Синчан - Паутина Белого Паука
— Вам угрожали? — не сразу нашелся, что сказать Исаия. Он как-то привык, что Ева для своих лет не дура, но все же еще ребенок, неспособный принимать серьезные решения.
Когда же она успела так повзрослеть?
— Пусть тебе Илья лучше расскажет, — устала от разговоров девочка. Взгляд ее сделался тяжелым, если не сказать властным: — Возьми кровь.
— Ты мне приказываешь? — поднял брови Исаия. Он ненавидел приказы, предпочитая отдавать их сам. И Ева, конечно, знала об этом.
— Да, — улыбнулась она. Исаия осклабился, острые клыки показались из-за губ. Но даже тогда ее улыбка осталась прежней. Она не видела в нем монстра или нежить — только брата.
Исаия склонился над сестрой, провел рукой по ее чуть влажным после недавнего душа волосам, впутал пальцы в длинные пряди, потянул, пока веки девочки не затрепетали, и лишь тогда коснулся ртом ее шеи. Легкий страх и предвкушение поднялись в ней, словно аромат дорогих духов. Исаия глубоко вздохнул и вонзил зубы.
И кровь его сестры была слаще меда.
…
Ева видела сон. Все чаще ей являлись зимние пейзажи и огромные рыси, скрытые в тенях соснового леса. Но в последний раз это был кошмар, будто она — мужчина, что изнасиловал женщину. Женщина плакала и тряслась, забившись в угол едва освещенной комнаты, а мужчина, которым была Ева в тот момент, отчаянно жаждал умереть. Он был виноват, он знал, что его поступок не имеет оправдания, но не смог остановиться, пока не стало слишком поздно. Он молил ее о прощении, глаза болели от слез, он ненавидел себя… и все же отчетливо осознавал, что, скорее причинит ей эту боль снова, чем отпустит.
На этой страшной, одержимой мысли Ева проснулась в тот, прошлый раз. Сегодня она снова была тем мужчиной. И та женщина тоже была. Она сидела в огромной деревянной бочке, полной горячей воды. Пар белой завесой поднимался вокруг ее обнаженного тела, и по молочно-белой коже он бережно водил махровым полотенцем. Она не проронила ни слова, и ее молчание разрывало ему сердце. Ева говорила что-то, и не узнавала собственный голос. Она тянула к этой женщине руки — слишком большие для девичьих, целовала нежные плечи не своими губами, и плакала снова и снова — тихо, задушенно, не так, как ревела обычно сама.
— Когда-нибудь, ты когда-нибудь простишь меня? — вопрошала она не своим голосом, и даже не на своем языке.
А женщина все молчала.
Сон растаял в белом пару странной ванны — или бани? — и Ева открыла глаза. На этот раз оказавшись самой собой.
Шея немилосердно чесалась после укуса Исаии, а в животе ворочались кишки, изнывая по еде.
Зверский голод пробудил ее или ужас от мрачной тоски, что ощущалась на языке как своя? Ева не знала. Она осторожно перевернулась на спину и, сощурившись, пригляделась к настольным часам.
Два десять ночи.
— Я проснулась, — не громче шепота объявила она. И почти сразу услышала окрик Ильи:
— Тогда вставай! Твоя еда готова.
«Охрененный слух», — в который раз поразилась девочка, покорно сползая с матраца. Тело немного повело в сторону, когда она встала, но в целом физическое состояние Ева оценила как удовлетворительное.
А значит, этой ночью она обратит в вампира девушку для парня, что разбил ей сердце.
Чудесно, просто чудесно.
Выбравшись из комнаты, Ева обратила внимание на спящего на диване Исаию. Провести весь день на ногах для вампира-новичка даже с ее кровью было непросто. Поняв, что на проклятом обращении с ней будет только Илья, Ева пожалела, что не предупредила Исаию заранее. Ей нужна была вся поддержка, какую она только могла получить.
Погладив брата по щеке, девочка повернулась пойти в ванную, но столкнулась взглядом с Ильей. Парень стоял у входа в кухню совершенно неподвижно, словно статуя. Он не дышал, не моргал, вообще не проявлял никаких признаков жизни. У вампиров такое бывало, и Ева даже начала к этому привыкать, но сегодня что-то было в выражении лица брата — что-то отталкивающее, что свело живот судорогой.
— Что? — спросила она. Илья подошел, и Ева снова поразилась, сколько грации появилось в его самых простых движениях. Будто к ней не человек приближался, и даже не вампир, а огромный кот из ее снов.
Илья взял ее за руку, приложил ладонь, которой она касалась Исаии, к своей щеке и мягко, чувственно потерся, словно зверь, требующий ласки. Ева всмотрелась в его лицо, но так и не поняла, что видит. Иногда Илья начинал вести себя странно. Вот как сейчас. И она совершенно не представляла, как на это реагировать.
