помочь Зое Ивановне и хотела бы, чтобы Вы, в равной мере, помогли бы моей тете — Нине Михайловне Андерсен, которая проживает в Киеве. Она не в критическом положении, так как имеет пенсию, но я бы хотела ее немного побаловать, тем более что собираюсь приехать к ней и на некоторое время «сесть ей на шею».
Я буду ждать Вашего согласия с большим нетерпением.
И как только узнаю, что Зоя Ивановна получила мои 20 дол<ларов>, дам Вам знать.
В крайнем случае я могу посоветоваться об этом с Советским консульством в Париже, так как, несмотря на замужество, я остаюсь советской гражданкой.
Дорогой Всеволод Никанорович, я даже не прошу прощения за вторжение в Ваши дела, так как уверена, что если бы Вы знали обо всем этом, то уже нашли бы способ помочь. Я только сообщаю Вам, и Вы, наверное, будете рады знать правду, хотя и печальную.
А пока я желаю Вам всего хорошего и решаюсь обратиться с еще одной просьбой, уже лично моей: как достать Вашу книгу, которую, я слышала, Вы недавно издали? <…> Если она не переведена, жаль, что я не в Хабаровске (моя родина, кстати) и не могу предложить себя в переводчицы.
С уважением и, как и раньше, «с поклонением». Ларисса.
2 апреля 1970. Париж
Дорогой Всеволод Никанорович,
Ну вот, все очень хорошо устроилось: как я и ожидала, Вы сердечно откликнулись на мое письмо, З<оя> И<вановна> получила маленькую помощь (посылаю кусочек ее письма в подтверждение), и моя тетя тоже. Теперь я уже выслала вдвое больше, но, вероятно, перешлют в два приема, и, кроме того, надо подождать, — получат ли по моему чеку. Я Вам дам знать, как только (и сколько) З<оя> И<вановна> получит <…>.
Спасибо за высылку Вашей книги, хотя она еще не дошла. Очень хочется попробовать перевести, но не знаю, хватит ли моего плохого французского языка для Вашего прекрасного русского. Можно попробовать, если найду соответствующую помощь в грамматическом отношении. Во всяком случае, я могу поискать более грамотного переводчика, как только «разведу» литературные знакомства. Ведь я совсем недавно в Париже, несколько месяцев тому назад приехала с Таити, и вообще, все эти годы мы жили во Франции только наездами, в отпуск, а остальное время проводили в разных «экзотических странах». Но теперь, вероятно, мы останемся во Франции.
Поэтому мне еще не у кого узнать, помнят ли Вас здесь, и о «Черных людях»[98] я ничего не знаю. Как только дорвусь до книжного магазина, обязательно поспрашиваю и Вам напишу. Я так рада, что Вы пишите «вовсю».
<…> Я опять принялась за стихи, хотя много лет не писала. Трудно «играть при пустом зале», а тщеславие ли это или нормальная потребность «сообщать» и чувствовать отклик, — не знаю.
Ведь для себя, пожалуй, не стоит и на бумагу записывать все, что проходит в голове… Впрочем, большие писатели, вероятно, чувствуют, что «бутылка, брошенная в океан», все-таки когда-нибудь дойдет. И пишут. А таким, как я, нужно «поболтать» без промедления. Может быть, и хорошо, что не болтала, а шила занавески в бесчисленных новых домах.
Еще раз благодарю Вас и от З<ои> И<вановны>, и от моей тети, и от себя самой. И желаю всего хорошего.
21 июня 1970. Париж
Дорогой Всеволод Никанорович,
Я давно уже получила подтверждение о том, что Зоя Ивановна получила 40 дол<ларов>, т.е. что-то соответствующее в юанях, но все не могла написать Вам. так как замоталась: приезжали знакомые смотреть Париж и т.д.
На днях я пошлю З<ое> И<вановне> еще столько же и извещу Вас, когда она получит.
Я также получила «Молодую гвардию» от знакомой мне по балету Аллы Недлер[99] и была рада и книге, и тому, что узнала, что Алла живет тоже во Франции.
Ну до чего же Вы здорово пишете! Теперь я еще больше утвердилась в положении Вашей поклонницы: и люди живые, и природа дышит, и разворачивается действие, утягивая за собой. Один недочет: с таким напором рассказа мало. Хочется знать дальше про каждое действующее лицо, хочется, чтобы разрослась целая эпопея, в двух томах, вроде… Это не совсем рассказ, успокоенный в самом себе, с головой и хвостом, как, например, «Осеннее сено» в той же книжке.