— Кис-кис-кис, — в конце концов, прошептала она. Просто так, чтобы не молчать.
— Мяу, — отозвался он низким голосом, не сводя с сестры глаз. По коже ее пробежали мурашки. Она улыбнулась, но улыбка эта была нервной. Не будь Ева так уверена в брате, решила бы, что он ее соблазняет. Но это ведь ерунда. Илья сам сказал, что все нормально. Значит, все нормально. И ненормальная здесь только она сама.
— Я есть хочу, — прочистив вмиг пересохшее горло, отвела Ева взгляд. Руку она высвободила, но Илья отпускал ее мучительно медленно. — Не дразни меня, — буркнула девочка, зачем-то подумав о Ное. Вот уж кто не давал ей и намека на надежду.
Покачав головой, она ушла на кухню, откуда уже вовсю доносились ароматы разогретого бигмака, и лишь поэтому не услышала полные иронии слова брата:
— Дразнить? Я даже не начинал еще, глупая.
…
— Надо, наверно, им позвонить? — спросила Ева, дожевывая последний кусочек своей ночной трапезы. Илья отхлебнул сладкого чая, посмаковал вкус на языке и лишь тогда сказал:
— Не надо. Они ждут нас на улице еще с вечера.
— Что?
— Ной стал названивать с двенадцати.
— Я не слышала звонков.
— Потому что я забрал у тебя телефон и отключил звук, — буднично объяснил Илья.
— Зачем? — не поняла Ева.
— Чтобы ты выспалась.
— И когда ты собирался меня разбудить?
— Я не собирался. Если бы ты проспала, значит, недостаточно хорошо себя чувствовала. И мне плевать, — с нажимом продолжил он, не дав сестре и слова сказать, — если его ненаглядная откинет коньки.
— Злой ты, — с удивлением прокомментировала она, тоже придвинув к себе чай и тут же поморщилась: — Почему такой сладкий?
— Кто, я? — осклабился Илья.
Глянув на брата, Ева подумала, что, наверно, все будет не так уж и плохо, если ее поддержкой будет именно он. У Ильи была природная способность отвлекать от плохих мыслей и смешить даже тогда, когда хочется плакать.
— Чай слишком сладкий, — против воли улыбнулась она.
— Да? — задумался парень, уставившись на свою кружку. — Забавно, а я думал, это с сахаром что-то не то. Похоже, я стал хуже различать вкус. Раньше мне хватало одной ложки, сейчас пришлось положить четыре. Но ты свой все равно пей.
— Это почему?
— Донорам полезно перед сдачей крови выпить кружку сладкого чая. Ты кровь никогда не сдавала?
— Только вам, — покачала головой Ева. Илья кивнул:
— Пей. Не так дурно будет. А потом сразу мяса поешь.
Наставления брата снова заставили девочку улыбнуться. Когда она увидит Ноя и эту Илону, интересно, сможет ли сохранить улыбку на лице?
Очень скоро ей предстоит это узнать.
35 глава
Дорога показалась Еве чудовищно короткой. Она видела, что прошло полчаса прежде, чем машина привезла их к клубу «Зов», но для нее время пронеслось за одно мгновение. Назойливые мысли, острыми искорками жгли изнутри, мучили, не давая отвлечься. Мысли о Ное, мысли об Илоне, мысли о собственной непривлекательности и невезении в любви. И мысли об Илье — о нем она тоже думала, вольно и невольно.
Жестокость, с которой он одолел своего противника, не укладывалась в голове. По сути Илья не побил вампира Майлза, он его изувечил. Страшные кадры ошметков мышц на руках брата, его окровавленный рот и разорванное горло противника — Ева отчаянно хотела все это забыть, но прежде — понять, как ее добродушный Илья мог такое совершить. Ее пугало, что он, казалось, не испытывал никакого дискомфорта от содеянного, воспринимая все как должное.
Настораживало и его отношение к ней. Да, брат прямо заявил, что между ними все нормально, а тот поцелуй, украденный им в бреду голода, значил не более дружеского объятия. Но совсем недавно оба брата говорили об одержимости к ней. Прошло ли оно, отпустило? Ева не решилась спросить, но она постоянно чувствовала на себе тяжелые взгляды Ильи, постоянные прикосновения, мало отличимые от интимной ласки, и эти двусмысленные фразы, произносимые непривычно серьезным тоном. Девочка блуждала в неведении, но смелости поговорить начистоту она в себе попросту не находила. И потому плыла по течению, благо вопросы и проблемы наваливались на нее одни за другими.
Звонила начальница с работы, раздраженная ее постоянными отгулами. В заключение напряженного диалога Еве поставили ультиматум: либо она увольняется, либо работает по графику. Несмелые возражения о плохом здоровье Валентина Петровна даже слушать не стала.