Вот я тоже растявкалась, критикую, — а больше для того, чтобы Вы написали мне критику на мою критику, чтобы я проверила, — понимаю ли я еще что-нибудь в литературе…
Но даже и такой небольшой рассказ, не знаю, когда я смогу перевести, несмотря на все мое желание, так как мне предстоит, кажется, довольно большая работа. Кроме того, француженка, с которой мы сговаривались было переводить, — уехала на каникулы.
Сколько мне можно держать эту книжку? <…>
На этом я кончаю. Мечтаю когда-нибудь повидать Хабаровск Из того, что я смутно помню, конечно, ничего не осталось… Овраги какие-то, снег в оврагах, и сухой стебель посвистывал на зимнем ветру… И телеграфный столб гудел. А потом вдруг все разрезалось пополам с треском: поезд промчался. И исчез. А я все стою. А ему никакого дела ни до меня, ни до сухого стебля. И все в таком духе.
Но Амур-то остался, течет себе…
Желаю Вам всего хорошего <…>.
20 июля 1970. Париж
Дорогой Всеволод Никанорович…
<…> Получила только что и Вашу «Императрицу»[100], еще не успела прочитать. Большое спасибо и за нее, и за надпись, и за эпитеты, которыми вы меня так мило наградили <…>.
Когда будете мне отвечать, пожалуйста, сообщите, почему река Амур так называется? Амура ли, бога любви, туда занесло или это китайское имя? Вот ведь родилась на его берегу, а не знаю…
Да и многого не знаю о своей стране, да и о Китае тоже. Пробиралась сквозь молодость, как сквозь вешний туман, и только его и видела… А теперь все оглядываюсь, а далеко уже — не видно, да и надо смотреть под ноги, вокруг себя…
Все эти годы так мелькали — Индия, Африка, Вьетнам, Таити… А я вот оглядываюсь да оглядываюсь. Корни свои, что ли ищу, стебелек какой-нибудь, на котором держалась?
Держалась-болталась…
Останавливаюсь. А не то разведу муары на всю страницу. Желаю Вам всего хорошего, и еще раз — спасибо.
Ларисса
10 августа 1971. Марсель
Дорогой Всеволод Никанорович,
Уже прошло довольно много времени, как я получила Ваше письмо, за которое я Вас благодарю.
За это время многое случилось: моя тетя умерла. Я хлопотала бумаги на приезд в августе, но уже не поеду — не успела.
С гор Луары мы спустились к морю, в Марсель и будем здесь еще по крайней мере месяц. <…>
Зоя Ивановна теперь не то выезжает, не то уже выехала. Все еще хлопочет, чтобы попасть в хорошее место. Еще бы, если в общую комнату, — это несладко. <…>
Для Вас от З<ои> И<вановны> было письмо еще в мае, да я что-то постеснялась его посылать. Посылаю теперь, куда ни шло.
Неужели я не написала Вам о том, как мне понравился Ваш Пушкин?[101] Очень, очень. Я буквально жила в обществе Пушкина все время, пока читала книгу, и долго после этого. <…>
Желаю Вам от души много сил и энергии для продолжения Вашей деятельности.
Пожелайте и мне (с высоты величия), чтобы моя маленькая жизнь не так уж бесплодно и глупо проходила.
Искренне. Ларисса
М.П. Коростовец
21 января 1965. Сайгон
Дорогая моя Мэри,
Вот вы уж действительно пропали, но хорошо, хоть нашлись <…>.
Приехала в Сайгон пароходом. Здесь меня встречали Морис[102] , жара и неустроенный дом. Дом уже устроился, жара сменилась
дождями, а теперь наступил прохладный сезон, который постепенно превращается в жару <…>.
У нас хороший сад, он обязан заменять мне всякие джунгли, так как ездить вокруг не рекомендуется. В саду гуляют две собаки, мои кошки и кролик — Каролина. Еще — кухаркины куры. Прислуга — две китаянки, которые держат меня в страхе: ешь, а то обидимся. Я растолстела. А в доме так чисто, что плюнуть некуда, к тому же будет скандал. От всего этого я стала аккуратно отвечать на письма, ходить в бассейн (заменяет море), начинаю заниматься французским.
Вдруг ни с того ни с сего взялась рисовать — все какие-то ромашки масляными красками (ну почему ромашки, когда тут тропики? Орхидеи бы!). И, к сожалению, очень часто хожу на ужины и на коктейли. Эго уж ни уму ни сердцу. Народ большей частью одного и того же комильфотного типа, себя показать уже не очень-то интересно получается. Все это только зря отнимает время и деньги — на новые платья <…>.
